Таящийся у порога - Лавкрафт Говард Филлипс - Страница 8
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая
Он убедился еще во время предыдущего осмотра башни, что в той части крыши, которая была более позднего происхождения, имелась какая-то резьба, но теперь он видел, что только на одном камне, было украшение, и это был большой плоский блок известняка, почти точно соответствовавший размерам платформы, на которой он сейчас скрючился. Однако его орнамент не был похож на мотивы фигур барельефа, а представлял собой неправильную звезду, в центре которой, казалось, находилось карикатурное изображение одного гигантского глаза. Но это был не глаз, а скорее что-то неправильной ромбовидной формы с линиями, напоминавшими языки пламени [2].
Этот рисунок говорил Дюарту не больше, чем узор барельефа, но его действительно заинтересовало наблюдение, что цемент, скреплявший блок, разрушился во многих местах под действием погоды, и ему пришло в голову, что, если аккуратно и умело выковырять остатки цемента и освободить камень, появится отверстие в торце конической крыши. Действительно, водя лучом фонаря по потолку, он увидел, что первоначально башня имела отверстие, которое впоследствии было закрыто этим плоским камнем, отличавшимся от всех остальных тем, что он был менее грубым, иного сероватого оттенка и сравнительно новым.
Сидя в сгорбленной позе, Дюарт пришел к убеждению, что нужно восстановить первоначальный вид башни, и чем больше он думал об этом, тем сильнее становилось желание убрать блок над платформой и освободить себе достаточно места, чтобы распрямиться в полный рост. Он провел лучом фонаря по земле внизу и, увидев осколок камня, который мог послужить ему в качестве долота, осторожно спустился и взял его, проверив на ощупь. Затем он вернулся на платформу и стал думать, как лучше добиться своей цели, не подвергая себя опасности. Он уперся в стену и начал осторожно долбить. Фонарь торчал из кармана, мешая ему, и вскоре он понял, что ему нужно сначала отколоть ту часть, которая была ближе к нему, так, чтобы блок, падая, отлетел на земляной пол внизу, не задев края платформы.
Он усердно принялся за работу, и через полчаса камень упал, как планировалось, направляемый им, мимо края платформы на пол башни. Дюарт выпрямился, глядя на топь к востоку от башни, и впервые увидел, что башня находилась на одной линии с его домом, потому что прямо напротив, за болотом и деревьями сзади него, на окне играл солнечный свет. Некоторое время он пытался вспомнить, какое же именно окно – он никогда не видел башню из своего дома, да, впрочем, и не пытался этого сделать. Судя по всему, это было окно из цветного стекла в кабинете, через которое он никогда не смотрел. Дюарт не мог себе представить, каково было предназначение башни. Стоя здесь, он мог опереться руками на раму отверстия; часть его туловища была выше крыши башни, выше даже самой верхней ее точки; отсюда был прекрасный обзор неба. Возможно, ее построил какой-нибудь давний астроном; вне всякого сомнения, она была идеальным местом для наблюдения круговорота небесных тел над головой. Дюарт заметил: камни конической крыши были той же толщины, что и камни стен, что-то около фута, возможно, пятнадцать дюймов; а то, что крыша продержалась все эти годы, свидетельствовало об искусстве архитектора прошлого, не оставившего своего имени в истории.
Однако астрономическое объяснение существования башни не было полностью удовлетворительным, так как она возвышалась не на холме и даже не на сколько-нибудь соответствующей возвышенности, а всего лишь на острове или на том, что было когда-то островом, и земля полого спускалась с трех сторон, и лишь с одной стороны оттуда шел покатый и очень плавный спуск к реке Мискатоник, частично проходившей через лес. То, что с башни был прекрасный вид на небо, являлось чистой случайностью – просто в непосредственной близости от нее не было ни деревьев, ни кустарников или высоких трав. Но горизонт все равно был ограничен порослью выступающих склонов, так что звезды можно было наблюдать лишь некоторое время после их появления и совсем недолго перед их исчезновением с небосклона, что явно не создавало идеальных условий для астрономических наблюдений.
Через некоторое время Дюарт опять спустился с лестницы, откатил камень в сторону и вышел через арку входа, не имевшую никакой защиты от ветра и капризов погоды, что делало присутствие камня, закрывавшего отверстие в крыше, еще более непонятным. Но у него не было времени размышлять об этом: день шел на убыль, солнце опускалось за поясом деревьев. Жуя последний бутерброд, он отправился в обратную дорогу, опять вдоль края болота и вверх к своему дому, четыре большие фронтальные колонны которого, встроенные в стены дома, белели в сгущающихся сумерках. Ему стало весело, потому что его расследование успешно продвигалось. Пусть в этот день он узнал не так уж много конкретного, зато открыл для себя немало интересного о местных обычаях и преданиях, а также о своем предке, предусмотрительном Илии, который, так сказать, перессорил весь Архам и оставил за собой тайну, разгадать которую вряд ли было кому дано. Действительно, Дюарт собрал много подробностей, хотя и не был уверен, являлись ли они фрагментами одной и той же картины или частями различных узоров.
Придя домой, он почувствовал усталость. Он не поддался соблазну рыться дальше в книгах своего прапрадедушки, зная, что нужно беречь зрение, а начал методически планировать свое дальнейшее расследование. Удобно устроившись в кабинете и разведя огонь в камине, Дюарт еще раз перебрал в уме все аспекты ведущегося расследования, ища наиболее рациональный путь. Несколько раз он возвращался мысленно к пропавшему слуге, Квамису, и вскоре понял, что существует какая-то параллель между именем слуги и чудодеем из старых документов Мисквамакусом.
Квамис, или Квамус,– мальчик писал его в обоих вариантах – в последнем имел два из четырех слогов имени индейского мудреца, и, хотя многие индейские имена похожи, была велика вероятность того, что сходство фамилий подчинялось некоему правилу.
Так, размышляя, он пришел к выводу, что в холмистой местности, окружавшей Данвич, могли жить дальние родственники или потомки Квамиса; то, что его собственные соплеменники могли откреститься от него сто и более лет назад, не волновало Дюарта. Завтра, если позволит погода, можно продолжить расследование. Приняв такое решение, Дюарт отправился спать.
Он хорошо выспался, хотя дважды за ночь беспокойно ворочался и просыпался с чувством, что сами стены следят за ним.
Утром, ответив на письма, которые уже несколько дней лежали, ожидая, пока он выкроит на это время, он отправился в Данвич. Небо было закрыто облаками, дул легкий восточный ветер, предвещавший дождь. С переменой погоды лесистые холмы с каменистыми вершинами – характерная черта округи – казались темными и зловещими. Здесь, вдали от больших дорог, где редко встретишь случайного путника, потому что местность была глухая, а также потому, что от оставленных домов веяло духом затаившейся гнили, дорога часто сужалась до размеров колеи, с буйно разросшимися сорняками, кустами ежевики и высокими травами, лезущими вдоль каменных стен, тесно стоящих вдоль проселка.
Проехав лишь небольшую часть пути, Дюарт остро почувствовал враждебное своеобразие этих мест, резко отличавшихся даже от окрестностей древнего Архама с его причудливыми крышами: холмы Данвича перемежались глубокими оврагами и ущельями, через которые были перекинуты шаткие мостки, ветхие от старости; да и сами холмы были почему-то увенчаны камнями, хотя и сильно замшелыми, что наводило на мысль, что эти каменные короны – дело рук человеческих, может, десятилетней, а может, и вековой давности. Теперь, на фоне темнеющих облаков, холмы представали как какие-то причудливые лица, злобно смотрящие на одинокого путешественника, машина которого осторожно едет по колеям проселочных дорог и ветхим мостам.
Дюарта охватило странное чувство, когда он заметил, что даже листва, казалось, распускалась неестественно, и, хотя он объяснял это тем, что природа отвоевала назад землю, столь явно заброшенную теми, кто ею владел, было все же непонятно, почему виноградники здесь настолько длиннее, кустарники настолько гуще, даже когда они росли на удаленных склонах его собственной земли. Мало этого, змееподобно извивающаяся река Мискатоник, несмотря на то что Дюарт уехал в сторону от нее, появилась теперь перед его взором. Ее воды были здесь вдвое темнее обычного, с каменистыми лугами и заросшими сочной растительностью болотами, в которых, несмотря на сезон, трубили огромные лягушки.
- Предыдущая
- 8/39
- Следующая
