Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 75

Даже дядя Гиляй, соскочивший с коня, так и встал рядышком, держа его под уздцы и поглаживая по бархатистой шее. Работа на аэродроме замедлилась, а из моей души лилась песня…

– Да, – после длинного молчания сказал Владимир Алексеевич, будто вспомнивший што-то давнее, да не донца подзабытое, не зажившее толком, – так и было. Всё так… всё…

Нащупав в кармане трубочку, он принялся было искать кисет, но будто очнулся.

– Да! Я што прискакал-то! Британцы эвакуацию начали!

[i] Нет больше той любви, как если кто положит душу за други своя. Иоанн 15.3

[ii] Буры – потомки собственно голландских крестьян.

[iii] «Когдамыбылинавойне…» – стихотворение Давида Самойлова. Автормузыки Виктор Столяров.

Откинувшись блаженно в кресле и полуприкрыв глаза, Сергей Александрович слушал, как молодые офицеры ангельскими голосами выводили один из любимых его цыганских романсов, исполняя женские партии. Подражая цыганкам, они поводили плечами, и аксельбанты на их грудях подрагивали. Это можно было бы принять за далеко зашедшую шутку дурного пошиба, но ревнивые взгляды, которые они бросали друг на друга[i], смутили бы и самого твердолобого человека.

Немолодой казачий генерал, сидящий по левую руку от Великого Князя, глядел на это с выражением величайшего изумления, кусая желтоватыми старческими зубами дряблую нижнюю губу, да беззвучно вдыхая полной грудью – так, будто ему не хватало воздуха. Время от времени он спохватывался, цепляя на лицо верноподданническое выражение и делая уставные глаза, но хватало его ненадолго.

Провинциальный служака плохо понимал суть происходящего, оглядываясь то и дело вопросительно на искушенных светской жизнью генералов Московского гарнизона, но те сидели с видом самым невозмутимым и привычным. Старый вояка спохватывался и снова цеплял на лицо уставное выражение, но сползало оно почти тотчас, уступая место изумлению и непониманию.

Романс закончился, и Великий Князь, выпрямившись в кресле, обвёл присутствующих блаженным взглядом человека, находящегося в раю. Встав, он с лёгкой улыбкой кивнул генералам, как бы прося подождать немного, и направился к хору.

Несколько минут Сергей Александрович общался с ними, и было в этом нечто противоестественное и интимное, так что у казака даже дёрнулась шея, а левая рука крепко вцепилась в эфес шашки.

Все эти деликатные прикосновения к плечу или груди, улыбки. Будто…

– Талантливые молодые люди, – молвил стоящий рядом свитский, чуть повернув аккуратно причёсанную седовласую голову к казачине. – Сергей Александрович, знаете ли, слабость к таким юношам питает, да-с… По службе продвигает всемерно, так что и они рады… стараться.

В глазах свитского лёгкая насмешка, но лицо самое серьёзное, а голос уважителен ровнёхонько в плепорцию. Видя, что от него ждут ответа, казак промычал что-то невразумительное, но собеседник, приятно улыбнувшись, слегка кивнул – так, будто провинциал ответил отменно ярко и остроумно.

– Стараются, – повторил он как бы даже и благожелательно, повернув голову в сторону хора, – потому как перед глазами примеры самой фантастической карьеры. Первый его… адъютант, Балясный Константин Александрович, ныне виленский вице-губернатор, так вот. Первые, они не забываются.

Садясь в экипаж, Сергей Александрович улыбнулся молоденькому адъютанту, держащемуся чуть холодно после сцены с хором. Тот повёл плечом с видом обиженной кокетки, но вскочил в качнувшуюся повозку вслед за шефом.

Глядя на своего любимца, обижено надувшего красивые губы, Великий Князь промурлыкал негромко…

Всем своим видом он обещал что-то необыкновенное, и адъютант чуть улыбнулся в ответ…

– … Великий Княже! – обмен взглядов прервал какой-то неказистый мужичок, возникший ниоткуда и метнувшийся чуть не под самые колёса лакированного экипажа. Весь его вид вызывал неприятие, напоминая о существовании той, неправильной России, существующей где-то в сухих статистических заметках и газетных строках.

– Христом Богом! – вцепившись в подножку, он дикими глазами глядел на Сергея Александровича. Бесцветная его кудлатая бородёнка моталась на сероватом измождённом лице старым мочалом, – Помогите! Голод у нас, Вашество…

Подоспевшие наконец охранники вцепились в просителя, пытаясь заломать ему руки, но он цепко впился в подножку, едва ли не дробя её на крошево. Наконец, изловчившись, мужичку аккуратно двинули в печень, и наконец-то вывернули руку, уводя прочь.

– Ивантеевские мы, вашество! – донеслось до Великого Князя, – Христом Богом… голод!

Ожёгши начальника охраны взглядом, от которого тот покрылся крупным потом, Сергей Александрович откинулся назад и замолчал. Адъютант вздохнул еле заметно, но чувствуя ситуацию, постарался слиться с обивкой экипажа. Какой момент…

По приезду на Волхонку Сергей Александрович немного оттаял, и грозовое его настроение сменилось сумрачным. Пройдясь по стройке музея Изобразительных искусств, и убедившись, что любимое детище его в надёжных руках, он окончательно отмяк, и свита тихонечко выдохнула. При всех достоинствах Великого Князя, человек он тяжёлый и характерный.

С удовольствием подискутировав с многознающим и неизменно деликатным Иваном Владимировичем Цветаевым[iii], он проконсультировался с ним по греческой бронзовой статуэтке, купленной недавно за тысячу франков.

– Прекрасный образчик, – констатировал искусствовед, с удовольствием вертя в руках статуэтку, – и что особенно удачно, почти нетронута временем. Недаром о Вас, Сергей Александрович, отзываются как об одном из лучших знатоков античных древностей! Удивительно удачная покупка!

Разговор перетёк на строительство музея и сбор коллекции, и Великий Князь с лёгким сердцем пообещал выделить крупную сумму на Равенские мозаики.

– На это, – уверенно сказал он, – никаких денег не жалко!