Отрочество 2 (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 21
- Предыдущая
- 21/76
- Следующая
К Претории подъехали под самое утро. Состав затормозил на грузовой станции, где нас уже ждали таможенники. Уитлендеры, зевая и потягиваясь, распространяя вокруг запахи пота, табака и алкоголя, потянулись оформлять свои грузы, у кого они были.
– Репортёр? – удивился сидящий под навесом немолодой бур, повертев в мозолистых руках документы, – Из России?
– С этими-то зачем? – он выразительно поглядел на гогочущую компанию, остановившуюся неподалёку.
Губы бура скрыты окладистой бородой, но могу поклясться, они сейчас сжаты в куриную ханжескую жопку. Не одобряет, значица.
– Боялся английской блокады и хотел попасть сюда как можно быстрее, отвечаю с видом самым искренним и чуточку залихватским.
Не вру, просто не договариваю. От ответственности убегал, от всех этих малознакомых и вовсе незнакомых людей, которые внезапно повисли на моей шее.
И ведь не слезли бы! Неделю бы ещё торчал в португальской колонии, обустраивая всех, переводя, разъясняясь с чиновниками и работодателями.
В поезде уже понял, сильно потом. От того, наверное, так легко поддался нехитрой негритянской манипуляции, што сам сбежать хотел. И не стыдно! Вот ни капельки…
Похмыкав моему молодому задору, бур передал документы молодому парню, по виду как бы не сыну. Ну да наслышан! Семейный подряд здесь процветает, хотя оно и немудрено – все друг дружке родственники, перероднились за столько-то лет.
– Герр… – деликатно начал я.
– Абрахам Хольтман, – представился наконец бур с видом, будто делает нешутошное снисхождение, – мой сын Николас.
Зверообразного вида молодец склонил слегка голову, и тут же выпрямил гордую выю, выпятив заодно нижнюю губу, окинув меня маловыразительным взглядом. Што значит, не пришёлся я ему. На да и…
– Георгий Панкратов, – документы у них есть, но не переломлюсь.
– Такое дело, герр Хольтман… – вздыхаю чуть напоказ, и рассказываю изрядно отредактированную историю «контрабандного» проезда Мишки и Котяры. «Зайцы» морские, вроде как. Те, потупясь, старательно делают виноватый вид.
– Пф-ф… сам я такое решить не могу, – таможенник переходит на африкаанс, што-то резко говорит сыну, сорвавшемуся с места, и…
… закружилась карусель с таможенным начальством, русским представителем в Претории… ещё одним русским, потом наконец пришёл Самуэль Маркс[iii], и дело сразу наладилось.
– Вы бы хоть телеграмму послали, – ворчливо высказался выходец из Литвы, переговорив с таможенным начальством и поручившись за нас.
– Так получилось, – ещё раз виноватюсь я, на што Маркс только усмехнулся, и в усмешке этой было столько понимания и… ностальгии…
Пока Мишку с Иваном фотографировали на документы, расспрашивая о цели приезда, Самуил с Товией забрасывали вещи в грузовую повозку.
– Шабес-гои наоборот? – пробормотал Маркс, глядя на их слаженную работу, – Писал мне Фима, а я, дурак…
– Я, кажется, лишку сболтнул, – догнал нас Мишка, тормознувшись с разговором о нашего гостеприимного хозяина. Он так и не объяснился тогда со своей «лишкой», позже оно как-то забылось, и…
… как выяснилось сильно позже – зря.
Встряхнув газету, Борис Житков ещё раз всмотрелся в портрет… он, точно он!
– Живут же люди, – вздохнул привалившийся к плечу Коля Корнейчуков, с какой-то тоской разглядывая фотографию и заголовок, – а мы?
– А мы… – Житков встал, кинув газету на скамью, – я еду в Африку. Ты со мной?
– Я… – Корнейчук замялся, кусая губу, – да, чёрт побери, да!
На скамейке осталась мокнуть под дождём газета с портретом Михаила Пономарёнка, глядящего на читателя строго и требовательно, как воин с иконы.
«Русский доброволец в Претории. За вашу и нашу свободу!»
[i] Президент Паль (Поль) Крюгер.
[ii] Уитлéндеры (также – ойтлéндеры, ойтлáндеры) (африк. uitlander – чужеземец, пришелец, неафриканер, т. е. лицо неголландского происхождения) – в узком смысле, наименование европейских, главным образом английских.
[iii] Промышленник и финансист еврейского происхождения, первый глава еврейской общины Претории.
Глава 13
Скинув с себя влажное от пота одеяло, сажусь на кровати, с силой растирая мятое лицо. Сны… в этот раз ничего особенного, просто лекция в Сорбонне, но настолько живо, настолько…
«– Кинохроника»
Она самая. И тоска – разом! По друзьям, родителям, по… Проснулся, и снова не помню родных, и тоска – вот она, зараза, душу ржой разъедает.
Кошусь на Саньку, сбросившего одеяло, и раскинувшегося на кровати кверху пузом, руки и ноги по сторонам. Расплывающееся на его пижаме влажное пятно… увлекательный мир подростковых поллюций, ети! Знакомо. Мишка уткнулся головой в подушку, в уголке рта слюна, посапывает безмятежно.
Выйдя, хлопнул погромче дверью. Посетив кабинет задумчивости и сбросив балласт, умылся тепловатой водичкой, поёрзал зубной щёткой по белым и ровным (тьфу-тьфу!) зубам, и начал будить сонно ворочающихся братьев, а потом и Кота с близнецами в соседней комнате. Поднимались тяжело, акклиматизация ещё не завершилась, да и обстановочка вокруг достаточно нервенная.
– Баасы, – постучав, походкой перекормленной утки зашла к нам жопастая миловидная негритянка в платье горничной и кипенно белом переднике, – хозяева уже садятся за стол.
Присев напоследок в реверансе, она удалилась с большим достоинством и осознанием важности своей миссии на этой грешной Земле. Што значит, человек на своём месте – ни прибавить, ни отнять.
Похмыкав, выразительным взглядом ускорил сборы, да прислонился к стене, позёвывая и поглядывая по сторонам рассеянным взглядом.
Прохладный по раннему утру ветерок из приотворённых окон колышет тонкие белые занавеси. В москитные сетки, жужжа, бьётся какая-то местная пчела, да уцепился лапками здоровенный шипастый богомол, таращась здоровенными буркалами. Попялился на нево в ответ, ожидая братов, да и пошли все вместе.
Большая столовая с хорошо сервированным столом, но без излишеств, свойственным нуворишам. Никакой пошлой роскоши или избытка столовых приборов, неуместных во время полусемейного завтрака.
Марксы, мы, и два бура – совершеннейшие деревенщины по виду, но держащиеся, как это свойственно местным, с превеликим достоинством и преувеличенным чувством собственной значимости.
– Шалом алейхем, – вразнобой поздоровались мы с хозяевами и гостями, рассаживаясь за столом и выслушивая ответные пожелания всех благ.
Завтракали вместе с семьёй Маркса, так здесь заведено. Это в Европе разделение на касты, а в Африке или там в Палестине ты – белый человек! В Претории и других городах патриархальность и простота нравов несколько нивелировалась человеческим изобилием, а в глуши именно так: любой белый человек – желанный гость!
В семье Марксов причудливо смешались патриархальные жидовские обычаи, не менее патриархальные бурские, и европейские. Смесь вышла прелюбопытная, но после Одессы не в новинку. Иначе всё, и сильно иначе, но само понимание, што у людей жизнь устроена иньше, чем в твоей глубинке, уже даёт многое к пониманию и отчасти – космополитизму.
Сэмуэль, он же Шмуэль, на русском говорит с некоторой запинкой, но без привычного местечкового акцента. А его жена и дети русского и не знают или почти не знают, за полной ненадобностью. Английский, идиш и африкаанс мешаются в их речи самым естественным образом, когда они переходят от разговора с нами или друг с другом, к разговору с бурами.
Младшие любопытствуют, стреляя в нас глазами и обмениваясь негромкими фразами, не переходя рамки приличий. Старшие более сдержаны, но и им интересны гости из далёкой России, тем паче настолько необычные.
Миловидная супруга нашево хозяина успевает вести светскую беседу, безмолвно дирижировать подающими на стол служанками и то движением брови, а то и ласковым словом, осаживать расшалившихся детей, да расспрашивать буров о делах на ферме.
- Предыдущая
- 21/76
- Следующая