Ныряльщица - Эльденберт Марина - Страница 45

— В общем, да. Хотела сказать, что ты правильно поступил, — заметила она, — этому беспределу с оскорблением людей давно пора положить конец.

Не дожидаясь ответа (к счастью), они прошли мимо, а мы двинулись дальше. Теперь я чувствовала, насколько тяжелее стал каждый шаг, поэтому не сказала ни слова. Лайтнер заговорил первым:

— Вот дрянь.

— Успокойся.

— Что?! Успокойся?! Ты что, не понимаешь, что она делает?

Мне было не до Ромины, я смотрела на парковку, но и маруне было ясно, что она делает. Сейчас, после того, что случилось, сажает к себе за стол Алетту. Всячески выражает поддержку Лайтнеру, вступившемуся за меня. Подозреваю, что не только ему, что теперь Чара ее компания будет всячески осуждать.

На все это сейчас мне было плевать, эти мысли нужны были мне, чтобы дойти. Если Лайтнеру нужна эта злость, чтобы дойти — отлично! То, что надо.

— По-моему, ей доставляет удовольствие с нами играть.

— По-моему, она заигралась, — прорычал он.

Я вытащила ключи, эйрлат пискнул. Мы подошли, и я рванула дверцу на себя. Рванула, поэтому упустила момент, когда Лайтнер снова стал оседать. К счастью, открывшаяся машина была поблизости, я толкнула его внутрь, и мы буквально свалились на сиденье вместе.

— Де-ерьмо, — выдохнул он, когда я завозилась, пытаясь подняться. — Ты на мне, а я не способен даже пошевелиться.

Подозреваю, что щеки у меня сейчас стали цвета натуральных волос.

— Ты по жизни такой, или у тебя сейчас горячечный бред?

— По жизни, — фыркнул он. — Рядом с тобой, Мэйс.

— Ладно, давай-ка…

Договорить я не успела: голова у него запрокинулась, тело обмякло.

— К’ярд? — неуверенно позвала я.

Потянулась к нему, сняла очки: лицо заливала бледность, а когда я приподняла веко, увидела залитую черным цветом радужку. Это смотрелось так страшно, что я не отпрянула только чудом, а потом перехватила безвольно повисшую руку.

Нет. Нет, нет, нет.

К счастью, пульс был и довольно глубокий: видимо, все дело было только в полной потере сил. Я подалась назад, наполовину вылезла из эйрлата и попыталась пристроить К’ярда на сиденье. Когда это мне удалось, руки тряслись от напряжения, а мокрую от пота спину продувало ледяным ветром.

Так… ну и что дальше?

Я легонько хлопнула его по щеке. Потом — сильнее.

Сзади раздались голоса, до меня донеслось:

— Эй, это же… — и я сделала первое, что пришло в голову, то есть просто нырнула в салон, захлопнула дверцу и, приложив палец К’ярда к запускающему сканеру, включила затемнение окон.

Вовремя: проходившие мимо въерхи, разумеется, заглянули внутрь. Лобовое стекло по-прежнему оставалось светлым, поэтомупришлось повторить трюк с поцелуем, и на этот раз я только чувствовала, как меня трясет, ничего кроме. Особенно когда снаружи донесся смех, и кто-то постучал по эйрлату.

Я отлепилась от Лайтнера в тот момент, когда голоса начали затихать, бросила взгляд в зеркало. Выглядела я сейчас немногим лучше него: бледная, с налипшими на взмокший лоб волосами. И совершенно не представляющая, что мне делать дальше.

Потерла лицо, пытаясь собраться.

В автопилоте наверняка есть адрес его дома, но везти Лайтнера туда я просто физически не могу. Если нас остановят политари, а с моей везучестью они нас непременно остановят, все это, все, что мы сделали сегодня, отправится глубоко на дно. О случившемся с ним станет известно всем, но если даже предположить, что мне удастся доставить его домой без приключений… я не знаю, кто из его домашних и слуг в курсе, а кто нет.

Остается только одно: связаться с его отцом.

Он точно знает, что делать. И пусть при мысли о том, что мне снова придется общаться с правителем Ландорхорна (этот его взгляд продирал до сих пор), бросало в холодный пот, тянуть дальше было нельзя. Я не представляю, что может случиться с въерхом, полностью исчерпавшим силу. Не представляю, и не хочу представлять.

Пришлось расстегнуть форменный пиджак, чтобы вытащить тапет из внутреннего кармана К’ярда. Приложив его палец к сканеру и от души покатав по дисплею туда-сюда (это достижение прогресса постоянно рычало про несовпадение), все-таки включила устройство.

Найти контакт труда не составило, гораздо сложнее было нажать вызов. Мне почему-то казалось, что я совершаю самую большую ошибку в своей жизни, но при взгляде на Лайтнера (он побледнел еще сильнее и дышал тяжело) все сомнения отпали. Я потянулась к значку вызова, когда снаружи донесся грохот.

Тапет я не выронила только потому, что сдавила его судорожно сжавшимися пальцами. Грохот повторился, и я даже не сразу поняла, что это просто колотят в дверь эйрлата. Кто-то не просто стучал, а, судя по всему, еще и как следует пнул машину. После чего раздалось ругательство, и сквозь лобовое стекло я увидела насквозь промокшего под проливным дождем Хара.

Лайтнер К’ярд

Не помню в какой момент я вырубился: только что остатки сил уходили на то, чтобы бороться с болью, а в следующую секунду она поглотила меня целиком. Выпила до остатка. И не пошевелиться, не сбежать. Просто накрыло тьмой.

Я помнил поцелуи Вирны, с привкусом отчаянья и дождевой воды. Ее обжигающую кожу, горячее тело, тесно прижимающееся к моему. Только ради этого стоило проучить этого придурка!

— Он в порядке?

— Жить будет, но вы, конечно, умеете веселиться.

Открываю глаза, но они тут же начинают слезиться от яркого света. А подняться вовсе не получается: чувство такое, будто меня придавило глыбой. И еще что на мне нет живого места, хотя досталось Х’иму.

— Смотри, уже очухался! Не зря К’ярды правят Ландорхорном, сил у них, как у морского едха.

— Ты сейчас сам к едху пойдешь, — сиплю я. Горло дерет и дико хочется пить.

Ненавижу это состояние! Ненавижу собственную слабость!

Хар здесь что вообще делает? И здесь — это вообще где?

Прохладная ладонь ложится мне на лоб, и хочется простонать от блаженства, потому что от этого прикосновения боль затихает. Снова открываю глаза, на этот раз осторожно, и ловлю взгляд Вирны, в котором читается облегчение и что-то еще. Какое-то чувство, которое ускользает от понимания. Видимо, я башкой треснулся, когда падал, раз мерещится. Всякое.

— У тебя такие холодные руки, синеглазка, — говорю я.

Мэйс смущенно улыбается и к моему огромному разочарованию отодвигается, но я успеваю перехватить ее запястье.

— Не уходи. Это приятно.

— Я вам не мешаю? — раздается справа, а мне лень поворачивать голову, поэтому просто бросаю:

— Катись к едху!

— Вообще-то ты у меня.

Теперь я смотрю за плечо Вирны, медленно, чтобы боль вновь не вернулась обвожу взглядом комнату. Натыкаясь на большой экран на стене, какой-то музыкальный канал, но звук выключен. Жалюзи подняты, а за стеклами темно: на улице по-прежнему льет дождь, поэтому сложно сказать сколько времени. Источник едва не ослепившего меня света — дизайнерский светильник под потолком.

Я лежу на диване на первом этаже квартиры Хара. Помню, он специально его выбрал, чтобы можно было и кино посмотреть, и выспаться, если фильм оказался не настолько интересным и лениво подниматься в спальню.

— Что я здесь делаю? — спрашиваю у друга, который, пока я оглядывался, успел сходить за горячим льяри и вручил чашку Вирне. Вторую он оставил себе.

Хотя плохо мне!

— Я благородно предоставил тебе свое жилье, когда ты при всех свалился в обморок на парковке Кэйпдора.

Благородно, как же! Наверное, смеялся от души.

— Почему я не в медпункте?

— Твоя девушка сказала…

— Я не его девушка! — прерывает его Мэйс.

— Девушка, — подтверждаю. Я еще не уверен насчет Хара и причин его поступков.

Он прищуривается, но продолжает со знакомой мне непробиваемостью:

— Вирна сказала, что никто не должен знать о твоей проблеме.

У меня всего один вопрос к Мэйс: