Ныряльщица - Эльденберт Марина - Страница 2

— Почему ты ничего не сказала? — Он снова хмурится.

Когда он хмурится, становится еще больше похожим на отца, и это окончательно отрезвляет. Я толкаю дверцу и выхожу, чувствуя на себе пристальный взгляд все время, что иду к дому. Даже когда стучу: ногой, потому что колотить кулаками по нашей двери себе дороже, занозы замучаешься вытаскивать.

— Вирна? Что случилось?!

Заспанное лицо сестры мигом становится встревоженным, но я просто захожу в дом, на ходу бросив:

— Потом.

В комнате просто стягиваю одежду, сбрасывая ее на пол, падаю на диван и заворачиваюсь в плед. Митри какое-то время стоит в дверях, но потом все-таки уходит, и только тогда под пледом меня начинает трясти по-настоящему. Я позволяю этой дрожи взять верх, а слезам — катиться по щекам до полного опустошения. Когда оно наступает, солнце уже поднялось, и мне приходится тащиться к окну, чтобы задернуть шторы. Первое, что бросается в глаза — накатывающие на берег волны, от которых передергивает.

Второе — стоящий в конце улицы эйрлат, который отлично видно под таким углом.

С силой задергиваю шторы и возвращаюсь на диван, почти сразу после этого раздается стук в дверь:

— Вирна? — голос Митри. — С тобой все хорошо? Спишь?

Молча переворачиваюсь на другой бок: никаких больше разговоров, пока не приду в себя. Сегодня я и так сказала слишком много, и сказала это тому, кому совершенно необязательно об этом знать.

Лайтнер К’ярд

Я не знал сколько просидел в эйрлате возле дома Мэйс.

Произошедшее этой ночью просто отказывалось укладываться в голове. Это будто бы случилось во сне, или с кем-то другим, но точно не со мной. Начиная со ссоры в «Бабочке», где Вирна набросилась на меня с кулаками, и заканчивая прыжком в океан.

Свист ветра.

Удар.

Сомкнувшаяся надо мной вода.

Воспоминания мелькали перед глазами, как на ускоренном просмотре. А от некоторых вовсе начинали подрагивать пальцы, и тогда я сильнее стискивал их на рогатке эйрлата.

Сегодня мне было по-настоящему страшно, не признать это — означало солгать самому себе. Да едх, я едва не сдох. Но я едва не сдох при мысли, что навсегда потеряю девчонку с теперь уже голубыми волосами. Которая вторглась в мой мир и перевернула его с ног на голову.

Этой ночью многое изменилось. Во мне самом.

Я не мог поступить иначе, и не жалел ни о чем ни секунды. Разве что о своем поведении в клубе: Хар (я искренне надеялся, что мы по-прежнему друзья) был прав. Я вел себя как настоящий урод, когда издевался над девчонкой, у которой пропала сестра.

Едх!

Откуда же я мог знать про сестру?

Скептик внутри подсказывал, что мог. Я мог заставить Родди выяснить абсолютно все о Вирне Мэйс. Мог бы спросить это у самой девчонки, добиться, чтобы рассказала правду. Но я не захотел. Считал, что она просто ломается и набивает себе цену. Проблема была в том, что я не пытался ее понять, поставить себя на ее место.

Я относился к ней, как к девчонке-въерхе. Той, что думает лишь о модных шмотках и парнях. Хотя, скорее, как к забавной игрушке.

И напрочь забыл, что Вирна человек.

Человек, которого можно просто вышвырнуть из академии за единственный прогул, уволить за то, что ты не понравился одному засранцу-въерху, или сбросить в океан, потому что никто не станет тебя искать. Как мусор.

Только Мэйс мусором не была. Игрушкой тоже. Она была живой. Настоящей. Сильной.

Как океан.

Даже произошедшее этой ночью ее не сломило, хотя я видел, что девчонка едва сдерживает слезы, прячет их за показным безразличием. Что ж, сегодня у меня получилось вызвать в ней эмоции. Дважды. Но от своей выходки гадко было до сих пор.

Что я говорил про долг Мэйс? Теперь я ее должник. Того, что Эн вытащил Вирну из бушующей воды — мало. Это из-за меня она оказалась в океане. Значит, мне это и исправлять. Исправлять то, что натворил.

И я исправлю.

Вот только как заставить ее принять мою помощь?

Я очнулся только когда солнце уже светило во всю, будто вынырнул из собственных мыслей. Щурясь от солнечных лучей, завел машину и направил эйрлат в сторону дома.

Пытаться поговорить сегодня с Вирной — не вариант. В лучшем случае она пошлет меня к едхам, и будет полностью права. В худшем — просто не откроет дверь. Я бы, наверное, тоже не открыл.

Нет, Мэйс необходимо отойти ото всего этого кошмара, прийти в себя. И мне это нужно тоже. Так что разговор откладывается, как и поездка в «Бабочку». Хотелось свернуть на Четвертый, вызвать владельца клуба и приказать ему немедленно вернуть ей работу, а после отправиться к политари и потребовать искать сестру Вирны. Но я понимал, что моих сил оставалось лишь на автопилоте добраться домой, и что спешка в этом деле может сделать только хуже.

В парадную дверь родительского особняка я не вошел, а почти ввалился, искренне радуясь наличию лифта. Правда, воспользоваться последним мне было не суждено: в холле меня встречал отец.

Диггхард К’ярд застыл возле стены, на которой красовалось полотно с изображением голого острова, парящего над бушующим морем. Оно принадлежало кисти Б’эльха, одного их самых известных художников прошлого века. Мама всегда говорила, что эта картина ее пугает, но отец все равно повесил «Шторм» напротив входа. Наверное, ему хотелось, чтобы все завидовали тому, что у него есть Б’эльх. Ну или чтобы с порога чувствовали себя не в своей ракушке. Но сейчас плевать я хотел на то, что ему там хотелось. Меня ждала постель и сон. Много-много сна.

Вот только если папаша рассматривает «Шторм», жди урагана.

Тем более если он встречает меня лично.

— Я не в настроении разговаривать, — бросаю и направляюсь в сторону лифта.

— Тебя никто не спрашивает, Лайтнер.

Отец следует за мной, но, когда мы оказываемся в кабине лифта, нажимает на этаж, на котором находится его кабинет, и я прислоняюсь к стене и мысленно прощаюсь с надеждой проскочить в собственную спальню незамеченным. А заодно и со спокойным сном. В зеркале отражается лицо отца: ромбовидный, пылающий зрачок, раздутые от едва сдерживаемого гнева ноздри и сжатые челюсти.

Лифт подкидывает на этаж, и двери открываются.

— Идем, — приказывает Диггхард К’ярд. — Тебе ждет доктор Э’рер. В моем кабинете.

— Доктор? — приподнимаю брови, хотя по коже стелется холодный пот. — Не знал, что тебя так заботит мое здоровье.

Отец резко выбрасывает руку вперед и впивается пальцами в мой подбородок. До боли, которая отрезвляет, переключает с режима «наплевать» на режим «ярость». Поэтому я стряхиваю его руку.

— Не зли меня, мальчишка, — почти шипит он. — Ты лучше меня знаешь, что оставил в океане.

— Мне нужен отдых, а не доктор.

— Вот и посмотрим.

Не отвяжется же! А новой битвы я могу не выдержать.

Поэтому первым выхожу из лифта и, стараясь идти ровно, направляюсь в сторону отцовского кабинета. Только сейчас понимаю, что вымотан настолько, что каждый шаг дается с трудом, а рухнуть на диван в кабинете — настоящий кайф.

Я не слишком вежлив с доктором, но и он по просьбе отца не церемонится, прикладывая к моей голове различные датчики, считывающие силу. Силу въерха, которую я сейчас в себе не чувствую.

Осмотр длится не больше двадцати минут (по крайне мере об этом говорят часы на стене кабинета), но у меня ощущение что несколько часов. Потому что силы утекают как вода. Я даже умудряюсь задремать, поэтому вздрагиваю от легкого похлопывания доктора Э’рера по плечу.

— Истощение, — оглашает он свой вердикт. — И достаточно сильное.

Как будто я сам этого не знаю? Любая попытка вызвать хотя бы крохотную искру между пальцами заканчивается тем, что у меня начинает двоиться в глазах.

— Последний раз я сталкивался с таким в двадцатых, когда к Ландорхорну подошла Нресская волна. Тогда въерхи падали без сил, пытаясь сдержать стихию. Кто-то замертво.