Один и без оружия (СИ) - Корн Владимир Алексеевич - Страница 15

Не получилось. Спать легли далеко за полночь, и все это время судорожно пытались придумать что-нибудь толковое. В конце концов, инициатор мозгового штурма Слава Проф согласился с тем, что даже такой метод срабатывает не всегда.

— Хотя, возможно, нам единственной мысли и не хватило. Единственной, — в заключение сказал он. Но, как все не тужились, родить еще одну, так и не смогли.

Тем не менее, решение было принято: попытаться найти проход в горах, о существовании которого Гудрон знал лишь понаслышке. Или обнаружить перевал, который позволил бы нам оказаться на другой стороне горной гряды. Глядя на заснеженные вершины гор, я размышлял над тем, что хотелось бы все-таки обнаружить проход. Лезть в горы без надлежащего снаряжения, или даже просто теплой одежды, попахивало самоубийством.

— Ну что, потопали?

Это фраза Грека была мне так же привычна, как, например, манера Гриши постоянно морщить лоб во время разговора. Или Светланы вначале улыбаться на каждый заданный ей вопрос, а уже затем отвечать. Или как особенность Славы Профа. Тот, когда размышляет, шевелит указательным пальцем правой руки. Как будто перебирает им пришедшие ему в голову мысли, и им же отбрасывает ненужные. Сам я, когда о чем-нибудь думаю, почему-то держу сжатым правый кулак. Еще и прячу внутри него большой палец.

Согласно представлениям восточной медицины, каждый палец соответствует внутреннему органу. Мизинцы, например, сердцу. Заболит оно, и тогда следует начать их массажировать. Не помню, что там насчет указательного, среднего и безымянного, но большой палец имеет связь с мозгом. Получается, пряча его внутрь кулака, я подсознательно пытаюсь спрятать свои мысли. Но почему прячу всегда один? Логичней было бы оба. Кстати, левая рука — это правое полушарие. Убей — не помню, за что оно отвечает: за логику или креатив? Что именно я пытаюсь скрыть?

Правда, Слава был категоричен — полнейший бред. При решении любых задач, мозг ничего не делит на полушария. И вообще, куда важнее количество нейронов в тех полях, которые отвечают за то или иное. Отсюда, как ни старайся, не быть тебе, например, великим футболистом или скрипачом, если природа не наделила большим, чем обычно, количеством нейронов в центрах тонкой моторики. А такие вещи даются нам от рождения, и тут как лотерея — либо выпадет, либо нет.

— Путем невероятных усилий — ежедневными многочасовыми занятиями, можно достичь высокого уровня, примеров хватает. Вот только одаренному от рождения повышенным количеством нейронов в нужных полях человеку, даже не прилагай он особых усилий, этот уровень дастся легко. А затем он уйдет еще выше, скажем так — на недосягаемую высоту.

— Что, настолько все грустно? — спросил Янис.

— Не настолько, как казалось бы, — пожал плечами наш Проф. — Каждый человек по-своему индивидуален. Главное, помочь ему определиться с тем, в чем именно его индивидуальность и заключается. Ведь в таком случае не будет горьких разочарований, когда чему-либо потрачено немало времени и усилий, а результат — так себе. Хотя и там все не слава богу.

— Это еще почему?

— Потому что человек встанет перед выбором: заниматься тем, к чему лежит душа, но особого мастерства он не достигнет. Или тем, к чему предрасположен, но никакого удовольствия это занятие не доставляет. Такие вещи совпадают далеко не всегда.

— А помочь с определением ему уже можно?

— Потенциально великих чемпионов в спорте, научились определять с достаточно большой степенью вероятности. С другим — сложнее, но все к тому и идет.

Когда монотонно вышагиваешь в середине цепочки, не забывая, однако, зорко поглядывать по сторонам, в голову лезет всякое. Но, по крайней мере, хоть немного, но абстрагируешься от окружающей тебя действительности. От одуряющей жары, постоянно лезущих в глаза москитов, пропотевшей под разгрузкой футболке, и постоянно прибавляющем в весе рюкзаке. А самое главное забываешь о том, что в любой момент откуда-нибудь издалека, или наоборот, из-за ближайшего куста может раздаться выстрел. После которого тяжелая пуля разорвет мою глупую голову так, что только ошметки в разные стороны и полетят.

Когда-то в детстве, начитавшись фантастических книг и насмотревшись фильмов, мне страстно хотелось стать космонавтом. Чтобы побывать на какой-нибудь далекой планете, где никогда не ступала нога человека. И обязательно открыть тайну. Причем такую, чтобы она изменила весь мир полностью. Конечно же, в лучшую сторону. Чтобы не было больше на планете ни эпидемий, ни войн, ни несправедливости, ни даже засух или наводнений. Чтобы все, абсолютно все, стали счастливы.

Сейчас мне совсем не хотелось никаких тайн и открытий. Страстно желалось только одного — вернуться на Землю. Действительность оказалась совершенно не такой, как в мечтах. Никакой романтики — одно лишь стремление выжить.

Заснеженные пики горного хребта, который нам предстояло преодолеть, виднелись все также далеко впереди. Вернее, слева от нас, поскольку третий день подряд мы двигались параллельно им, стремясь попасть в какое-то место, о существовании которого наш проводник Гудрон знал лишь понаслышке.

— Этак мы скоро и до моря доберемся, — заметил однажды Гриша Сноуден.

Что, памятуя рассказ одной из моих знакомых, ничуть не радовало. Если в глубине материка при должной сноровке, осторожности и соответствующей амуниции шансы выжить довольно высоки, то на побережье они сходили почти на нет. По ее словам, там какое-то подобие земного мезозоя, когда титанических размеров ящеры, просто кишели.

— Привал! — прерывая мои размышления, раздался долгожданный приказ Грека.

Никто даже не подумал, скинув осточертевшие до нервной дрожи рюкзаки, тут же увалиться на травку. Или кинуться к весело журчащему ручейку, который поражал своей прозрачностью, где на его дне были видны каждый камешек или даже песчинка. Чтобы вылить из фляжки остатки нагревшейся и неприятно отдающей привкусом металла воды. Терпеливо сполоснуть фляжку раз, другой, слушая веселые бульканья из горлышка. И уже только потом пить ее неторопливыми глотками. И, тем более, никому в голову не пришло припасть к воде губами, упираясь руками в берег, чувствуя, как впиваются галька в кожу ладоней.

— Это самое глупое, что можно придумать, — учил меня азам выживания Гудрон. — В таком положении ты ничего не видишь вокруг, обе твои руки заняты, а возле самых твоих ушей шумит вода. Когда речь идет о собственной безопасности, мелочей быть не должно. Даже в том случае, когда всего-то нужно утолить жажду.

— А как следует поступать?

— Садишься на корточки, оружие в одной руке наготове, другую сложил ковшиком, и черпаешь им, черпаешь. Ну и смотришь и слушаешь, конечно же. А если есть ветерок, пусть даже слабенький, стараешься держаться к нему спиной. Когда наполняешь фляжку, производишь такие же действия.

— А это еще зачем? Спиной к ветру?

— Повадки у местных хищников те же, что и у земных. Какая у них задача? Правильно: завалить дичь, а затем ее схарчить, не получив при этом ни единой царапины — оно им надо?

И потому скрадывать они тебя будут таким образом, чтобы ветер все время дул в их сторону. Им же невдомек, что нюхать толком мы давным-давно разучились. За тем и держишься спиной к ветру, ведь так больше шансов его увидеть.

Рюкзаки мы всегда скидывали с себя по очереди, в то время как другие подстраховывали с оружием. И также по очереди шли к воде, если она оказывалась поблизости.

Через некоторое время любой наш привал выглядел примерно так. Сваленные в кучу рюкзаки, и присевшие вокруг нее по кругу люди, где каждый контролировал свой сектор. По левую руку от меня, сидела Светлана. По правую — обычно Слава Проф. Именно с ним у меня сложились наиболее близкие отношения. Наверное, в связи с тем, что у нас со Славой была наименьшая разница в возрасте.

«Нет, самые близкие у меня со Светой, — усмехнулся я. — Куда уже ближе!».