Камелии высокого и низкого полета
(С приложением «Записок петербургской камелии») - Кисету Граф - Страница 3

— Голубчик Посвистов, здравствуй, — крикнул опухший господин и бросился обнимать Посвистова.

Вглядевшись пристальнее в незнакомца, Посвистов узнал в нем своего старого гимназического товарища — ужасного враля, кутилу, но за всем этим очень доброго малого.

— Здравствуй, Чортани, — ответил Посвистов, несколько уклоняясь от его объятий.

— Здравствуй, здравствуй, голубчик, — продолжал Чортани, — уж как я рад, что тебя встретил. Скука такая — страсть.

— Ну, кажется, тебе не очень скучно, — заметил Посвистов.

— А что? Выпил-то я? Это, брат, ничего, это для препровождения времени.

— Ну-ну, ладно. Прощай.

— Прощай, — крикнул Чортани, — как же, так ты от меня и отделался. Слушай, голубчик, — продолжал он, обращаясь к Посвистову, — я стою у Дюссо, поедем туда, пожалуйста.

— Ну вот, зачем я еще туда поеду?

— Зачем, ах ты, вандал, поедем — я тебя угощу обедом.

Посвистов засмеялся.

— Что, ты разбогател, что ли?

Чортани свистнул.

— Еще бы! Ну, поедем.

Поехали. Чортани фертом взошел в ресторан.

— Пюре из шампиньонов, лангет де бёф соус пикант, жаркое — цыплята и мороженого, — заказывал Чортани официанту, — согреть бутылку лафита, подать водки и заморозить шампанского.

— Слушаю-с, — отвечал официант.

— Дюссо дома?

— Никак нет.

— Позвать, как приедет.

Обед был принесен. Чортани ел необыкновенно медленно. Он все посматривал по сторонам, как будто ища кого-нибудь.

— Что, у тебя есть с собой деньги? — неожиданно огрел он Посвистова.

Посвистов оторопел.

— Рублей пять есть, — отвечал он.

— А, ну хорошо. Ты, надеюсь, не думаешь, что я попрошу тебя заплатить здесь? — и Чортани насильственно засмеялся.

— Нет, не думаю.

— Ну, то-то.

Беспокойство Чортани начало усиливаться. Под разными предлогами, он вставал несколько раз с места и все кого-то высматривал.

Взошел Дюссо. Чортани просиял.

— Bonjour, m-r Dusseaux[5], — подлетел он к ресторатору, и взяв его под руку, повел в соседнюю залу.

Посвистову послышался несколько крупный разговор, выразительный шепот Чортани и сердитый, громкий голос ресторатора. Затем все смолкло. Чортани вышел из залы, обтирая платком с лица пот, но веселый и торжествующий.

— Деньги за мной, — крикнул он официанту. — Посвистов, зайдем на минутку ко мне.

— Спасибо, мне некогда.

— Куда еще тебе?

— Нужно домой.

— Домой, вот вздор, я сам тоже не пойду домой, поедем лучше, я тебя представлю одной барыне.

Как ни упирался Посвистов, Чортани настоял на своем. Извозчик повез их на Трубу в дом Ломакина.

— Дома барыня? — спросил Чортани у довольно грязно одетой девки, попавшейся им в одном из длиннейших коридоров Ломакинского дома.

— Дома, пожалуйте.

Посвистов и Чортани взошли сперва в темную и не совсем чистую переднюю, затем взошли в небольшую комнату с известною обстановкою всех chambres garnies[6], то есть клеенчатым диваном у стены, двумя столами и несколькими стульями; в одном углу стояло старинной работы фортепиано.

Навстречу им поднялась высокого роста женщина, одетая очень просто, в холстинковое платье, но с большим вкусом. Лицо этой женщины, обрамленное каштановыми, немного растрепанными волосами, нельзя было назвать особенно красивым: это было лицо, носившее на себе следы забот и волнений, сильно пожившее и усталое. Оно могло показаться болезненным от его необыкновенной бледности; губы были также бледны; одни только глаза, большие и выпуклые, какого-то странного, серого, почти железного цвета, опушенные большими черными ресницами, были великолепно хороши. Они смотрели каким-то болезненным, не то грустным, умоляющим взглядом. При первом взгляде на эту женщину, всякий невольно бы подумал, что место ее не здесь, в этой грязной комнате, и назначение ее не то, чтобы удовлетворять страстям грубым, диким и невежественным.

— M-lee Hortense[7] — мой приятель Посвистов! — познакомил Чортани. — Впрочем, предупреждаю вас, Hortense, что он по-французски не говорит.

— Очень рада, — сказала Hortense с сильным иностранным акцентом. — Угодно вам чаю, господа?

— Позвольте. Да кстати, будьте так добры, распорядитесь и насчет рома и там еще чего-нибудь.

Чортани вынул из кармана десятирублевую ассигнацию и передал Hortense.

Та вышла.

— Что за женщина, брат, — обратился Чортани к Посвистову, — прелесть, восхищенье. Не правда ли, а?

— Барыня хорошая, — просто отвечал Посвистов.

В это время вошла Hortense.

Разговор, с помощью Чортани, довольно порядочно владевшего французским языком, кое-как завязался. Hortense отвечала бойко и довольно неглупо. По всему было видно, что она на своем веку таки видала виды.

Принесли самовар, бутылку рома и еще кое-какие закуски и вино.

Разговор пошел поживее. Hortense раскраснелась и начала петь какие-то французские песни весьма пикантного содержания.

Вдруг дверь с треском отворилась и в комнату влетела новая собеседница.

Это была совсем молодая девушка, лет семнадцати — не более. Ее необыкновенно смуглое лицо с густыми, черными курчавыми волосами, небрежно разбросанными по плечам, давало ей вид какой-то негритянки. Очень некрасивое, но выразительное лицо дышало злостью и гневом.

Вслед за ней ворвался господин с усами, одетый в высшей степени неряшливо и пьяный вдребезги.

— Что он со мной делает, Боже мой, — обратилась чернолицая девушка к Hortense.

— Пойдем, пойдем со мной, — кричал усатый господин, хватая ее за руку.

— Оставьте, оставьте, Боже мой, — кричала та. В голосе ее слышались непритворные слезы и отчаяние.

Посвистов встал.

— Что вам угодно от нее? — обратился он в упор к усатому господину.

— Оставь его, не трогай, что тебе за дело? — тихо говорил на ухо Посвистову Чортани.

— Что вам от нее надо? — повторил угрожающим тоном Посвистов.

Чернолицая девушка замолкла и с каким-то тупым недоумением смотрела на всю эту сцену.

Усатый господин оторопел.

— Мне надо, чтобы она шла со мной: я заплатил ей деньги, — спустил он тоном пониже.

— Не пойду, — отрезала чернолицая. — Возьмите ваши деньги. Вот, — и она выкинула на стол пятирублевую ассигнацию.

Усатый господин побагровел от досады.

— Мне не деньги нужно, — отрезал усатый. — Иди со мной.

Он снова схватил ее за руку.

— Оставьте ее, — крикнул Посвистов.

Он побледнел как смерть, глаза его загорелись опасным огнем.

Усатый продолжал тащить девушку за собой.

Раздался глухой удар. Усатый господин выпустил из рук девушку и тяжело повалился на пол. Щека его была разбита в кровь.

— Выбросьте отсюда эту падаль! — крикнул Посвистов вошедшему на шум номерному.

Номерной поднял усача, ошеломленного ударом и падением, подал ему в руку шляпу, положил в карман пальто брошенную девушкой пятирублевую и под руки вывел из комнаты.

Чернолицая бросилась благодарить Посвистова.

Вечер, прерванный таким неожиданным пассажем, продолжался. Чортани, похлебывая то того, то сего, натянулся преисправно. Он совсем лег на диван, обнял Hortense за талию и стал ей что-то шептать на ухо, за что получал названия: polisson, fripon et cetera[8], a иногда легкий удар по щеке или дранье за волосы.

Со своей стороны чернолицая девушка, которую, как оказалось, звали Agathe, также, видно, не хотела оставаться в долгу перед Посвистовым; она подсела к нему, завела разговор о театрах, о маскараде, гуляньях и тому подобном, затем она съехала на разговор о чувствах и заявила, что она вообще любит брюнетов, а в особенности смелых и сильных мужчин.

Подвыпивши, Agathe стала еще бесцеремоннее: она уже напрямки объявила Посвистову, что он ей очень нравится, все порывалась поцеловать его и звала его посмотреть свою комнату.