Выбери любимый жанр

Тень Скорпиона - Плахотин Александр - Страница 34


Изменить размер шрифта:

34

Разозлившись, Инвар, вызвал собственный огонь и, обратив в огромный шар, послал его вперед. И только когда пульсирующее пламя соприкоснулось с драконом, Инвар вспомнил, что…

Выставлять щит было уже поздно!

От взрыва загорелось дерево, разлитое по земле вино ярко вспыхнуло, пламя змеей побежало по траве. Несколько раз перевернувшись через себя, Инвар буквально влетел под стол.

Зажмурившись, он выговорил заклинание воды. Язык плохо слушался, мешали липкие зубы. Дым лез в глаза, не давая сосредоточиться. Кое-как он все же произнес формулу. Ничего не произошло…

Поминая про себя Отродье, Скорпо, всю магию на свете, Мийяра решил повторить заклинание, на сей раз стараясь соблюдать верную тональность слов.

— Per… ad… — нараспев читал он, — stus al…

Не то боги не выдержали издевательства над древним языком, не то молодой чародей таки попал в тон, но вверху громыхнуло, и на землю обрушился ливень.

Когда вода начала заливаться за шиворот, а вся одежда стала тяжелой, вот тут Инвар сообразил, что вызванный дождь будет идти до тех пор, пока он сам его и не остановит. Читать оборотное заклинание было еще труднее, но Мийяра кое-как справился с задачей.

Наверху перекрыли задвижку, и ливень закончился. Осторожно выглянув из-под стола, ученик наткнулся взглядом на своего наставника в окружении монахов. Вся троица была в копоти, и вид их не сулил ничего хорошего. Немного поборовшись с желанием оставаться под столом, Инвар все-таки вылез и направился к стоявшим.

— А неплохое все же было представление!.. — Осиф выудил из широкого рукава три железных стакана, передавая их Юколе и Каясу. — Мне особенно понравился этот трюк с огнем. Думаю, мальчик по жизни не пропадет. Бродячие цирки всегда нуждаются в хороших фокусниках. Как полагаешь, брат Юкола?

— На кусок хлеба он всегда заработает, — вытерев мокрое лицо, монах только размазал грязь. Порывшись в складках рясы, он вытащил мех с вином. — А лично мне понравилась эта замысловатая формула, которую употребил юноша. Что-то вроде «Per anus ad astra».

— «Per anus», говорите? — Скорпо подставил стакан под горлышко меха. — Даже спорить не буду!

— Но экзамен-то он сдал? — Осиф пригубил свою порцию.

— Первую часть per anus сдал… — Каяс оглядел обезображенную поляну. — А теперь, мой милый, вторая часть. Приведи-ка все вокруг в порядок!

— И приходит ко мне эта великосветская дура, садится напротив и заявляет, что у нее проблемы и никто не в силах их решить, кроме меня! — отсмеявшись, продолжал брат Юкола, взявши за правило каждый вечер под кружечку-вторую винца рассказывать об их с братом Осифом приключениях.

Инвар, утерев выступившие слезы, подбросил в костер очередную порцию хвороста, заодно поправив нанизанное на палочки мясо так, чтобы оно не пригорело.

— «А какие у вас проблемы?» — говорю я ей. — Монах заговорщицки подмигнул слушателям. — А она мне: «Вы же лекарь, мастер, а значит, знаете, какие у девушки могут быть проблемы». Кстати говоря, той «девушке» в обед за сорок со схадом будет! Ну так вот… пригляделся я к страждущей, гляжу — ну че ей надо? Баба в самом еще соку, одета так, что жена Владыки от зависти повесится, казалось бы — живи и радуйся! Не иначе занять себя нечем — ведь недаром приземленный Асан говаривал: «И что будешь ты делать, когда все враги твои умрут?» Ну и говорю я ей: «Есть, мол, на твоей улице богатенькая бабка, что свой век доживает. Ох и завидует она тебе, и от зависти этой извести тебя желает да мужа твоего для своей доченьки присмотрела». А у графини-то враз глаза забегали, вспоминает. Ага, попал! Ну а как не попасть-то?! Ведь на любой улице, что деревенской, что столичной, наверняка есть какая-нибудь старуха, на которую все свои беды по жизни складывают! Думаю я, для верности надо бы ей мыслей подкинуть. «А вот с другого бока у тебя молодуха живет. Тока-тока как замуж за пьяницу выскочила. Глаза чернющие, что ночь в непогоду. Так эта тоже туда же, муженька твоего себе под крылышко загрести жаждет да тебя голышом по ветру пустить. Но ты не боись, мужик у тебя верный, ни о ком, окромя тебя, мысли не держит, а для пущей надежности мы его к тебе попрочней привяжем». И реально достаю веревку (я ею намедни портки подвязывал, да она, зараза, порвалась!), обматываю ею запястье левой ручки, пухленькой такой, и со всем серьезным видом заявляю: «Как хош, а нынче, пока Сестры Небесные своим светом землю грешную поливать будут, обвяжи вот так же запястье мужа своего. А поутру, как Сестры на покой уйдут, разрежь веревку, что вас связывала, да первой не сымай! Пусть он первым это сделает! А как подберешь обрывочек тот, так сразу же и ко мне!»

Испив винца, монах, с нетерпением поглядывая на дожаривающееся мясо, продолжил:

— Графиня ничего не сказала. Молча встала, ушла. Поутру, я еще и умыться как следует не успел, гляжу — бежит… Да так, что подол аж до затылка задирается! А на лице у нее белилами с палец толщиной замазанный синячище под глазом, да аж до губы — видать, у мужика ейного кулачок на славу оказался. Ну, бабенка первым делом заблажила так, что все мухи по стенкам попрятались. Потом ничего… отдышалась, успокоилась… И что, оказывается, случилось! Дождалась она, когда супруг на бок уляжется, с первым храпом приловчилась да и привязалась к нему. Чего он тут проснулся, только ему ведомо — мож, она где кожу защемила той бечевкой, мож, еще что… Не знаю — врать не буду!

Так, значит, проснулся он, и сразу вопросик: а чей ты, дорогая, удумала? Перевязкой на ночь глядя решила заняться, али еще чего? Бабенка, слава Небу, мозгами не сильно ущемлена была — сообразила, что правду говорить — это одно из двух: либо без одного глаза остаться, либо без двух… Вот она и заявляет, что, мол, от подруг услышала новый заграничный способ. И пока муж соображал, что к чему, зачем и как, она свое грязное дело и сотворила. Не знаю, понравились ли графу эти «заграничные» причуды иль нет, но угомонились они не скоро. Вот тут-то бы всему этому безобразию и закончиться, если бы… Если бы не приспичило мужику по нужде. Да не по малой, а… ну, вы поняли. Он было эту веревку развязывать, а она затянулась, да намертво. Он к стене, где родовой меч висит, да только тем мечом не врагов рубить, а комаров пугать: перерубить не перерубишь, но оглушишь намертво. Граф на кухню за ножом — кухню слуги на ночь по его же приказу и закрыли! А в животе непотребство великое… А сил терпеть нет… Что делать?! Понесся бедолага в нужник, а графиня-то на привязи. В подоле своей тряпки, что в постель надела, путается, чуть ли не падает. Соответственно тащатся они, как два червяка по грядке. И вот когда они до места таки добрались, выясняется маленькая несуразица вроде той, что домик-то маловат!.. Такая вот картина: граф за дверью собой занимается, графиня с другой стороны двери слушает, как он этим занимается. Неспешно дело дошло до триумфального конца: мужик начинает подниматься с корточек, ну и потянул на себя руку, что с супружницей прочнее небесных уз повязана была. Мужик сам не мелкий был, да и жену, видно, под себя откормил. И сама дверь уже в возрасте была. И как она, бедняжка, в смысле супруга, ни упиралась, все равно вошла к любимому. Точнее сказать, влетела…

Вы задействуйте воображение… этакое батальное полотно себе набросайте… Нафантазировали? А теперь представьте, что устроил драгоценный супруг, после того как восстал из э-э-э… пепла?

Надо отдать должное графине — условие «заговора» она выполнила. То бишь отстояла до конца всю экзекуцию, ни на шаг не отходя от милого. А может, и хотела отойди, да как?! Веревочку же так никто и не отвязал… С рассветом слуги подтянулись — «а то как же всю ночь за топоры держались, думали, убивают нас воры ночные». Те их, так сказать, и освободили.

Отпричиталась, значит, графинюшка, — переведя дух, повествовал брат Юкола дальше. — Вручила мне эту бечевку, замызганную, исстрадавшуюся. Я над нею пошептал, руками поводил, в водице помочил и что-то там повелел с ней сделать для замыкания. Не то в саду закопать, не то в подушку мужу зашить… Не помню. Расплатилась она со мной по-королевски, все чин по чину, сказать ничего не могу. Но на этом все еще не кончилось! Не проходит и четверти дня, как является предо мной ейный муженек. Зашел ко мне, смотрит пристально, словно выбирая, какую руку с корнем первой выдрать, и молчит. Я тоже стою и молчу. А что еще делать? Когда молчать стало неинтересно и жутко тягостно, я решаюсь-таки открыть рот. Граф будто ждал этого. «Ты, — говорит, — моей жене мозги хороводил?» Я, сама наивность, ему: «Меня спросили, я ответил». Он мне: «А что моя спрашивала?» А я ему: «Что спрашивала, на то и ответил, а ты, коль желаешь знать, у нее спроси!» Граф, понятное дело, кровью налился, за грудки меня было брать, а я ему прямо в лоб: «Худо мне сделаешь, завтра же мужиком быть перестанешь!» Тот замер, ждет, что я дальше скажу. Я же, не будь дураком, продолжаю: «Ты, — говорю, — прекращал бы на молодух заглядываться. У них ведь тоже мужья есть, могут и за ножички взяться». Смотрю, граф затих, пальчики маленько ослабил, опять выжидает.

34
Перейти на страницу:
Мир литературы