Проникновение (СИ) - Леконцев Олег - Страница 12

К счастью, у лося получился только первый прыжок. Затем ослабевшие ноги делали прыжки все короче, не пробежав и половины расстояния, он рухнул на дорогу, затрясся предсмертной дрожью и умер. Я облегченно вздохнул, вытер со лба нервный пот.

Отдышавшись, подошел к лосю. Остекленевшие глаза с упреком смотрели на меня, душегуба и убийцу. Мне стало жалко зверя. Что делать, прости дружище, я не из садистских побуждений или наживы. Кушать хочется, хоть волком вой. Надеюсь, твое послесмертие будет счастливым и ты попадешь в свой лосиный рай. Кое-как вытянул лезвие. Сильно же я метнул копье с перепугу! Отрезал той же самой литовкой заднюю ногу, с трудом взвалил ее на плечо, понес в землянку. Копье пришлось оставить около лосиной туши. Авось местные зайцы не украдут. А к туше еще не раз придется вернуться. Мясо надо взять все, также, как и внутренности. У нас ничего лишнего нет, все съедобное должно быть съедено.

Брат в поте лица рубил дрова. Увидев меня так быстро с добычей, удивился. Я рассказал ему об удачной охоте, предложил помочь перенести мясо, пока не нашелся умелец типа стаи волков или выводка лис набить желудок за наш счет. Саша с топором отправился к лосю, а я спустился в землянку, протер в снегу невымытые кастрюлю и кружку, взял их с собой, добавив к ним самый большой нож. Мясо – мясом, надо еще взять хотя бы полкастрюли крови и часть нутряного жира. Бутылка растительного масла не бесконечна, а жарить на чем-то придется, хотя нутряной жир имеет не самый лучший вкус.

Пока я осуществлял приготовления к наполеоновской кампании, Саша отрубил оставшуюся заднюю ногу и потащил в землянку. Затем было филе, мясо с области хребта и грудины, передние ноги. На ближайшее время мы пищей обеспечены.

Вспорол лезвием литовки брюшину. Начерпал с половину кастрюли крови. Хотел остановится, но крови оставалось слишком много – лось хотя и молодой, но большой. Пожалел этого ценного продукта, залил кастрюлю почти полностью, добавил жиру. Отнес ее в землянку. Задумался о способе транспортировки продовольствия. Мясо еще можно носить большими кусками, но внутренности так таскать не будешь. Да и перевозишься еще в крови и жире. А у нас ни мыла, ни стирального порошка. Оглянулся в поисках искомого. Где-то у нас была пришвартована клеенка. Ее место на столе, но у нас его нет. Зато ее можно использовать в качестве буксируемой емкости и перенести все внутренности оптом.

Отрезал желудок, легкие, почки, печень, переложил их на клеенку. Подумал, вырезал два солидных куска филейного мяса и положил рядом. Саше меньше таскать придется. Передохнул и с трудом потащил клеенку, чувствуя, как немеют на холоде руки.

Через час на месте удачной охоты остались немногочисленные кости, голова, которую мы брать не захотели, побрезговали, некоторые части туловища и следы крови.

Пока носили, мороз заметно усилился. Хоть мы и активно перемещались, транспортируя лося, но все равно было холодно. Поэтому после переноски лосятины брат с удвоенной скоростью начал рубить дрова, а я завершил создание завалинки вокруг землянки, полностью завалив стенку кузова до потолка. Хотя был мороз, но земля промерзла слабо, твердой коркой был прихвачен только верхний слой. Разрубил его лопатой, а дальше пошла мягкая земля. Завершив со стенками, накидал слой земли на крышу. Хоть как-то утеплиться, раз нет хорошей русской избы.

Саша, нарубив неплохую поленницу, посчитал свою задачу выполненной. Но я, предчувствуя сильные холода, молча взял топор и продолжил истребление берез. Нарубив несколько десятков полешек, остановился. Не потому, что считал запаса достаточно – устал.

Пока я рубил, Саша растопил печь и готовил шашлык из мяса, сделав шампура из проволоки. Пахло очень вкусно, желудок аж забился в истерике, требуя продолжать банкет. Я присоединился к нему, начав жарить печенку. Мясо молодого лося поджарилось быстро и мы с удовольствием принялись за еду. Наспех посоленное мясо было хуже замоченного в специальном растворе свиного или говяжьего шашлыка. Но это было мясо! Хорошо прожаренное на углях и в большом количестве. Испеченная печенка тоже была встречена благосклонно. Под влиянием горячей пищи и печки под боком я, наконец, согрелся и перестал дрожать.

Брат под влиянием еды, наоборот, погрустнел, неодобрительно оглядел внутреннее убранство землянки.

– Сколько мы будем так жить? – тоскливо спросил он, – в холоде, под землей, в темноте, где единственный свет идет от печи. Совсем, как эти, питекантропы. Осталось только каменное оружие соорудить.

– Впереди у нас три дня морозов, – ответил я, – затем посмотрим. Главное – мы живы. Морозы не должны быть вечно. Надейся на лучшее.

Саша раздраженно отмахнулся:

– Такая жизнь хуже смерти! Лучше подохнуть!

На это подвывание я не обратил никакого внимания. Пусть поскулит, легче станет. Хоть пар выпустит. Первый этап адаптации, по-моему, состоялся. Мне, что ли легче в этих руинах?

Таких морозов я не помнил за всю не такую уж короткую жизнь. Градусника не было, но, скорее всего, на дворе температура превышала шестьдесят градусов. Сходить в туалет означало совершить подвиг, после которого долго отогреваться около печки, поминая нечистого всуе. Деревья лопались с оглушительным треском, не выдерживая лютых холодов и заставляя нас вздрагивать от неожиданности. Груда березовых дров, казавшаяся бесконечной, начала катастрофически таять уже в первые сутки, когда мы раскочегарили печку. Пришлось их экономить, поддерживая в печке небольшой костерок. Дверь укутали имеющимся тряпьем, трубу сняли, заткнув выходное отверстие и оставив небольшую отдушину.

Но все равно, судя по замершей воде, температура в землянке была минусовой. Надели на себя всю одежду, завернулись в одеяла и сидели у костра. Спали здесь же, вытащив автомобильные сиденья с земляной постели.

Одно вдохновляло. После первых часов морозов я уже четко знал, когда сильные холода закончатся – примерно через трое суток – и представлял дальнейшую погоду – нас ждала неделя вполне терпимых двадцатиградусных морозов. А затем как бы не началась весна. Хотя так далеко я предсказывать не мог и опирался скорее на существующую тысячелетиями практику – после зимы всегда начинается весна. В любом случае, оставалось одно – ждать.

После нескольких верно предсказанных мной предзнаменований, реализовавшихся на все сто процентов, Саша унял свой скептицизм. Раз я предсказал лютые морозы, то и их прекращение тоже должно быть правильным. Да и что мы еще могли, кроме как надеяться на светлое будущее?

Трое суток сидели и ожидали, негромко переговариваясь, а то и переругиваясь. По очереди спали. В землянке было холодно, но терпимо. Ничего не отморозили. Гораздо больше надоедало ожидание и неподвижное сидение у костерка. Те, кто летал в Америку в прямом авиарейсе Москва – Нью-Йорк в узком жестком кресле на протяжении полусуток, меня поймет.

Но вот по истечении примерно трех суток я почувствовал, что холод начинает отступать. В нашей землянке заметно потеплело, на потолке образовались большие капли. Да мы и сами не мерзли. Даже не приходилось протягивать к печке замерзшие руки. но смягчение морозов поначалу облегчения не принесло. За пределами землянки, судя по характерным звукам, вместо свирепого мороза поднялся страшный ветер, заставив пожалеть, что мы не в бетонном убежище. Дверь заходила ходуном, словно с противоположной стороны на нее изо всех сил давили, периодически ослабляя усилия. Вдобавок по кузову, служащему нам крышей, словно хлестнули большой плетью. Кто это там бродит? Мои новые ощущения ни о чем не говорили. Неужели я их лишился? На всякий случай мы схватились за имеющееся оружие: я – за топор, Саша – за копье.

Бешеный ветер, как внезапно начался, так и неожиданно закончился. Полчаса бури медленно и мучительно прошли, словно тяжелый год. Наступила тишина. Я прислушался – тихо. Зашевелился в одеяле, закряхтел, как старый дед. Следовало бы посмотреть на результаты шквала. И полешек занести, а то у нас догорали в печи остатки дров. Разжигай потом заново. Поднялся, двинулся к двери. Саша решительно двинулся следом. Если около дверей притаился зверь, вдвоем отбиваться проще.