Раз, два, три (СИ) - "Deiko" - Страница 29

— Пить, — кивает Олег. — Раз выписали, значит не просто так.

— Ты прекрасно знаешь, что порой врачи советуют всякую дрянь, — замечает Сережа, продолжая перебирать в ладони таблетки.

— Знаю, — кивает Олег, откладывая книгу. — Давай сделаем хотя бы так. Ты пропьешь их оставшиеся две недели, как раз до конца терапии. Если тебе начнет становиться лучше, то продолжишь, если нет, то бросишь.

— Идет, — кивает Разумовский, а затем, все же убрав несколько таблеток, выпивает. Олег непроизвольно морщится. Почему-то вид Сережи, принимающего лекарства, вызывает какой-то… дискомфорт. Как-то это неправильно, тяжело смотреть, как Сережа давится этой химией, от которой пока нет толку. Остается только надеяться, что все это лечение во благо, а не во вред.

Допив до дна, Сережа ставит пустой стакан на стол и подсаживается на кровать к читающему Олегу, кладет голову на плечо. Заглядывает в книгу, пробегается по нескольким строчкам Конан Дойля, а затем, чтобы не мешать, достает телефон, уставившись в экран. Олег на секунду прерывается, повернувшись к Сереже и целует того в висок. Тот улыбается.

Пару месяцев назад у них было все хорошо. Олег помнит, как они гуляли по Невскому. Как, забыв обо всем и всех на свете, целовались на Набережной. Помнит, как между ними понемногу начали стираться границы, когда Сережа начал все чаще и интимнее позволять прикасаться к себе. Помнит, как сделал ужасную ошибку, доведя его до панической атаки.

А потом все пошло под откос.

Олег столько раз представлял, как это будет.

Олег толкает полуобнаженного Разумовского на кровать, сжимает за запястья, горячо целует, оставляя следы на шее, заставляя Сережу извиваться под ним. Торопливо стаскивает одежду, закидывает его ноги себе на плечи и входит, вжимая в матрас, отчего Разумовский льнет, ерзает, прижимается теснее.

Олег вжимает его в стол, отрывая Сережу от работы. Грубо толкается в него, глубоко, пока Сережа томно стонет, царапая ногтями лакированную поверхность стола, дергается, рискуя случайно задеть стоящий рядом ноутбук.

Олег нагибает его прям на кухонном столе. Представить, как Разумовский готовит на кухне, он никак не может. А вот как трахается — запросто.

Олег не раз думал о том, что хотел бы его в ванной, прямо под душем. Или прижать к двери, как только тот вернулся с универа и целовать, целовать, целовать, пока тот не попросит о большем. Зажать в парадной. Впиться поцелуем в эти любимые, искусанные губы на улице, где-нибудь вечером под аркой, чтобы их никто не видел. А, впрочем, пусть и видят, наплевать.

Олег думал об этом бессчетное количество раз. И почему-то в его воображении Сережа всегда был громким. Отзывчивым. Чувственным и эмоциональным. Таким же, каким он был и по жизни.

Олег понимает, что перечитывает одну и ту же строчку, уже в сотый раз, потому что сосредоточиться, пока Сережа настолько близко просто невозможно. Олег тяжело вздыхает, убирает книгу в сторону, переводит взгляд на Разумовского. Он бы прям сейчас завалил его на кровати, вот только это чревато очередным приступом, истерикой или осложнением.

Поэтому вместо того, чтобы поцеловать еще раз, Олег просто склоняется чуть ниже, заглядывая в экран. Разумовский перебирает фотографии и удаляет все старое и ненужное.

— Не хватает памяти?

— Накопилось всего, надо навести порядок. — кивает Сережа, продолжая листать. А потом тыкает на очередную иконку и на весь экран высветилось фото двухмесячной давности с их прогулки: Дворцовая площадь, как всегда серьезный Олег, счастливо улыбающийся Сережа, а мрачная фигура чумного доктора на заднем плане.

— Он мне снился, — внезапно произносит Сережа, задумчиво разглядывая фото.

— В том кошмаре, когда ты проснулся? — догадывается Олег.

— Да, — кивает Сережа. — Не конкретно этот, — он кивает на фото. — А просто чумной доктор. Образ. Весь в черном, с жуткой маской и почему-то с черными крыльями, — Разумовский хмурится. Олег внимательно следит за его лицом.

— И что он в этом сне делал?

— Он появился не сразу. Я помню, что во сне был на какой-то площади, где повсюду были грязь, мусор, я зачем-то начал все это расчищать, чтобы хотя бы там, где я стою, было чисто. А мусора под ногами становилось все больше, как и людей, — Сережа морщится. — Все, как один, неопрятные, мерзкие и каждый обязательно задевает. Я отступил назад, уперся в фонтан, наклонился, чтобы вымыть руки, а потом увидел в отражении воды пламя сзади.

Сережа прерывается, чуть наклонив голову, внимательно разглядывая фотографию. Олег терпеливо ждет.

— Когда я обернулся, то все было в огне: дома, мусор, люди, а в двух шагах от меня стоял Он… — Разумовский закусывает губу. По выражению лица видно, что вспоминать ему не особо приятно. — Знаешь, бывают такие сны, когда ты чувствуешь все, как наяву? Вкусы, запахи, ощущения?

Олег кивает.

— Мне тогда казалось, что я правда чувствую жар от огня так близко и этот жуткий запах гари, и боль, когда он схватил меня за горло, — Сережа рефлекторно подносит руку к шее, поглаживая. — У него почему-то руки были не как у обычного человека, а с когтями, что-то вроде птичьей лапы или вроде того, и когда прям до боли впились в шею. Во второй руке Он держал факел, я думал, что Он меня бросит в огонь или сейчас этим самым факелом подожжет, а вместо этого он резко развернул меня к себе спиной, толкнул вперед и, надавив на затылок, сунул мою голову прям в фонтан. Я резко распахнул рот, резко глотнув ледяной воды, начал задыхаться, а потом резко проснулся.

Когда Сережа договаривает, то экран уже потухает. Разумовский кладет телефон рядом на кровать, при этом как можно быстрее почти незаметно касается его три раза, а затем скрещивает руки. Эту фишку Олег знает — когда Сережа пытался прервать ритуал, он скрещивал руки, мог начинать разминать запястья, вцепиться во что-нибудь, чтобы отвлечься.

— Ты часто вспоминаешь тот случай? — спрашивает Олег, поглаживая Сережу по волосам.

— Я его почти и не помню. Не помню ни как наглотался воды, ни как отключился, да и вообще стараюсь об этом не думать, глупо вышло. Зато, похоже, на подсознательном уровне все осталось.

— Когда информация обработается, то неприятные воспоминания будут вытеснены.

— Хорошо бы, — соглашается Сережа и, повернув голову, целует Олега в уголок губ, улыбаясь. — Знаешь, я тут где-то относительно недавно вычитал, что «Олег» переводится как «святой». Наверное, ты и впрямь святой, раз меня терпишь.

— Наверное, — беззлобно усмехается Волков. А потом подается вперед и вновь касается губ Сережи. Сначала осторожно, словно пробуя. Разумовский секунду медлит, не отталкивая. А затем наконец отвечает на поцелуй.

О несчастном случае оба больше не заговаривают, хотя тема все равно вскоре всплывает. Только в другом разговоре.

— Как дела у Сережи? — спрашивает Саша, деловито поправляя очки. Выглядит все это скорее не как дружеский вопрос, а как допрос детектива или беседа с психологом — вид у Саши как всегда серьезный. Обсудив вкратце свои дела, планы на лето и на новый семестр, Олег не замечает, как разговор вдруг выходит на Разумовского.

— Сейчас все хорошо, — кивает Олег и делает несколько глотков кофе. — С самочувствием все в порядке.

На каникулах он не особо ожидал встретить товарища по университету да и не горел желанием созваниваться и организовывать встречи. И тем не менее, когда случайно пересекатся с Сашей на Невском, отправившись в «Дом Книги» за скетчбуком, который заказал Сережа, он сам не замечает, как выдает предложение зайти куда-нибудь и выпить кофе. Место долго не выбирают, они просто сворачивают к ближайшей кофейне, устроившись на летней веранде. Погода на удивление теплая и солнечная, грех не воспользоваться.

— Это хорошо, — одобрительно кивает Саша. — А в психологическом плане?

— То есть?

— Ну знаешь, некоторые, чуть не погибнув, иногда реагируют… несколько эмоционально.

— Нет, — мотает головой Олег. — Ничего такого. К тому же это ведь был не суицид.