Я догоню вас на небесах - Погодин Радий Петрович - Страница 37
- Предыдущая
- 37/62
- Следующая
- Вы правы, товарищ майор. - Паша подошел к девушке, пожал ей руку. Сказал: - Ауф видерзеен, комрад фройлен. - Залез в галифе, ботинки. Морген. Цвай ур. - И пошел в сторону части, на ходу надевая гимнастерку.
Майор догнал его на мотоцикле, притормозил и спросил:
- Думаешь, придет?
- Не знаю. Хорошая девушка.
- Перевесов, ты понимаешь, о чем я? Может, мне тебя на губу упечь, на пятнадцать суток?.. Смотри, Перевесов, влюбишься - отчислю в спецподразделение. - Майор нажал на газ и с таким треском рванул к части, что Паша должен был бы почувствовать свою полную беззащитность перед уставом, порядком и еще чем-то таинственным и неумолимым.
На следующий день Паша пришел к старшине Зотову за увольнительной.
- Не дам, - сказал старшина. - Меня уже майор Рубцов вызывал... Думаешь, она придет?
- Придет, - сказал Паша. - Я не думаю. Я сердцем чувствую. Сердце мне говорит.
- У тебя сердце, а у меня майор, - сказал старшина. - Правда, он оговорку сделал, сказал, если очень уж просить будет - дай... На. Старшина вынул из стола уже заготовленную увольнительную. - Деньги есть?
- А зачем? - спросил Паша.
- Там на штрассе немцы что-то вроде кафе открыли. Ликер продают мятный. Зеленый, как болотная херня. Кофе свекольный - тоже херня. И пирожные вот - с ноготь. Подворотничок пришей чистый.
- Есть у меня в мешке деньги, - сказал Паша. - Каждый месяц давали...
- И чтобы в лучшем виде! - сказал старшина, повысив голос. - Без рук! Если патруль спросит, куда увольнительная, скажешь - отпуск за отличную службу... А может, за клеем?
- За клеем я вчера ездил.
Сейчас те приятели, что помладше, говорят Писателю Пе, задетые за живое его свободным характером и независимым способом жить, - мол, ты старше нас на войну. Но эта фраза по сути своей лишь фигура для украшения речи над гробом усопшего. А на самом деле каждый солдат на войну моложе, потому что недолюбил, и, если он понимает это и если он не глуп, он умрет молодым. Посмотрите на тех, кто прибавил войну к своему возрасту - они быстро состарились, превратив свою жизнь в служение прошлому и ничего не ожидая от будущего, кроме признания в непомерной прогрессии их заслуг перед Родиной, считая уже само собой пребывание в армии актом беспримерного подвига.
Красивая бесподобная студентка милая Мария передернет плечами: мол, все это липа и яблоневый цвет - на войне барышень волокут в кусты, а не купаются с ними в светлых струях теплого озера. Студентка Мария знает. Она все знает. Знает, что и любви, как таковой, нет, есть только желание барыша.
В небе над теплой землей шла своя непредсказуемая деятельность. Туча, брюхатая и одинокая, наползала на озеро.
Паша глядел на нее без злости: дождь - явление преходящее, он же, Паша, шел к вечному.
Когда Паша вбежал на пляж, там было пустынно. Лишь одна фигурка боролась с ветром. Она была в синем платье с белыми пуговицами и белым воротником. В белых туфлях на низком каблуке и с зонтиком. Зонт был широкий мужской, даже стариковский. Наверно, она схватила его впопыхах.
Они стояли друг против друга и как бы боялись один другого, и как бы один у другого просили прощения, и оба чувствовали одну и ту же боль в переносице. Ветер толкнул их друг к другу. Она протянула Паше зонт, предлагая укрыться под зонтом от дождя и как бы отдавая себя тем самым в объятия Паши, поскольку под зонтом, не прижавшись друг к другу, укрыться от дождя невозможно.
Паша взял зонт, но встать к девчонке близко не смог. Тогда он воткнул зонт ручкой в песок глубоко, чтобы ветер не вырвал. Прокопал каблуком вокруг зонта канавку и стащил гимнастерку.
- "Анна унд Марта баден!" - заорал он запомнившуюся на всю жизнь фразу из учебника немецкого языка. Быстро раздевшись, он запихал под зонт всю одежду.
И девушка, вдруг поняв, что их спасение в озере, сбросила платье, туфли. Надела резиновую шапочку, но тут же и ее сбросила. Паша сложил все под зонт.
Стихия низринулась на них. И они с криком спрятались от нее в воде.
Когда они подплыли к плоту, дождь уже перестал. Они вылезли на плот и упали на мокрые теплые доски, уже начавшие куриться паром. На них снизошла та минута, которая отключает от сердца все заботы бытия, которая растягивается в щемящую бесконечность, которая впоследствии будет освещать долгое одиночество памятью соприкосновения со счастьем.
Солнце вышло из похудевшей тучи.
Паша ткнул себя в грудь и сказал:
- Паша. - Взял девушкину руку и поцеловал.
- Эльзе, - девушка сползла с плота в воду и обрызгала Пашу, и поплыла, засмеявшись.
Паша тут же поплыл вслед за ней.
На пляже уже появились ребятишки. Они возились в мокром песке, строили неприступные крепости и замки, шпили которых обваливались, подсыхая на солнце.
Паша чуть было не опоздал на свидание - он разведывал путь в кафе.
Немцы, сидевшие за чашкой свекольного кофе, смотрели на Пашу и Эльзе неодобрительно. Паша спиной ощущал их взгляды, как падающие за ворот ледяные капли. Ему казалось, что Эльзе сейчас не выдержит и заплачет. Она, собственно, ребенок. Какое у нее мужество?
Паша посадил ее за столик, подошел к стойке, вынул из кармана пачку марок и попросил цвай кофе и фюр аллес кекс. Получилось немного. Он поставил тарелку перед девушкой и поцеловал ее в маковку, как целуют сестренок.
Немцы, казалось, перестали дышать. Но когда он это проделал в полном соответствии с болью своей стесненной души, они, не увидав в его поведении фальши, улыбнулись. В их улыбках не было одобрения, но уже была задумчивость.
Из-за стола в углу поднялся однорукий инвалид, подошел к Паше, в руке у него была рюмка зеленого ликера.
- Жизнь идет, - сказал он.
Паша встал, они чокнулись - Паша свекольным кофе - и выпили стоя.
В этот момент, как в театре, отворилась дверь - вошел патруль. Старший лейтенант и два автоматчика. Офицер подошел к Паше, спросил увольнительную. Паша подал.
- Вам увольнительную дали не для того, чтобы вы сидели в пивной.
- Мы кофе пьем, - ответил Паша.
Старший лейтенант посмотрел на испуганную Эльзе равнодушным усталым взглядом, даже не посмотрел, а как бы размазал ее.
- Доложите своему командиру, что я наложил на вас трое суток ареста.
- Слушаюсь, - сказал Паша.
Однорукий инвалид придвинулся к офицеру боком, как птица.
- Нехорошо, - сказал он. - Война нет. Жизнь! Цветы...
Старший лейтенант похлопал инвалида по плечу.
- Все правильно, - сказал он по-немецки. - Мы еще просто не знаем, как нужно вести себя в такой ситуации.
"Ну чего тут знать? - подумал Паша. - Ну чего тут знать?" - Ему стало весело.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите допить кофе и проводить девушку до дому?
Старший лейтенант задумался. Автоматчики смотрели на него с нескрываемым интересом.
- Разрешаю, - наконец сказал он.
Паша щелкнул каблуками, чего сам от себя никак не ждал, сел и принялся небольшими глотками интеллигентно пить кофе, глядя на Эльзе и улыбаясь.
Про интеллигентность я с его слов пишу, хотя Паша это мог, была у него какая-то сдержанность в движениях и в выражении чувств.
В глазах у старшего лейтенанта и автоматчиков появилась тоска. Когда они выходили, лица их были суровы и слепы.
Это все, что Паша рассказал нам о девушке Эльзе. Больше он не рассказал ничего. Но начал он пропадать.
Тут и случилась наша охота.
Мертвый Егор лежал, улыбался. Он был охотник, мечтал об охоте, и на охоте умер. Косуля даже не убежала. Она смотрела на нас с холма, наклонив голову. Видимо, до сих пор бог оберегал ее для каких-то своих интриг.
И мы не знали, что наше положение было усугублено тем, что буквально за день до злополучной охоты Паша подал командиру роты рапорт: "Прошу полагать меня женатым..." Формулировку ему, матерясь и размахивая кулаками, подсказал старшина Зотов.
Когда Паша умер, мы с Писателем Пе уже больше месяца числились в музвзводе. Писатель Пе бухал на барабане, я пумкал на теноре "эс-та-та... эс-та-та... па-па..."
- Предыдущая
- 37/62
- Следующая
