Я догоню вас на небесах - Погодин Радий Петрович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/62
- Следующая
Я ждал Писателя Пе. Он позвонил, что идет в новом галстуке, и застрял.
Я без Писателя Пе скучаю. Вот он придет и скажет:
- Мы ждем перемен. Мы ждем рассвета. Мы все время чего-то ждем. Дай выпить.
А у меня уже рюмка приготовлена.
- На, выпей.
Он отодвигает рюмку.
- Дай пива. Водки выпью в двухтысячном году. Налью стакан и жахну. Может быть, помру на пороге нового века. - Воткнет подбородок в узел галстука и засопит: - Как у тебя с грыжей? Ах, нету... С параличом? Ах, тоже нету... Мы с тобой неприлично здоровые. Это от невежества. Любой инфантилизм, вплоть до впадения в детство, следствие утраты профессионализма. Нас некому судить. - Пе поднимает палец к потолку: - Там тоже нет профессионалов, - и снова сопит, устраиваясь в кресле боком. Он любит сидеть скорчившись.
Я познакомился с Писателем Пе в канцелярии полевого госпиталя на Украине. Нас выписали в одной команде, и направление мы получили в одну часть.
Писатель Пе был в белом полушубке - такой он получил подарок от дружка-однопалатника, штабного писаря, раненного в голову. "Пойдешь на фронт - продашь", - сказал дружок.
Но мы, нас было пятеро, продать не разрешили. По дороге в часть мы обменивали полушубок на самогон и под видом патруля отбирали его: двое обменивали - трое отбирали.
- Жулье, - говорило нам население без особого горя.
- И вы жулье, - говорили мы населению без особого раскаяния. - Гоните из гнилой свеклы сивуху-отраву, вымениваете на нее у солдат обмундирование. Солдат, конечно, в бой идет, ему все трын-трава. Но в бою он мерзнет и промахивается! Отсюда вывод!
В тот вечер мы были честные, как херувимы. Мы отдали хозяйке последнюю банку сгущенки - ребятишкам полакомиться, - она наварила нам картошки и постным маслом намаслила.
Прибежала соседка - старуха на соломенных ногах.
- Ой Галина... У тебя, Галина, бачу, солдатики, а нет ли фершала? Чернуха моя разродиться не может, уж так страдает, так плачет, она же молодая, первотелок.
Не сговариваясь, мы уставились на Писателя Пе, уж больно правдивое христианское - было у него лицо и полушубок белый.
Старухе мы объяснили, что Пе еще не совсем фельдшер - пусть знает, но студент медицины, отличник по всем предметам, а по родильному делу у него оценка восемь с плюсом.
Писатель Пе встал из-за стола и вышел. Старуха на соломенных ногах за ним выскочила.
Когда он принес литр самогона, с нами случился шок. От изумления. Гипсово-бледный Пе обливал нас фосфорическим презрением, он тоже был в шоке. Все выпили противошоковую дозу, даже хозяйка. Писатель Пе поел, мы ему картошки оставили - все честь по чести, и я спросил у него:
- Ты что, действительно принимал теленка?
- Сомневаюсь... Помню, наорал на хозяйку, почему теплой воды мало, где полотенце, мыло, ножницы, зажимы? А тут корова эта, Чернуха, и говорит нам: "Нельзя ли, милые, потише?" - и очень легко разрешилась. Остальное старуха сделала сама, да так проворно! И все бормотала, как молитву: "Спасибо, фершал золотой".
Я уже говорил - в молодости Писатель Пе был смелым человеком. Сейчас он беспокоен. Бегает на собрания по демократизации и выработке решений. Его девиз: "Собрания против катастроф". Дело в том, что в катастрофах обязательно погибают его родственники: один-два...
Он позвонил мне, что идет.
И вот заходит... В новом костюме светлом и новом галстуке сиреневом, ближе к синему.
- Мама мне говорила, что человеку моего возраста и моего рода занятий нужно красиво одеваться. Тогда мне было тридцать лет. Ее золотые слова попали на благодатную почву и дали всходы.
- Через тридцать два года.
- А это неважно. Дай выпить.
Рюмка у меня приготовлена - сверкает хрусталем на блюдце с золотой каемочкой. И ломтик огурца.
- На.
Он огурец схрустел, а рюмку отодвинул.
- Недавно выступал в библиотеке. Вместе с двумя афганцами. Рассказывал, как книжки пишут. Они рассказывали, как воевали. И вот на вопрос: "К чему прежде всего вам пришлось пересмотреть отношение там, в Афганистане?" - они ответили: "К комсомолу и к ветеранам войны". Кстати, ты замечал, по телевидению или по радио - все ветераны сейчас разведчики. Пехоты нету. Выступает какой-нибудь козел и говорит: "Я был разведчиком. Языков хватал. Семьдесят языков схватил". А может, сто?.. Сто!" А зачем? Куда ему столько?
- Солить. Но ты ведь тоже привираешь.
- Вру... А ты не язви. Если бы не моя глупость, я бы сейчас генералом был, может даже маршалом. Сидел бы верхом на белом жеребце...
По призыву Писателя Пе определили в пехотное училище в Уфе. Он даже поучился немного, потом пошел в медчасть и говорит:
- Док-к-ктор, я к-курс-сан-нт з-з-заик-ка. Ха-ха!
На этом его "Ха-ха!" в медчасть вошел начальник училища - генерал. Спросил с любопытством:
- Ты сумасшедший?
- З-з-заик-ка! - выкрикнул Писатель Пе.
- Списать в маршевую роту.
После первого боя Писателя Пе отнесли в госпиталь с разорванной брюшиной. А там хирургом доктор из училища. Писатель Пе обрадовался ему, как брату.
- Доктор! - кричит. - Гад буду, и вы тоже!
- Естественно. Пришел и говорю: "Т-т-тов-варищ г-генерал..." И генерал командует: "С-с-с-пис-сать!"
Умная читательница из дискуссии в "Литгазете" скажет: "Анекдот". А вот и нет - все правда, чистая, как дистиллят из слез девы Марии.
- Ты дашь мне выпить? - сказал Писатель Пе. - Жадность в тебе разрослась.
- Перед тобой рюмка.
- Этого я не пью. Я пиво полюбил. Как у тебя с давлением?
- Сто тридцать на семьдесят.
- Как у космонавта. Твоя жадность происходит именно отсюда. Все себе захапал, даже хорошее давление.
Писатель Пе не пьет. Про выпивку он говорит, чтобы уязвить меня. Я пил, пил крепко - можно сказать, по-черному. Ко мне это пришло лет в тридцать пять, накатило откуда-то из генетического мрака. Писатель Пе, конечно, уверен, что своим подкалыванием он помогает мне держаться. Но ведь, может быть, и помогает...
- У тебя глаза такие же ненормальные, как, помнишь, мы сопровождали генерала. Что-то я думаю о генералах...
- А я о брате...
Писатель Пе скорчился еще сильнее, подтянул колено к оскаленным зубам. Он никогда не говорил о Чернобыле и редко об Афганистане. Он считал, что именно Афганистан подтолкнул и перестройку и новое политическое мышление.
- Не бойся дня, - сказал он мне. - Дотянем до двухтысячного года и жахнем по стакану. И выкурим по сигарете. И споем. У нас, старик, есть два момента для гордости: Победа и Гагарин. Больше нету. Это надо понимать. Но это немало. Как думаешь, в двухтысячном году будет хорошая закуска?
- Наверно, будет, - сказал я. - Рольмопс...
Раньше командир корпуса приезжал в бригады на "виллисе" или на "додже" - с ним транспортер корпусной разведки. Теперь же, под конец войны, он почему-то пожелал ездить с эскортом. Потребовал для боевого охранения самоходку, бронетранспортер со счетверенным зенитным пулеметом, и нас - на связь, а если что - и на отбитие десанта. Нас он помнил еще с Варшавы.
Вот двигаемся мы. Хороший вечер. На западе слепящее небо. Лес черный. И прямо на нас низко от круглого солнца налетел - как будто снялась с верхушек сосен черная птица - бомбардировщик. Самоходка, уж как она смогла так пушку задрать, ухнула по самолету. Зенитчики забарабанили. А мы - нет. Мы шли последними, и мы успели разобрать, что самолет - "ТУ-2".
Он прокатил над нами. Проволок дымный хвост куда-то в темные поля. Мы некоторое время стояли, оглушенные моторами, пушкой, пулеметами и неожиданностью ситуации. Генерал что-то размыслил - послал нас в штаб армии с пакетом.
Их мы встретили километрах в десяти от линии фронта. Трое стояли на обочине, четвертый лежал на плащ-палатке с поджатыми к подбородку коленями. У всех ордена на груди - мы орденов своих не носили.
Попросили подвезти их к госпиталю или медсанбату. Двое молчали, все поправляли раненому то волосы, то неудобно упавшую руку. Третий, старший лейтенант, страшно ругался. Говорил, что за своего командира он хоть пять генералов куда-то там засунет. И все допытывал, как фамилия нашего командира корпуса. "Ишь, разъезжает. Ну прямо царь! Самоходка, зенитчики, разведчики. Не хватает передвижного борделя. Где это видано, чтобы паршивая самоходка сбила бомбардировщик?"
- Предыдущая
- 13/62
- Следующая
