Князь Двинский (СИ) - Башибузук Александр - Страница 41

- Шибко бился, – доложил один из конвойных. – Двух наших посек. Ярый, падлюка. Как свалили его, выл и кусался аки пес. Вона, мне шуйцу прокусил, ирод.

шуйца(древнеслов.) – левая рука.

Казанец в ответ разразился гневной отповедью на татарском, даже плюнул на пол.

- Это Алибек, мурза хана Ильхама... – флегматично перевел Рустэм. – Обещает вас скормить своим собакам, а жен взять в наложницы. – И дополнил, смущенно улыбаясь. – Тех что красивее, в наложницы, а остальных продать в рабство ногайцам.

Я ничуть не оскорбился. Во-первых – парень достойно бился, во-вторых – прекрасно знает, чем все закончится, но все равно не дает слабину. А брань и оскорбления, не более чем средство заглушить свой страх. Сам бы так себя вел, в тайной надежде что озлятся и прикончат без мучительства. Но это дело такое. Не я, а он пока в плену.

- Спроси, красивы ли его жены? – обратился я к Рустэму.

Пленник злобно что-то злобно и оскорбленно пробурчал переводчику, а потом еще раз сплюнул.

- Как свет солнца и луны, – исправно растолмачил секретарь. – Уж точно красивей ваших.

Я состроил самую мерзкую ухмылку из своего репертуара и потребовал:

- Передай, что князь Двинский доволен и обязательно проверит, не врет ли он.

Казанец рванулся, что-то заорал мне, но после пинка одного из конвоиров быстро угомонился и угрюмо опустил голову.

Ну а что? Не я же начинал. Уже было совсем собрался приказать взяться за дознание по полной форме, но не дал Мухаммед-Эмин, тоже присутствующий на допросе. Царевич подошел к пленнику, присел рядом, приобнял за плечи и стал ему вполголоса что-то спокойно втолковывать на татарском языке.

Рустэм не переводил, а в тюркском я не бельмеса, поэтому для меня осталось полной загадкой, о чем они разговаривали, но, как ни странно, после того, как Эмин закончил, мурза кивнул и раскололся до самого гузна, то бишь, стал исправно отвечать на вопросы.

Хотя, чего тут странного, все ясно. В ханстве идет обычная гражданская война, страна раскололась на два лагеря, одни из которых поддерживают Ильхама, а вторые – Мухаммеда-Эмина. Причина совершенно дурацкая, что все понимают. И как при любом гражданском противостоянии, противники часто меняются лагерями. Для этого достаточно просто подобрать нужные аргументы. К примеру, пообещать больше. Что прямо сейчас Эмин и продемонстрировал. Н-да, а оказывается, он не так уж глуп. А дурной гонор со временем пройдет. Ну что же, измывательство я тоже не люблю, так что могу только приветствовать.

Но не суть, короче, из показаний сложилась такая картинка. Против нас действовал сам Ильхам, с тремя тысячами войска. А некто мурза Али-Гази, еще с четырьмя тысячами конников, старался задержать русское войско, которое уже было в суточном переходе от Казани. Ильхам прекрасно знал, что и кого мы везем, и что, выбив осадный набор и запасы продовольствия, он практически решит войну в свою пользу, но обрушить на нас всю мощь своей армии ему мешал банальный недостаток плавсредств. Которые сейчас ускоренными темпами собирали со всего ханства и строили новые. А те, что использовались при постройке запруды, оказывается почти все сгорели. А еще, мурза сообщил, что из Казани сюда везут пушки и с часа на час они прибудут. Али-Гази получил прямой приказ, задержать московские полки любой ценой, до тех самых пор, пока с нами будет покончено. И это у него пока получалось неплохо – русичи сильно замедлились.

Ну что тут скажешь... Недостаток плавсредств – это очень хорошо. Если они опять пойдут в атаку всего лишь на нескольких десятках мелких посудин, да еще и днем, мы с легкостью отобьемся. А вот пушки – это весьма скверно. Но не очень. Во-первых, их еще довезти надо, а московские полки уже близко, а во-вторых, очень сомневаюсь, что они по качеству хоть как-то сравнимы с моими орудиями. В контрбатарейной борьбе мы однозначно выиграем. Тут гораздо опасней были бы обычные требушеты* – и бьют дальше чем нынешние пушчонки, да и снаряд закидывают тяжелее. Опять же, везти ниоткуда не надо, на месте довольно быстро строятся из подручных материалов. Конечно, при наличии оных материалов. Но о таковых мурза, к счастью не упомянул. Тьфу-тьфу, чтобы не накликать лихо ненароком.

В вот второй пленник, пожилой мужик типично азиатской наружности, отвечать отказался наотрез. Просто молчал, даже когда ему принялись подпаливать факелом подмышки. Правда я быстро прекратил пытку – нет смысла измываться – и так все уже ясно.

Дальше потянулось томительное ожидание. Дождь прекратился, но вместо него над рекой поднялся густой туман, что не добавило мне спокойствия. Зараза, и так не зги не видно, а тут еще эта клятая морось.

Пришлось отправить княжича Ивана на другой фланг обороны с частью его дружинников, для контроля и ободрения ратников, вдобавок, приказать периодически постреливать по воде аркебузирам, да пускать раз в час осветительные ракеты, чтобы держать татар в напряжении. Сам тоже не сидел на месте, мотался как заведенный по судам вместе с оруженосцами.

Под утро, как назло, туман стал еще гуще, а видимость упала вообще почти до нуля. К счастью, никаких признаков подготовки нападения с берега не прослеживалось; разве что иногда ржали кони, да постукивали топоры.

Выбрав момент, я наведался вместе с оруженосцами в каюту, выпить гиппокраса, своевременно приготовленного Себастьяном. Продрог до мозга костей, так и до простуды недалеко. А банальная простуда в наше время, вполне может отправить на тот свет. Да и парни мокрые насквозь, дрожат как припадочные, тоже не помешает промочить горло.

гиппокрас – горячее вино со специями.

После горячего вина сразу стало легче, я допил кубок и принялся обновлять затравки на пистолетах. У меня на зарядных полках специальная крышка приспособлена на такие случаи, но клятая сырость куда хочешь доберется. Едва закончил, потянулся опять к вину, как неожиданно, с палубы донеслись яростные крики и лязг оружия.

- Да что за нахрен? – я стремглав вылетел наружу и с ужасом обнаружил, что на корабле вовсю идет резня. И не только на флагмане, но еще на нескольких кораблях периметра обороны.

Часть орудийной прислуги уже была перерезана, остальные, вместе с латниками рубились с казанцами, которых было сравнительно немного, а еще, они почему-то были полуголыми, в одном исподнем. Но сражались отчаянно, визжали как резанные, восполняя свирепостью свою малочисленность. Но не это было самым пакостным, туман немного рассеялся и в нем, уже совсем рядом, хорошо просматривались казанские посудины, с которых быстро работали лучники. Среди них выделялись битком набитые бойцами две большие ладьи, остальные были гораздо меньше, обычные лодки и сравнительно немного.

Сразу стало понятно, что случилось. Чертовы казанцы, под прикрытием тумана послали вплавь диверсионные отряды, чтобы если не вывести из строя пушки, с которыми у них не было никаких шансов, то просто перерезать орудийную прислугу и одновременно начали штурм, прекрасно понимая, что сами диверсанты долго не продержатся.

А мои... блядь, то есть я сам, все это благополучно прохлопал. И если в самое ближайшее время мы не отобьем орудия, подоспевшие на лодках татары быстро закончат дело.

Не теряя времени, выпалил из пистоля в ближайшего татарина. Коротко зажужжал колесцовый замок, плеснулся сноп искр, из ствола с грохотом вылетел сноп огня. Казанца развернуло и швырнуло в воду. Бабахнул второй пистолет – еще один татарин рухнул навзничь с размозженной головой.

С соседнего струга пушка выплеснула длинный язык пламени, картечь хлестанула по воде, разорвав сразу две лодки в клочья вместе с экипажами. С него же шарахнуло второе орудие, оставив на воде только обломки и растерзанные тела. В разных местах недружно палили аркебузы, но татар это не останавливало, слишком малой была плотность огня.

Я приметил в руке у распростершегося на палубе канонира дымящийся запальник и рванул к нему. Сбил щитом коренастого крепыша с саблями в обеих руках, секанул наискось второго, но тут, из вырвавшейся далеко вперед лодки, на палубу к нам посыпались яростно визжащие татары.