Штольманна. После свадьбы всё только начинается...(СИ) - Мусникова Наталья Алексеевна - Страница 35

  - А что стало с паном Зворовским?

  Яков покачал головой:

  - Не знаю, легенды об этом не рассказывают. Если он и был, то, наверное, убили.

  Господин Штольман не придавал легенде о Картах Судьбы никакого значения, а потому и не стал рассказывать Анне о том, что однажды принимал участие в судьбе одного господина, носившего имя Адама Вацлавовича Зворовского. Сего пана обвиняли в мошенничестве и вымогательстве, дело вёл господин Уваков, коему, по до сих пор непонятным для Якова Платоновича причинам, страшно не хотелось признавать очевидную вещь: Адам Вацлавович в возводимых на него преступлениях не повинен. К сожалению, оправдание пришло к господину Зворовскому слишком поздно, во время допросов и пребывании в сырой холодной камере здоровье его оказалось подорванным, и единственное, что мужчина успел сделать, вернувшись домой - это оформить свою последнюю волю. В документе сём, составленном по всем правилам, Адам Вацлавович дотошно и обстоятельно расписал, кому и что оставляет. Упомянул он в своём завещании и Якова Платоновича Штольмана, коему в благодарность за восстановление своего доброго имени и на память, завещал хранившуюся в доме колоду карт. Эти карты Штольман, после крупного проигрыша зарёкшийся садиться за карточный стол, всюду возил с собой, заведя привычку простыми фокусами или пасьянсами способствовать обдумыванию служебных сведений.

  Дело Љ 2. Карты Судьбы. Жертва во имя красоты

  Варшавский перрон встретил путешественников оглушительным свистом паровозных гудков, поднимающимися в небо клубами дыма из чёрных труб, а также суетящимися пассажирами, среди коих можно было с лёгкостью встретить и элегантную даму в кокетливой шляпке с вуалью, надменно покрикивающую на нагруженного вещами носильщика с блестящим номерным знаком на груди, и робкую гимназистку, ещё совсем птенчика, выпавшую из родительского гнезда и растерянно озирающуюся по сторонам, совершенно потерявшуюся в этой шумной многоголосой толпе, и красавца военного, галантно раздвигающего людей перед хорошенькой барышней в простенькой, уже сезона два как вышедшей из моды беличьей шубке.

  - Не люблю толпу, - недовольно наморщила носик Лизхен, с высоты подножки вагона осматриваясь в поисках супруга.

  Андриш Станиславич, немного опоздавший, а потому запыхавшийся и раскрасневшийся, выбежал на перрон, увернулся от носильщика с таким массивным сундуком, что в нём с лёгкостью можно было спрятать человека, а то и не одного, не сбавляя шага передал суетящейся мамаше малышку, уже приноровившуюся нырнуть под вагон и больно ушиб ногу о груду металла рядом с тощим пареньком в инженерной форме. Паренёк рассыпался в извинениях, честно попытавшись сдвинуть хоть одну железную конструкцию в сторону, дабы освободить путь, но князь Лисовский ждать не стал, перемахнул прямо через железки, под восторженный свист покуривающих невдалеке разухабистых студентов.

  - Ну наконец-то, - Лизхен всплеснула руками, заприметив-таки мужа, и покинула свой наблюдательный пост к вящему удовольствию Якова, Анны и проводника, не смевшего перечить княгине.

  - Прошу прощения, я опоздал, - Андриш Станиславич приветливо кивнул Якову Платоновичу, вежливо улыбнулся Анне Викторовне и обнял жену, собой закрывая её от вокзальной суеты. - Добро пожаловать в Варшаву, искренне рад Вашему приезду. Прошу за мной, экипаж ждёт нас.

  Елизавета Платоновна, сначала решившая было попенять супругу за опоздание, не смогла скрыть радости от встречи с ним и начисто обо всех укорах позабыла. Всю дорогу до экипажа дама щебетала, выспрашивая Андриша о сынишке, рассказывая о венчании и передавая приветы и поклоны от многочисленных родственников и знакомцев. Князь Лисовский, не большой любитель уличных бесед, коротко угукал или просто кивал, а когда Лизхен решила прямо на вокзале познакомить его с Анной, мягко, но непреклонно отказался:

  - Полагаю, в экипаже, без толкотни и посторонних ушей это будет сделать уместнее, дорогая.

  Елизавета Платоновна надула было губки, но увидев ожидающую их изящную коляску не утерпела, восторженно взвизгнула и повисла у мужа на шее, щебеча:

  - Андриш, какая прелесть! Именно о такой я и мечтала!

  - Потому и задержался, последний блеск наводили, - Андриш распахнул перед дамами дверь. - Прошу, сударыни!

  - Аннушка, проходи, - Лизхен сияла от радости, словно дебютанка на первом балу, - Яков, как же мило, что ты всё-таки согласился приехать! Кстати, Андриш, позволь тебе представить Анну Викторовну, супругу Якова и самого настоящего медиума!

  Чёрные чётко прорисованные брови князя выразительно изогнулись, точь-в-точь как у Якова Платоновича, когда Анна рассказывала ему о своих беседах с духами.

  - Вы, сударыня, духов видите? - голос Андриша Станиславича звучал мягко и в нём не было ничего оскорбительного, но Анна безошибочно определила, что над ней подшучивают. Что ж, к подобным пикировкам ей не привыкать, Яков тоже далеко не сразу принял её дар.

  - Да, князь, - Анна вежливо улыбнулась, являя собой пример благовоспитанности и кротости.

  - Можно просто Андриш Станиславич, - князь Лисовский задумчиво посмотрел на барышню, перевёл взгляд на её супруга. - И Яков Платонович... - Андриш замешкался, подбирая слова. Не спросишь же в лоб, верит ли Яков своей жене или просто закрывает глаза на её фантазии.

  - Пришлось поверить, Андриш, - Яков вздохнул, вспоминая, сколько раз Анна помогала в расследованиях, - Анна Викторовна неоднократно оказывала помощь следствию.

  - Ты позволяешь своей супруге участвовать в расследованиях? - князь честно попытался сдержаться, но в голосе помимо воли проскользнуло изумление и даже восхищение.

  Штольман кашлянул, чуть насмешливо посмотрел на супругу:

  - Скажем так: у Анны Викторовны своё, особое мнение, по данному вопросу и моё разрешение ей не требуется.

  Анна чуть проказливо улыбнулась, Лизхен рассмеялась, а князь задумчиво покачал головой:

  - Право слово, во всей нашей Империи едва ли сыщется дюжина девиц, способных дерзнуть совершить нечто подобное.

  - Какой у Вас, Андриш Станиславич, по части дам опыт большой, - Лизхен ревниво сузила глаза, - кто бы мог подумать!