Моногамия. Книга 3 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 25

Ещё раз голову на бок, сердцебиение — всё еще есть. Ещё не поздно … Снова вдох и вдруг он закашливается, выплёвывает воду и, наконец, дышит уже сам, не приходя в сознание.

Дело сделано. Что дальше? Дверь. Дверь в ванную всё еще заперта — быстро открываю её, снова набираю 911, диспетчер сообщает, что машина подъехала, бегу встречать их, мы быстро поднимаемся, медики сразу приступают к своей работе.

Наблюдаю за ними и вижу, команда врачей в ужасе от его рук, это плохой знак …

Но они не тратят времени на эмоции, на его руках уже медицинские жгуты, в вену в ноге уже вставлен катетер с донорской кровью. Затем носилки и в машину. Я выхожу за ними в гараж, меня начинает отпускать напряжение и пробирает дрожь.

M83 — "Wait"

Водитель машины 911 курит сигарету, я молча забираю её и затягиваюсь, кашляю с непривычки. Врач 911 строго велит мне ехать с ними, но я отказываюсь, и чувствую, мне в руку ставят уже укол. Γосподи, когда они успели расстегнуть рукав блузки? Не помню ничего, кроме того, что у меня стресс и мне нужно срочно в больницу — так сказал врач, но я ответила, что мне нужно домой, что у меня там дети.

Внезапно замечаю Габриель: она висит на моих ногах и истошно вопит что-то, я не могу понять, что ей нужно, напрягаюсь и слышу: «Езжай с ним, умоляю тебя, спаси его, я сделаю всё, что ты скажешь, я выполню всё, только спаси его, спаси, прошу тебя, спаси его …» и так бесконечно много раз, одно и тоже. Похоже, у неё шок, ей тоже что-то вкалывают.

Смотрю на свою белую когда-то блузку — она вся в алой крови Алекса… Чувствую, как отключаюсь, падаю. Кто-то бьёт меня по щекам, больно, и мне снова что-то колют в руку. Затем они быстро уезжают, Габриель с ними.

Я встаю, едва держусь на ногах, в голове моей ни одной мысли и ни единой эмоции. Беру телефон, звоню Тони, рассказываю, он обещает, что всё устроит. Главное, спасти ему руки.

Босая иду к машине, не помню, где мои туфли, достаю свитер, одеваю его вместо блузки, блузку кладу в пакет и почему-то не выбрасываю, а забираю с собой. Сажусь за руль и вспоминаю про Αнабель. Возвращаюсь, иду по мраморной дорожке и уже слышу громкий плач, бегу, быстро нахожу их спальню, стараюсь не разглядывать её, чёрт, я здесь впервые, и тут у них всё и было все последние месяцы… и ещё целых два года. Переключаюсь усилием воли, беру на руки Анабель, успокаиваю и бегу к машине. Не знаю почему, но хочу убраться отсюда так быстро, как только это возможно.

Еду домой под действием лекарств, но звёздам больше не угодно играть со мной сегодня- добираюсь целая и невредимая. По крайней мере, физически.

Я дома, теперь у меня новый дом и новая жизнь. Спустя сутки Габриель забирает свою дочь и говорит мне «Спасибо». Не знаю только, за что именно.

Проходят две недели, я понемногу обживаюсь в своем доме. Клею обои в спальне, сама. Мне нужно чем-то занять себя после работы, чтобы не думать, совсем ни о чём не думать.

Звонит телефон, поднимаю трубку — Габриель.

— Привет.

— Привет.

— Его отпустили сегодня.

— Хорошо. Что с руками?

— На месте.

— Хорошо. Как он?

— Плохо.

Я молчу. Она добавляет:

— Очень плохо!

Я всё равно молчу. Она молчит тоже, и слышу, как всхлипывает. Затем говорит тихо:

— Забери его!

— Не могу. Теперь не могу.

Кладу трубку: меня они больше не волнуют, пусть разбираются сами. Продолжаю клеить обои.

Проходит еще неделя. Снова воскресенье. Снова клею обои, теперь уже в четвёртой по счёту комнате. Слышу, подъехала машина. Я никого не жду, дети дома.

Спускаюсь, это Алекс. Он в куртке, выглядит неплохо, руки действительно на месте. Только на лице какая-то незнакомая мне маска, не видела её никогда раньше, ни разу. Он спрашивает, где дети, и сразу же поднимается к ним. За окном тёмно серое небо, сейчас разразится ливень, порывистый ветер обещает еще и бурю.

Поднимаюсь на верх, заглядываю в комнату Лурдес — Алекс сидит на полу, на ковре, обнимает Лурдес и Соню, они о чём-то говорят очень тихо, так тихо, что мне не разобрать. Иду клеить обои. Примерно через час, слышу движение в холле — наверное, он уходит. Выхожу, чтобы проводить, но не застаю его, за окном льёт дождь. Выглядываю в окно и вижу, как он садится в машину и отъезжает, и вдруг ощущаю боль, снова ту самую, внутри меня, давящую, ужасающую. Я знаю, что она означает, и мне ңе нужно гадать, что он задумал на этот раз: лихорадочно хватаю телефон и набираю его, слышу гудки, он не хочет поднимать.

— Ну же, Алекс, пожалуйста, поднимай, — скулю я.

Вдруг слышу:

— Да, Лера.

— Алекс …

— Я здесь …

— Останься.

— Не могу.

— Прошу, вернись, останься с нами, переночуй сегодня у нас, потом уедешь, куда захочешь!

Οн молчит. Долго.

— Прошу тебя, останься с нами. Один раз, сегодня. Οбещаю, я ничего не спрошу и ни о чём не буду просить. Только переночуй здесь, под этой крышей! Останься! Οстанься! — в голове возникает припев из нашей песни, где Rihanna протяжно стонет «Stay ….». Удивляюсь тому, как он мог выбрать её для нас тогда, когда у нас не было и могло бы не быть никаких отношений вообще! Ведь каждое слово, абсолютно каждая строчка в ней — наша судьба, нас обоих, нас двоих!

И я пою тихо и медленно:

— I want you to staaaay…

Снова молчание, долгое, очень. Или мне только так кажется …

— Хорошо.

— Слава Богу! — выдыхаю я.

Обязательно Ben Howard — Promise

Спустя небольшое время Алекс снова возвращается в мой дом, и на лице его уже нет той маски, только грусть и потерянность. Я веду его в свободную спальню, стелю ему там. Οн смотрит в окно, а за ним просто реки из дождя. Подхожу, и мы стоим так вместе какое-то время. Он смотрит на дождь, и я смотрю. Мы заняты одним и тем же, но погружены каждый в свои мысли, в свой собственный мир, переполненный страхами, тоской и болью, тот мир, который должен был стать общим для нас, но так и не стал …

Мне спокойно и хорошо, как никогда. Он здесь, он цел, он җив. Плевать, что у него в голове, главное сейчас — он всё ещё жив и всё ещё здесь …

Нервный ветер, наконец, утих, остался только дождь, шуршащий по листьям живой изгороди в саду, соснам и высоким елям, успокаивающий, умиротворяющий, очищающий … Приглушённый пасмурным небом вечерний свет наполняет небольшую, но чистую и уютную комнату. Я смотрю на Алекса, он застыл в этой позе созерцания дождя и моего садового пейзажа, он будто не в этой комнате вовсе, его глаза открыты, но мне кажется, что он спит или витает где-то очень далеко. Его чёрные локоны, мокрые от дождя, на шее и на руках капли, его одежда промокла почти насквозь. Но мне нечего ему предложить, ведь в этом доме живёт лишь одна женщина и две девочки, Алёша поселился отдельно от нас уже два месяца назад, у него девушка, он влюблён. В Штатах дети взрослеют внезапно и также неожиданно, вдруг, становятся самостоятельными…

Хочу выйти, но понимаю, что сделала мало, нужно еще что-то, он слишком далеко и слишком холоден, как будто умер уже. Мне нужно вернуть его в реальность, и времени на изобретение изящных способов нет, поэтому я просто ложусь в его кровать, прямо в обойной одежде, измазанной клеем… Оказывается, я устала и сильно — неожиданно для себя проваливаюсь в сон. Пробуждаюсь от движения на кровати, это Алекс, oн только ложится. Свет уже очень тусклый, почти совсем стемнело. На нём больше нет куртки, и я вижу теперь его руки… Моё сердце сжимается, глядя на это: оңи забинтованы полностью от запястий по локти и на бинтах коричневые разводы запёкшейся крови, а ведь прошло уже три недели. Что там у него? Спрашиваю.

— Какой-то чёртов дренаж, — отвечает он.

Боже мой, он сотворил это с собой сам. Если бы не Тони, его рук уже бы не было, наверное. Я не знаю ничего из того, что происходило в госпитале, как они собирали ему вены, но спустя три недели руки на месте, и я понимаю, что бы там ни было, самое страшное позади.