Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina" - Страница 26

— А что именно ты хочешь изменить? — сурово спросил мужчина с готовностью. — Внимательно слушаю тебя.

«А я не слушаю. Ты никогда не скажешь, что любишь», — мысленно дала ответ.

Да уж. Упорства Воронову не занимать. Пока не решит, что все кончено и я ему больше не интересна, он не отпустит.

Я провела рукой по лицу, убирая волосы, кое-как привела их в порядок, расчесав подрагивающей пятерней. Напряженная, готовая подавить колоссальной мощности гнев и боль, но… ничего не было. Лишь пустота и усталость.

— И снова молчание. И снова вернулись к этому вопросу: почему ты ушла тогда? Он прямо как Китайская стена — не снести, не обойти, — язвительно подчеркнул Миша.

Разговор о прошлом не минуем — осознала это четко и ясно, задрожав. Без него точку в настоящем не поставлю. Не прекращу иначе все то, во что мы погрузились сейчас. Он прав: мы вторично вошли в эту реку и вода достает уже до горла. И дальше — лишь тьма глубины, новая беда и новый пепел сгоревших надежд.

Это понимание острием вонзилось в мозг, уничтожив апатию и придав сил. Я встала, заговорила твердым тоном:

— Я собираюсь вызвать такси и поехать домой. Я тебе еще нужна здесь или могу быть свободной?

Воронов издал сухой смешок.

— Свободной тебе уже не быть.

Я скрипнула зубами:

— Прекрати!

— Даже изящно посланный, я чувствую себя счастливым. Поезжай домой, отдохни. Я отпрошу тебя у Матвея и попрошу Алину заменить.

— Не надо, — отрезала, схватившись за дверную ручку. — Я выйду на работу, не вмешивайся. Удачи тебе с машиной.

И тихо вышла в коридор.

На мое счастье, хозяйка уже встала и возилась на кухне.

— Как спалось? — с сочувствием окинула меня взглядом, вернула внимание сковороде, на которой жарились пышные оладьи.

— Спасибо, хорошо, — выдавила я вежливую улыбку.

— Поругались? — проницательная Нина явно заметила мою взвинченность и бледный вид.

Я неопределенно пожала плечами, собираясь перевести беседу в нужное мне русло: отблагодарить за гостеприимство, спросить про обувь, распрощаться.

— Не вини его уж так сильно. Здесь зимой из местных только лихие да умелые катаются. Он очень переживает за тебя. Видно, что любит.

Я кусала губы, молчала. От желания одернуть женщину, резко уйти удерживало лишь понимание, что это будет грубо, невежливо, неблагодарно.

— Будешь завтракать?

— Нина, спасибо еще раз вам с мужем за все, но мне нужно торопиться назад. — Я улыбнулась, постаравшись сделать это искренне.

— Жалко. — Хозяйка вздохнула. — Погоди-ка чуток. Позвоню отцу. Он в это время как раз выезжает в город, тебя подбросит, куда скажешь.

— Еще раз огромное спасибо.

От облегчения и мысли, что скоро попаду домой, приму душ и приду в себя, едва не расплакалась.

— Там в сенях твои сапожки стоят. Я их высушила. Удачи тебе, Олеся.

— А вам хорошего дня и счастливого Нового года, — я благодарно кивнула.

Твердо отказавшись от чашки чая, я оделась, обулась. Машину решила подождать на улице, несмотря на все уговоры Нины посидеть в тепле.

Мне просто нужно было остаться одной.

Занималась зимняя сонная и бледная заря. Здесь, где многоэтажки не стремились ввысь, ее холодную и блеклую розовую акварель, начавшую заливать чистое небо со стороны леса, было отлично видно. Снегопад прекратился, ветер улегся. О непогоде напоминали лишь пушистые, похожие на невесомые облачка сугробы да мохнатые шапки на стволах, ветвях, крышах построек. Тишину изредка прорывал лай собак да звук мотора автомобилей жителей поселка.

Наполнив легкие колким морозным воздухом, прислушалась к себе.

Нет, никаких чувств, кроме усталости и равнодушия ко всему. Словно все эти тридцать три обоснованных несчастья больше меня не касались. Обрушились и погребли под собою. Я исчерпана до дна и просто хочу уехать отсюда, полностью погрузиться в работу, дела и заботы, чтобы ни одна мысль даже краем не ускользала в прошлый вечер и сегодняшнее раннее утро.

Что касается Воронова, то…

Я стиснула челюсти: вот он — эпицентр моего кошмара! Стихийное бедствие, которое не остановить.

Что делать, если самое страшное уже случилось? Правильно: расслабиться и мобилизоваться.

Я вышла за калитку очень вовремя. На противоположной стороне улочки как раз тормозила «Нива».

Пора.

В который уже раз за день взяла в руки сотовый. Три часа дня. Ни звонков от него, ни сообщений во «ВКонтакте», ни СМС. И куда Воронов пропал?

Вчера он буквально засыпал меня сообщениями с вопросами, как я, благополучно ли добралась, хочу ли поговорить, насколько зла и расстроена, чем занята вечером. На все отвечала односложно, последнее вовсе проигнорировала.

Я была в курсе, что Лешину машину удалось вытащить, а Воронов все же добрался до города. В офисе мы с этим интриганом не виделись ни вчера, ни сегодня. Все к лучшему. Потому что настроение мое было… странным. И его не изменила даже ночь, первая за эти дни, в которую не мучили ни мысли, ни воспоминания, ни тоска, ни сновидения с эротической основой.

…Может быть, с ним что-то случилось?

Да и поделом тогда! Как-то карма должна же работать.

Нахмурившись, оборвав мысль, я отложила телефон и вернулась в угол приемной, где мы с Алиной наряжали пушистую искусственную ель.

Очередная новогодняя офисная традиция. Перед «пятичасовым шампанским» особо активные, свободные и терпеливые сотрудники собирали дерево, а креативные — украшали. В этом году творческий аспект доверили нам с Алиной.

Работа на три четверти уже была сделана. Я придирчиво оглядела симметрично расположенные пушистые ветви (концы иголок на них будут светиться, как только подключим елку к сети) и обнаружила, что в одном месте друг под другом висят три одинаковых синих шара, а в другом — две серебряные сосульки. И все это — в зоне моей ответственности, начальница украшала другую сторону.

Невнимательная и рассеянная. А еще я разбила кружку, едва не залив кофе клавиатуру, ошиблась при отправке письма, в договоре указала не ту дату. Пока не уволили, лишь отчитали. Но самый пристрастный судья и жестокий палач — это собственная совесть.

Тихо ругнувшись про себя, я сняла шарики и сосульку, взяла из коробки избушку на курьих ножках (на мой взгляд, уродливейшее украшение, но если уж требуется нарядить елку, то пусть уж). Игрушка выскользнула из моих пальцев, покатилась по полу. Будь она из стекла, непременно разбилась бы, но на мое счастье, изделие сделали из пластика.

— Смотрю, у тебя все из рук валится. Как и вчера. — Алина выглянула из-за елки, подмигнула мне, скривившейся от досады.

— Да уж, — процедила, засопев от злости на себя и весь свет.

Когда уже, черт бы все побрал, закончится эта черная полоса в моей жизни. И где, будь он неладен, Воронов? Зачем выводит меня из себя чертовым молчанием и игнором?

— Ты не простыла ли? — поинтересовалась начальница минут через десять, когда мы практически закончили работу.

Оставалось только закрепить серебристую звезду на макушке да повесить на верхних ветвях пару шишек.

— Выглядишь бледной и расстроенной, — продолжила. — После таких приключений неудивительно свалиться с высокой температурой.

Я пожала плечами, промолчав. И внезапно подумала, что, может быть, простуда подкосила моего несносного напарника и поэтому сегодня от него ни слуху ни духу?

— Леся, слышишь? — Алина нетерпеливо дернула меня за рукав блузы, оторвав от мыслей. — Нет, ты точно не в порядке.

Я раздраженно поджала губы, пытаясь вспомнить, о чем девушка говорила секунду назад.

Бесполезно. Черт бы все побрал!

— Все нормально! — я подняла ладонь вверх, ответив слишком громко и несколько агрессивно. — Давай верхушку крепить.

Алина секунду недоуменно смотрела на меня широко распахнутыми глазами, после перевела взгляд на макушку ели.

— Не дотянемся, — сделала справедливый вывод. — Нужна стремянка. Об этом я и говорила. Только некоторые не слушают.