Снегурочка в беде (СИ) - "Awelina" - Страница 16

Сильно возбужден. Как и я.

Я запрокинула голову, всматриваясь в почерневшие поглощавшие меня глаза. Теперь мы оба замерли, часто дыша, слушая бешеный стук сердец друг друга.

В тот момент, когда он потянулся ко мне с явным намерением поцеловать, под шкафом послышался шорох.

Мышь! Нашлась!

Я мгновенно пришла в себя, отскочила от Воронова, предупреждающе выставила вперед руку:

— Не… — Договорить не смогла, горло сжал спазм.

— Что не? — Лицо мужчины окаменело от сдерживаемых эмоций, голос стал жестким. Горящий взгляд путешествовал от моей прижатой к груди ладони до стоп, обтянутых белыми чулками, возвращался к лицу. Охватывал и ласкал всю, ломая решимость держать дистанцию, заставляя пылать от желания. — Не смей? Не в этот раз? Не для тебя больше?

— Просто не надо, — закончила хрипло и выскочила в игровую.

Это полное фиаско! Настоящая катастрофа, зашвырнувшая меня в эпицентр прошлого.

В комнате было чуть прохладнее, чем в кладовой. Разница температур, а также яркий дневной свет, зарезавший глаза после искусственного и желтоватого, быстро привели в чувство. Я вдруг осознала, что стою здесь практически голая, одежда осталась там, куда не зайду даже под страхом смерти, а еще за дверью остался мужчина, с которым у меня все кончено, но при этом не кончено.

«Абсурдная ситуация», — констатировала я, обхватив себя руками.

Дверь кладовой открылась, и навстречу мне шагнул Миша. Протянул одежду.

— Одевайся тут.

Иронично приподнял бровь, когда я, впавшая в непонятное оцепенение, просто глядела на него, не в состоянии пошевелиться.

— Нууу… Я и не скрывал, как ты мне нравишься вот такая, — Воронов вновь жадно оглядел меня, словно обласкал, опалил. — Поэтому, если хочешь…

Не дала ему договорить, выхватила из рук юбку и, нырнув в нее, застегнув молнию, потянулась за блузкой. Мгновенно набросила ее на плечи и, чуть сбавив темп, принялась застегивать пуговицы.

Миша наблюдал за мной неотрывно, погруженный в какие-то мысли, может, видения, воспоминания. Сейчас меня не то чтобы мучила неловкость (в конце концов, этот мужчина столько раз видел меня и вовсе без одежды, так что можно сказать, на этот раз я еще прилично выглядела), стрессом, подавленностью свое состояние тоже не назвала бы…

Нет, это, скорее, было четкое ощущение, что я уже по шею увязла в этих зыбких топях сотрудничества-флирта-ненависти-злости-любви со своим бывшим, нынешним… Черт знает, по каким правилам играет он. Я и на свои-то наплевала, видимо, уже давно.

Я пропала. И теперь электрические искорки страха и возбуждения бежали по коже вместе с мурашками, сердце замирало в предвкушении и ужасе, а мозг четко командовал: назад, иначе снова будешь несчастна.

— Даже в офисной одежде ты все еще Снегурочка, — тихо заключил Воронов, оценивающе разглядывая меня.

— Это из-за макияжа. На работе подправлю, — ответила рассеянно, вспомнив кое-что неприятное. — Миш, там остались моя сумочка и костюм…

— Принесу, — тут же согласился он. — За ответ. — Испытующе посмотрел в мои глаза.

Я напряглась:

— Какой?

— Почему ты не носила чулки, когда мы встречались? Боялась, что у меня сердце прихватит, когда разденешься?

Я покраснела, закусила губу от досады.

— Может, потому что это было лето? Боялась тепловой удар заработать, — ответила холодным тоном, силясь отогнать овладевшую воображением возбуждающую картину: я, одетая лишь в чулки, ласкаю его, свожу с ума…

— Хм… — Озадаченный Воронов повернулся к двери, готовясь вернуться за моими вещами.

— Слава всем богам, сейчас не лето. Шанс еще есть.

— Ты о чем?

Но Миша уже скрылся в кладовой, моего вопроса не услышал.

***

«До Нового года осталось 8 дней», — гласила табличка, повешенная на кассу кафетерия, с предусмотренным для смены цифр окошечком.

Интересно, а сколько дней или, может, часов осталось до моего момента икс, когда жизнь окончательно слетит с рельсов? Или, возможно, я ошибаюсь, и она уже слетела… В тот день, когда Наталья Юрьевна заставила меня стать Снегурочкой и все покатилось в тартарары. Одно цепляло другое, то, что видела во снах, постепенно переходило в явь, и как держаться дальше, просто не представляла.

— Мам, мам, мне вот это вот, с вишенкой.

— А мне с орешками…

Стоявшая передо мной женщина тяжело вздохнула. Две ее дочки, бегающие от одного края витрины с пирожными к другому, уже минуты три никак не могли решить, какое же лакомство купить, меняли выбор едва ли не каждую секунду. Работница кафе с усталой улыбкой смотрела на разворачивающееся перед ней действо, чай и два сока уже ожидали хлопотных клиенток на подносе, а десерт все не добавлялся и не добавлялся.

Помню, мама часто рассказывала мне, как трудно было договориться со мной в детстве. Подобно этим девчонкам, я никак не могла решить, чего хочу: надеть розовые колготки или белые, платьице или сарафанчик, съесть яблоко или грушу. В итоге шла в садик в цветных лосинах, выбирала футболку, а в магазине, когда подходила наша очередь расплачиваться, мама неслась в овощной отдел, чтобы срочно найти мне нектарин.

Может, у меня до сих пор та же проблема? Я просто не знаю, чего хочу…

Я хочу конкретного мужчину. Который дает понять, что тоже не против, а прелюдию начал чуть ли не в первый день нашего сотрудничества. Держит в осаде, а потом отступает, как бы говоря: хорошо-хорошо, я уважаю твое решение сохранять дистанцию. И изо дня в день или маячит перед глазами, или шлет мне сообщения. При этом не все они делового характера и касаются организации вечеринки и корпоратива, большинство похожи на таинственные намеки, провокационные шутки или просто представляют собой серию смайликов. Я желаю его с неимоверной силой и одновременно не желаю. Видеть, говорить, прикасаться.

Вот и сейчас вместо того, чтобы встретиться с Вороновым на парковке, поспешить оказаться тет-а-тет и поехать посмотреть коттедж, который он предлагает сделать местом проведения корпоратива, я намеренно нахожусь в кафетерии торгового центра, отправившись за совершенно не нужным мне кофе. Лишь бы не явиться, оттянуть неприятный (точнее, пугающе приятный) момент. И это я-то, всегда во главу угла ставящая обязательства и ответственность!

Я хочу сохранить достоинство, спокойствие и разум. Но одновременно не хочу этого, потому что даже не пытаюсь прекратить грезить, мечтать о том, как все-таки расскажу Мише правду, а он ответит: «Ну давай тогда поженимся, раз ты так меня любишь». И, восприняв эти слова, по какой-то странной причине мое сознание отключается, а сердце соглашается на эту унизительную подачку.

Но что еще хуже — это в ответ на свое признание увидеть в его глазах сочувствие и жалость…

Я очень хочу, чтобы поскорее наступил Новый год, чтобы он завтра уже настал, а не через восемь дней, но в то же время понимаю: это мне не поможет, от этого буду лишь страдать. Потому что это означает, что Миши в моей жизни больше не будет. Ни в какой роли и качестве. И от этого накрывают такая свинцовая тоска и беспросветная боль, что хочется реветь, свернувшись калачиком.

Да, мне не три, а двадцать три. И я по-прежнему не знаю, чего хочу.

— Нет, мам, давай безе. Нет, трубочку.

— И мне! И мне! А еще вон то, беленькое с шоколадом.

Я уже давно расстегнула пальто и сняла с головы снуд, расправив спутавшиеся распущенные волосы, но все равно было жарко. Раздражения на мать-героиню, воевавшую с разбегающимися глазенками своих чад, не было, понимала ее как никто другой. Я с какой-то апатией и смирением ждала своей очереди, не размышляя, как обычно, хочу сегодня капучино или латте, или, возможно, мокко.

Боже, я просто возьму черный со сливками и сахаром. Уже все равно. Все перегорело. И если в книге моей судьбы намечена эта карусель с Вороновым, то будь что будет.

— Расправы тебе не миновать, — послышался вдруг в ухе зловещий шепот, а хваткая мужская рука обняла за талию.

Я вздрогнула всем телом и, мгновенно повернув голову, наткнулась на выжидающий взгляд карих глаз и сардоническую ухмылку.