Серверный зверь (СИ) - "wayerr" - Страница 5

— Вот в чём твой предназначение? — допытывается усач. — Отож. А здесь всё понятно. Мы бухаем и стреляем. Нищий на улице брешет, да побирается. Она трахается, и как трахается! А вот ты ради чего?

— И как же она трахается? — спрашиваю я.

Усач мечтательно ухмыляется:

— Как светлая магичка.

— Чё? Магичка и шлюха?

— Не-е, — машет пальцем усач, — она творит такую магию, шо ты аж свет видишь. Жанна, покажешь?

— А денег Игорюсику хватит? — сипло басит Жанна.

Меня аж подтрухивает от такого извращения над именем.

— Хей, он же герой! Сегодня я за него плачу! — машет Джон из-за соседнего столика.

Жанна нежно берёт меня за руку и ведёт по скрипучей лестнице в комнаты на втором этаже. Толкает меня на огромную кровать и начинает медленно раздеваться. Снимает чёрный жилет, расстёгивает белую блузку. Закрываю глаза — не хочу тянуть, Жанна догадывается, прислоняется ко мне…

Стою перед порталом исполинского замка. Стены его кремового цвета покрыты грязью потёков и сетью трещин, он выдержал множество осад, но ещё вполне крепок. Над моей головой выдаётся узкий балкон из алого камня. Под ним остро смыкаются высокие двери, будто вырезанные из коралла. Странно, они совершенно новые, ещё ни разу не открывались, ждут меня. Вплотную к дверям стоят телесного цвета колонны, блестящие от влаги. Нежно трогаю дверь, надавливаю — она поддаётся, но что-то сдерживает створки. Ещё раз, и они распахиваются с то ли скрипом, то ли стоном. На пол струится алая лента, державшая створки изнутри. Что-то тянет меня назад и двери захлопываются передо мной. Снова всё повторяется, потом ещё и ещё. Наконец я врываюсь внутрь и в это мгновение вижу ослепительный свет.

Кажется, опять сохранился. Надо отучаться. Пытаюсь отдышаться, но в голове вертится один вопрос.

— Ты что девственница?

— Для тебя — да. Пошли, отдохнёшь, поглядишь сериальчик, там как раз скоро начнётся. Потом повторим, если хочешь.

— Хочу, конечно…

На столе возле зеркала замечаю стаканчик с тушью, карандашами для макияжа и неуместной здесь художественной кисточкой. Неужели она была тут? На кисточке надпись: “Рысь”. Точно! Может это и есть Юлька, время же тут странное? Не, волосы можно, конечно, покрасить, но Кисточка курносая, кареглазая и ростом пониже, а Жанна черноглазая, нос прямой и моего роста. Да и не стала бы Юля шлюхой, даже в этом мире.

— Откуда это у тебя?

— Хрен его знает, кто-то оставил на барной стойке.

— Это же Юлькин талисман!

— Обычная кисточка?

— Да! — кричу я. — Мы Юльку даже называли Кисточка за то, что она всегда с собой таскала эту штуку. Она шутила, что таких кисточек всего две и сделаны они из ушей рыси, если найти вторую, то можно домашнего кота превратить в ручную рысь. Всё время спрашивала, не попадалась ли нам ещё одна.

— Может это и есть вторая, — как-то странно улыбается Жанна. — Раз ты знаешь хозяйку, то забирай, отдашь ей при встрече.

Жанна протягивает мне кисточку, словно цветок.

— Вряд ли я её встречу. Кажется, она ищет своего умершего друга.

— Рано или поздно она поймёт, что искать умершего не стоит. Ушедший из мира обычным путём никого из прошлой жизни не узнает. Найдя его, она только зря страдать будет.

Может быть и так, только зачем ей тогда здесь оставаться? Почему бы не вернутся домой?

Потягиваю виски за столиком, жду, когда начнётся хвалёный сериал. Экран уже освещен, но там пока лишь реклама корма для стальных коней. Порядком окосевший усач громко орёт через стол:

— Охрененно же трахается, а? А свет она тебе показала? Не, парень, эта девка, она особая, она что-то такое знает, поверь мне! Сколько я девок пощупал своим большим другом…

Жалко стакан с виски и льдом — слишком хорошее пойло, чтобы плескать его в эту рожу. К счастью, усач замолкает и поворачиваются к экрану, замирая в гипнотическом оцепенении.

На экране появляется надпись: “Жизнь Замечательных Леммингов. Серия 2195”. Перед нами проплывает выжженная солнцем каменистая равнина, упирающаяся на западе в обрыв, за которым океан. Её изрезали борозды в рост человека и шириной в несколько метров. Повсюду на ней торчат многометровые скальные останцы, будто рассеянные великаном. От горизонта к океану бредёт караван леммингов. На их худых телах болтается поношенная одежда, на понурых головах одеты соломенные шляпы, что давно прохудились. Одни лемминги несут на руках детей, другие — тащат повозки с пожитками. Кто-то падает, но остальные продолжают идти. У обрыва они останавливаются. На передний план выходит вожак и устанавливает флаг — стальной Уроборос на белом фоне. Солнце освещает бывалую морду вожака, ветер треплет флаг.

Сцена меняется. Лемминги выравнивают борозды, строят дома, прокладывают дороги, закладывают сады и распахивают поля. Мне становится тоскливо на это смотреть. Трудовая идиллия сменяется бытописанием леммингов, в центре сюжета оказываются несколько семей, отношения между ними. На экране сменяется три поколения. Вместо трудолюбия и взаимовыручки выживавших первопроходцев теперь показывают склоки и интриги сытых обывателей.

Камера показывает, как на горизонте от земли поднимается широкая стена, сужаясь к верху длинным стержнем, что упирается в свинцовые тучи. Стена неотвратимо движется на поселение, сметая всё на своём пути. За ней остаются лишь борозды, да скалы катятся в след, завершая начатое движение. Поднимается шквалистый ветер. Лемминги панически бегут к бушующему океану, бросая нажитое, а стена уже подминает и крушит дома. За грохотом катастрофы еле различимы крики оставшихся. Спасаясь, выжившие прыгают в волны и тонут.

На экране проползают завершающие титры. В повисшей тишине раздаётся всхлип, потом с другого столика ещё один и ещё. Кто-то громко сморкается. Мне нестерпимо хочется зевать. Толстый ковбой ударяет кулаком по столу:

— Говорил же, надо убежище рыть! Уходить под землю. Когда они уже допрут?

— Всё равно, от судьбы им не уйти. Стена вход завалит, — возражают ему.

— Но попытаться же надо!

Гляжу на Жанну — на её лице вместо печали, лишь интерес ко мне.

— Это последняя серия? — спрашиваю я у Жанны.

— Нет, конечно.

— Они что в каждой серии дохнут?

— Ну да, людям же нравится, — ухмыляется Жанна. — В каждой серии герои разные, и каждый находит кому сопереживать. Каждый раз зрители до последнего верят, что их любимый герой выживет.

— И как?

— Не знаю, я смотрю всего второй раз.

Усач словно выходит из оцепенения, глаза его озаряются и он снова орёт:

— Парень, так как тебе Жанна?

— Блин, как настоящая!

Звонкий шлепок по моей щеке. Только я успеваю мигнуть, а Жанна уже сидит, как ни в чём не бывало, лишь гневный взор, да потираемая ладонь говорят, что мне это не показалось. Ёпт. Меня же предупреждали. Щека горит.

— Да ты охренел, сосунок! Кого ты неписью назвал? — встаёт усач из-за стола.

Он выше меня на голову и в плечах весьма шире. Одной рукой выдёргивает меня из-за стола. Увесистый кулак летит мне в глаз. Прихожу в себя на полу под опрокинутым соседним столиком, посреди осколков стекла. Внушительная громада усача приближается ко мне, но ему в затылок прилетает стул. Однако, не разваливается, как я ожидал, а отскакивает и уходит на второй круг. Усач трясёт головой, разворачивается, отнимает стул у щуплого парня. Поднимает того за грудки и начинает миролюбивым басом что-то втолковывать ему, наверное, что нападать со спины плохо. Где-то надо мной раздаётся надсадный женский визг:

— Срочно отпустил его вниз! Мерзкий боров! — И тут же выстрел. Стоявший за усачом паренёк падает на пол. Старик, что стоит рядом, тут же поднимает руку и стреляет в ответ. Кричавшая начинает высаживать пулю за пулей куда-то в старика, в усача, в экран на стене. Кто-то орёт, стреляет, гремят осколки стекла. Некоторые падают, другие неслышно исчезают — грузят сохранение, чтобы оказаться подальше.

Среди пальбы и шума я ловлю внимательный взгляд Жанны. Она с лёгкой улыбкой смотрит на меня и осуждающе качает головой. Что-то громко хлопает у моего уха, непроизвольной мигаю и не могу открыть веки. Через секунду меня выбрасывает в комнату где я случайно сохранился. Убили, значит. Ну сейчас поглядим, кто кого.