Легенда старинного баронского замка
(Русский оккультный роман, т. XI) - Прибытков Виктор Васильевич - Страница 11

«Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, это мое завещание. Баронесса Бланка фон Ф., законная супруга, а теперь вдова барона Бруно, второго сына барона Адольфа III фон Ф., рожденная фон Ротенштадт.

Но прежде всего я хочу, чтобы сострадательная душа, которой, я надеюсь в том на милость Божию, попадется когда-нибудь эта тетрадь, узнала мою горестную историю и из нее мое право на следующее далее завещание».

Даже на прочтение этих строк потребовалось не менее десяти минут; дамы потеряли терпение и, оставив барона разбирать одного, удалились в другой угол кабинета на маленький диванчик, более удобный, чем остальная старинная мебель, и там принялись отчищать нашатырным спиртом бриллианты, полушепотом разговаривая между собой, чтобы не мешать барону.

— Это такая прелесть, — говорила Вера, любуясь отчищенным ею склаважем. — Я уверена, что настоящий любитель древностей из английских лордов не пожалеет за него одного десяти тысяч фунтов стерлингов. Если Зельма Фогт действительно существует, она сделается небедной невестой, любой гвардейский офицер женится на ней, пожалуй, особенно, если она хороша собой.

Мари задумчиво оттирала старинную пряжку, засматриваясь от времени до времени на возвращающийся блеск крупных камней.

— А что, если никакой Зельмы нет? — продолжала графиня. — Драгоценности эти будут твоими по праву, надеюсь, ты с ними не расстанешься. Уступи мне эту пряжку, остальное не по моим средствам. По древности и работе этим вещам цены нет, я почти желаю, чтобы они остались у тебя.

— Я ни за что ими не воспользуюсь, — отвечала Мари. — Если Зельмы нет, я буду умолять папа, чтобы он вырученную за них сумму пожертвовал на какое-нибудь богоугодное дело.

— Это почему? Я, во всяком случае, покупаю пряжку, во что бы ее ни оценили, ни за что с нею не расстанусь!

— Ты — другое дело, ты не баронесса фон Ф., мне же, я уверена, наследство измученной Бланки принесло бы несчастье.

— Вот это уже прямое суеверие с твоей стороны, если бриллианты окажутся без наследников.

— Ни за что, ни за что, — повторила Мари, содрогаясь и взглянув по направлению к камину.

Вдруг послышалось, как бы в отдалении, три глухих стука.

— Это что? — вскрикнула баронесса. — Опять стуки!

В ту же минуту, точно отвечая на ее возглас, отворилась большая дверь, ведущая в гостиную, и на пороге кабинета показалась рослая фигура старого барона.

— Очень вы любезны, — заговорил он, — совсем обо мне забыли, я должен был взять кабриолет у начальника станции. Понимаю, что присутствие графини… — прибавил он, обращаясь в сторону молодой женщины.

Мари бросилась ему навстречу, не выпуская из рук пряжки. Погруженный в чтение, Адольф ничего не слыхал и не видал, даже не заметил появления отца.

— Папа, — заговорила поспешно, задыхаясь от волнения, баронесса, протягивая свекру пряжку и забывая с ним поздороваться. — Посмотрите, что мы нашли. Теперь вам уже не придется уезжать из замка каждое 15 июня.

— Как не придется выезжать из замка, я тебя не понимаю, — ответил старик недовольным голосом, вспыхнув от досады.

— Мы узнали причину стуков, и всякая опасность минует, если вы согласитесь на требование духов.

— Опять эта глупая история! Ты хотя бы постыдилась при графине говорить такой вздор. Что это за бриллианты, я их никогда у тебя не видал?

Наконец, Адольф опомнился и подошел к отцу.

— У нас тут без тебя произошло столько странного, отец, — сказал он, обнимая старика, — что ты, пожалуй, не поверишь, но доказательства у нас налицо: старинная рукопись и ящик с драгоценностями…

— Ты тоже, Адольф, говоришь загадками. Вы с ума, что ли, сошли, дети?

— Позвольте мне, барон, рассказать вам всю историю, — заговорила тут, приближаясь, графиня. — Вчера мы в этом кабинете устроили сеанс и узнали…

— Так вы, графиня, спиритка! — воскликнул старый барон разочарованным голосом.

— Если вам угодно… да, спиритка; то есть, я верю по опыту в возможность сообщения с отшедшими в иной мир. И вот, эти отшедшие, ваши предки, сказали, или, вернее, написали нам рукой Мари, но своим старинным немецким почерком, причину своих ежегодных появлений на земле. А сегодня утром мы на факте убедились, что сказанное ими — правда.

— Ничего не понимаю…

— Папа, — почти закричала Мари, — скажите нам, но только чистейшую правду, почему вы каждое 15 июня уезжаете из замка?

Барон вспыхнул и молчал, устремив недовольный взгляд на невестку.

— Папа, ради Бога, скажите, мы ведь все равно знаем всю правду.

— Я ничего другого не знаю, кроме статьи в завещании моего деда, запрещающей старшему в роде проводить 15 июня в замке. Он не объясняет своего странного требования, просит только не говорить о нем никому, кроме наследника майората, и то не иначе, как в посмертном письме. Мое письмо Адольфу готово… А вот ты, Мари, заставила меня преступить желание деда… мне это очень неприятно…

— Успокойтесь, барон, — опять вмешалась графиня, — это желание, равно как и запрещение, скоро потеряют всякое значение и смысл, если на то будет ваша воля…

— Моя воля!.. какая воля?.. не понимаю!

— Неужели, отец, ты никогда не пробовал отыскивать в старых бумагах причину требования деда? — спросил Адольф.

— Пробовал, и нашел некоторое пояснение, настолько странное, что не могу и не хочу ему верить! Однако вы так меня ошеломили вашими новостями, что у меня, как будто, кружится голова, — прибавил барон, опускаясь в кресло. — Пожалуйста, расскажите мне кто-нибудь один все по порядку… Если графиня удостоит взять это на себя…

— Нет, барон, вы лучше поверите вашему сыну, чем женщине. Я предоставляю слово Адольфу Адольфовичу.

Однако и сыну старый барон поверил с трудом; и только представленные ему вещественные доказательства: писание невестки, которая, как он это хорошо знал, была неспособна выражаться таким оригинальным языком, а затем отысканные рукопись Бланки и бриллианты, заставили его поневоле сдаться на капитуляцию спириткам и повторить при этом слова Шекспира:

«Есть много на свете вещей, друг Горацио, которые во сне не снились нашим мудрецам».

— Папа, — сказала Мари, когда общее волнение немного улеглось, — вы, кажется, занимались изучением старинных рукописей?

— Занимался и не без успеха просиживал по целым неделям в разных европейских библиотеках.

— Так вы разберете рукопись Бланки?

— Попробую, но только завтра. Сегодня я слишком устал, проголодался, и попрошу милую хозяйку накормить нас скорее обедом.

За кофеем баронесса Марья Владимировна не на шутку пристала к свекру, чтоб он рассказал все, что ему известно из этой таинственной истории.

— Известно мне очень мало, так как я никогда к ней серьезно не относился и считал все бабьими сказками, да и теперь, признаюсь, хотя и начинаю поневоле верить вашим духам, а все-таки, как будто, не верится, то есть, не хочется верить, слишком все это нелепо.

— Я вижу теперь, насколько прав был сэр Гарлей, — сказала графиня, объясняя мне внутреннюю причину недоверия большинства образованных людей к таким несомненным фактам, как медиумические явления, исследованным в последние годы многими лицами из ученого мира, которым то же самое большинство, во всяком другом случае, доверяет слепо и безусловно. Сэр Гарлей говорил, что человек верит только тому, чему хочет верить, и знаете, барон, я начинаю бояться, что года через два-три, если не раньше, вы скажете, что всю эту историю сочинили мы, или, по крайней мере, что она нам пригрезилась.

Старый барон рассмеялся, а молодой слегка покраснел; ему вспомнилось, как он, под чужим влиянием, отвергал факты, которым сам был свидетелем.

— Я готов сказать это и теперь, если б не рукопись и не бриллианты, а главное, если б не писание Мари… Ваш сэр Гарлей был совершенно прав, графиня: он, по-видимому, хороший знаток человеческого сердца. Трудно верится именно тому, чему верить не хочется.