В никуда - Демилль Нельсон - Страница 36

• Предыдущая
• 36/169
• Следующая

Я снова задумался, зачем я здесь, но ничего не сумел решить – чересчур много было пробелов: не слишком обычная ситуация, когда человека посылают на опасное задание. Смысл появлялся только в том случае, если в уравнение подставить Сьюзан Уэбер.

– Хотите, сниму вас на фоне посольства? – спросила она.

– Нет. Поехали отсюда.

Мы пронеслись по центру Сайгона и пересекли мостик через неширокую грязную речушку.

– Мы на Ханхой, – объяснила Сьюзан. – Это остров, который в основном населяют местные жители.

Впадинный клочок земли был застроен по болотистым краям деревянными хибарами, а там, где посуше, стояли дома посолиднев.

– Куда мы едем?

– Надо взять другой мотоцикл.

Мы миновали окруженные огородами деревянные каморки, затем многоэтажные оштукатуренные дома. Сьюзан свернула в переулок, который привел нас в садик, а на поверку – открытое пространство между построенными на столбах бетонными зданиями. Все здесь было забито мотоциклами, велосипедами и всякой другой всячиной.

Мы слезли на землю, и она пристегнула "Минск" к стойке. А затем подошла к большому черному мотоциклу.

– Вот он, мой зверь. "Урал-750". Иностранцы не имеют права владеть машинами с объемом двигателя больше ста семидесяти пяти кубиков. Поэтому я храню его здесь.

– Чтобы любоваться?

– Нет, чтобы ездить. Полиция проверяет, что стоит у домов. А здесь живут мои друзья из нгуенов.

– А если задержат на дороге?

– Чтобы не задержали, надо ехать побыстрее. Это не проблема, стоит только выбраться из города. С острова Ханхой я сворачиваю на юг, пересекаю маленький мостик и через пятнадцать минут за городом. На мотоцикле местные номера, он зарегистрирован на вьетнамца – другого моего приятеля. И у полиции, даже если меня остановят, нет никаких шансов установить, кто его действительный владелец. А если сунуть пятерку, полицейские закроют глаза.

– Да, вы здесь определенно давно.

Сьюзан достала ключ из кармана и сняла с мотоцикла цепь.

– Готовы к приключению?

– Я стараюсь вести себя тихо. Разве обязательно ехать на незаконном мотоцикле?

– Нам придется подняться на солидную высоту. А вы слишком тяжелый. – Она похлопала ладонью по моему животу, что, надо сказать, меня несколько удивило.

– Чтобы ехать по шоссе, необходим шлем, – заметил я.

Сьюзан закурила.

– Вы прямо как мой отец.

Я посмотрел на нее.

– До Ленокса далеко, не правда ли?

Прежде чем ответить, Сьюзан немного подумала.

– Простите мне мои маленькие акты бунтарства. Три года назад вы бы меня не узнали.

– Смотрите не убейтесь, – посоветовал я.

– И вы тоже.

– Я здесь третий раз. И профессионал.

– Вы заблудившийся в лесу ребенок. Вот вы кто.

Продолжая курить, она достала сотовый телефон и набрала номер. Что-то сказала по-вьетнамски, резко ответила и закончила разговор.

– Вам поступило сообщение, а они не позвонили.

– Поделитесь содержанием или будете ругаться на гостиничных?

– Сообщение таково: полковник Манг приглашает вас к восьми в иммиграционную полицию. Я вам помогу составить расписание поездок, – добавила она.

– Я могу самостоятельно взглянуть на карту, – заметил я.

– Что вы такого сделали или сказали, что так разозлили этого типа? – спросила Сьюзан.

– Я был вежлив, но тверд. Но видимо, ляпнул нечто такое, что вывело его из себя.

Она кивнула:

– Как вы считаете, он что-то знает?

– Знать-то нечего. Спасибо за заботу, но это не ваша проблема.

– Как это не моя? Во-первых, вы из Массачусетса. А во-вторых, вы мне нравитесь.

– Вы мне тоже нравитесь. Поэтому я хочу, чтобы вы держались от всего этого подальше.

– Ваше дело. – Она села на "Урал", а я устроился сзади. Здесь было намного просторнее и удобнее, чем на "Минске", и спину подпирал упор, за который можно было держаться. Гул мотора отразился от низкого потолка.

Сьюзан выехала со стоянки, повернула на юг и пересекла еще один узенький мостик через речку, которая отделяла остров от большой земли. Слева простирались широкие просторы реки Сайгон со множеством воскресных прогулочных лодок.

Моя спутница свернула на обочину и остановилась.

– Если они решили, что у вас что-то на уме, вас не вышвырнут. Будут наблюдать.

Я не ответил.

– А если захотят арестовать, схватят в каком-нибудь маленьком городке, где смогут сделать с вами все, что угодно.

– А почему бы им не арестовать и вас вместе со мной?

– Потому что я заметный член американского делового сообщества. И если арестовать меня без причины, это вызовет шум.

– Если мне потребуется нянька, я дам вам знать, – ответил я.

– Нахальный вы тип, мистер Бреннер.

– Бывал в ситуациях и похуже.

– Вы этой пока не знаете.

Сьюзан дала газ и снова вылетела на дорогу.

Мы ехали на запад то по сельской, то по городской местности: мимо рисовых полей, недавно построенных фабрик, убогих деревушек и жилых высоток.

Но через двадцать минут пригороды кончились, и мы оказались в настоящей сельской местности. Днем в воскресенье на дороге было мало машин, но зато полно повозок, велосипедистов и пешеходов. Сьюзан маневрировала, не снижая скорости, и сигнал ревел не переставая.

Местность начала меняться: рисовые поля сменили пологие холмы – потянулись овощные посадки, пастбища и перелески.

То и дело попадались небольшие прудики, и я понял, что это воронки от бомб. С воздуха вода казалась трех цветов: светлая, грязно-коричневая и красная. Красная, когда удавалось прямое попадание в бункер, где было много людей. Мы называли это человеческим супом.

– Правда красивая страна? – крикнула Сьюзан, перекрывая шум мотора.

Я не ответил.

Мы проехали мимо четырех подбитых американских танков "М-48". На башнях виднелись отличительные знаки южновьетнамской армии, и я решил, что они погибли в апреле 1975-го, направляясь на решительную битву за Сайгон, которой, слава Богу, не случилось. В изгибе дороги было большое кладбище, и я крикнул Сьюзан:

– Остановитесь!

Мы съехали с дороги и слезли с мотоцикла. Я нашел проем в невысокой стене и оказался среди тысяч покрытых мхом плоско лежащих на земле могильных камней. Около некоторых я увидел воткнутые в землю красные флаги с желтыми звездами. И на всех надгробиях чаши с благовонными свечами – некоторые из них курились.

Нам навстречу вышел старик, и они перебросились со Сьюзан несколькими словами.

– На кладбище похоронены в основном вьетконговцы и их семьи, – перевела она. – А в этой части лежат северяне, которые освобождали юг. Да, он так и сказал – освобождали. А мы бы, пожалуй, выразились иначе – вторглись на юг.

– Спросите его, есть ли в округе кладбища южновьетнамских солдат?

Сьюзан перевела вопрос.

– Такие кладбища запрещены, – ответил старик. – Власти сровняли с землей южновьетнамские военные захоронения. – Он сам скорбит и сердится, потому что не может воздать должное сыну, который погиб, когда служил в южновьетнамской армии. Зато другой сын служил у вьетконговцев и был похоронен здесь.

Я задумался об этом и вспомнил нашу собственную Гражданскую войну. В Америке почитали погибших – и северян, и южан.

А здесь побежденную сторону предавали забвению либо поносили и выставляли напоказ, как те подбитые танки, которые напоминали о победе коммунистов.

У стены сидела старуха и продавала благовонные свечи. Я подошел к ближайшей могиле и прочитал: "Хоанг Ван Нгот, трунгуй. 1949 – 1975". Он родился со мной в один год, но, слава Богу, это оказалось единственным, что у нас было общего. Сьюзан приблизилась и встала рядом, щелкнула зажигалкой и зажгла благовонную свечу. Струйка дыма поднялась вверх, и в воздухе запахло фимиамом.

Я никогда не молился – только в тех случаях, когда попадал под прямой обстрел, – но тоже поставил в чашу свечу. Я думал о трехстах тысячах пропавших без вести вьетконговцах, двух тысячах наших и сотнях тысяч южновьетнамских солдат, чьи могилы срыли бульдозерами. Я думал о Стене, о Карле, о себе здесь и о Тран Ван Вине.

• Предыдущая
• 36/169
• Следующая