Рубедо (СИ) - Ершова Елена - Страница 37

— Да. Я испугался, что вы могли пострадать. А теперь боюсь, что переживания скажутся на вашем здоровье. Или, того хуже, вы покинете Авьен…

Она неловко рассмеялась, отводя глаза.

— Я ведь обещала, дорогой.

— От одной мысли, что могу потерять вас, я схожу с ума.

— Мой милый мальчик! — с улыбкой произнесла императрица, выпростав руку и дотронувшись до его щеки. — Сегодня я гордилась тобой.

Генрих выдохнул, порывисто поцеловал ее пальцы, и она тут же возвратила руку на его плечо.

— Я ждал этих слов больше всего на свете, — признался он, любуясь, как кровь снова приливает к матушкиным щекам, довольствуясь уже тем, что находится от нее так близко. — Как жаль, что никогда не услышу того же от отца.

— Он огорчен твоим выбором, Генрих. Так же, как и я.

— Вы не рады за меня, матушка?

— Я радуюсь, что ты, наконец, остепенишься. Твоя рассеянная жизнь… — она вздохнула, приподнимая брови и с надеждой заглядывая в его лицо. — Все эти слухи, что доходят до меня… они отвратительны, милый.

— Я отвратителен вам?

— Ты слишком легкомыслен, — огорченно ответила императрица и совсем тихо добавила: — И от тебя снова пахнет вином…

— Я не могу выпить на собственный юбилей и свадьбу? — поморщился он, замедляя шаг. Отгремели и повисли эхом последние аккорды. Пары остановились, и Генрих остановился тоже, однако, не выпуская ладони матушки.

— Прошу тебя, будь умереннее! — сказала она. — В конце концов, сегодня тебе придется исполнить супружеский долг.

— За это не волнуйтесь, — холодно ответил Генрих. — Я помню о долге перед фамилией и короной. У Авьена будет наследник… — и, нахмурившись, добавил: — Но, возможно, в нем и не будет столь острой необходимости.

— О чем ты?

Он сжал ее ладонь сильнее, удерживая бродящее по венам пламя.

— Послушайте, — заговорил, срываясь. — Я должен признаться вам… Наверное, теперь не лучшее время, но я так долго никому не говорил о своих изысканиях. Я знаю, вы поддержите меня и…

За окном грохнули залпы.

Императрица испуганно вздрогнула, но сейчас же обмякла: стекла окрасились разноцветьем, по паркету запрыгали отраженные блики салюта.

— Ах, красота! — зал наполнился щебетаньем. Сестры Ингрид и Софья как по команде бросились к распахнутым балконным дверям. За ними потянулись прочие гости.

— Смотрите, смотрите!

— Еще!

И снова бахнуло.

Императрица нетерпеливо дернула Генриха за рукав:

— Идем же! Ты пропустишь праздничный салют в свою честь!

— Подождите, мама, я ведь хотел кое-что вам сказать…

— Ах, неужели это не подождет всего пару минуток? — всплеснула она руками. — Ведь я сама выбирала шутихи. Прошу тебя, милый!

— Вы словно маленькая девочка! — засмеялся Генрих, сдаваясь. — Но мне приятна ваша забота.

Он позволил увлечь себя на балкон.

Императрица облокотилась о перила, и Генрих встал рядом, касаясь своим плечом ее обнаженного плеча.

За спинами толпились гости. Звенели бокалы. Дамы ахали, шелестя юбками и веерами. Но было ли до них дело?

— Вы самая красивая женщина империи, — тихо заметил он, не сводя восхищенного взгляда с мягкого и правильного профиля, и почти не глядя, как над крышами Авьена распускаются огненные бутоны.

— Надеюсь на это, мой мальчик, — рассеянно ответила императрица. — Запомни меня такой, прежде чем я увяну.

— Я буду любить вас и в старости.

— Старость! — воскликнула она, ежась, точно от озноба, и огненные нити салюта вызеленили ее лицо. — Какое ужасное слово. Пожалуйста, Генрих, не произноси его никогда!

— Оно гораздо лучше слова «смерть».

— Не для женщины, — возразила императрица, приникая к плечу сына и вздрагивая от каждого залпа. — Ах, это так мучительно! Видеть, как прежде безупречная кожа дряхлеет и покрывается морщинами. Волосы тускнеют. В глазах пропадает блеск… нет-нет! Это гораздо хуже смерти, милый! Это медленный распад. Как хорошо, что ты не увидишь… — Тут она запнулась и, испуганно подняв глаза, произнесла виновато: — Прости.

Генрих выпрямился и оледенел.

— Ерунда, — как можно небрежнее ответил он, не показывая, насколько его задели слова матушки. — Однажды это все равно произойдет. И даже несмотря на то, что я с особым вниманием отношусь к вашему спокойствию и здоровью, все же надеюсь, моя смерть случится гораздо позже условленного срока.

Он запнулся, подбирая слова и подрагивая от волнения.

Как давно он хотел рассказать! Как трудно давалось признание теперь.

Крыши осветились новой вспышкой и, выжигая небесный атлас, заполыхали буквы: Г-Е-Н-Р-И-Х

— Вива! — загорланили где-то далеко-далеко за воротами Ротбурга, и эти залпы и крики оглушили Генриха и осушили его и без того напряженное горло. Слова разом испарились, голова опустела, как винный кувшин.

— Вива! — подхватили ближе, под окнами.

— Слава Спасителю! — радостно загомонили гости. — Ваше высочество! С юбилеем! Счастья вам! Авьен будет стоять вечно!

Императрица заливисто рассмеялась и по-детски захлопала в ладоши.

— Красиво, дорогой! — в восторге повторяла она. — Тебе нравится? Нравится?

Оркестр грянул гимн.

Лакей услужливо втиснул серебряный поднос, и Генрих машинально схватил бокал, стиснув его так, что стеклянные стенки тотчас же накалились.

— Матушка! — срываясь, снова заговорил он, стараясь перекричать духовые и скрипки, залпы и гомон гостей. — Это, действительно, очень важно! И, возможно, окончательно изменит весь миропорядок. Если только у меня получится… Выслушайте же, наконец!

— Вот где прятать! — послышался за спиной высокий голос равийской принцессы, и цепкие пальцы сжали локоть. — Вы прятать, а я искать!

Он обернулся, темнея лицом. Рядом с Ревеккой стоял вэймарский правитель.

— Дорогой кузен! — отрывисто проговорил он, привычно накрывая ладонью правой руки недоразвитую левую руку. — Ваша супруга заблудилась в салонах. Мне пришлось любезно сопроводить ее сюда.

— Благодарю, — сухо ответил Генрих. — Я оценил вашу заботу.

— О жене прежде всего должен заботиться ее муж, — возразил Людвиг. Совершенно нахально отодвинув Генриха плечом и ловко, по-военному прищелкнув каблуками, поклонился императрице. — Вы все хорошеете, ваше величество.

— Я польщена, — сдержанно произнесла она, отчасти разделяя неприязнь Генриха к вэймарскому королю и всему Вэймару в целом, но подавая руку для поцелуя. — Простите, что не явилась на вашу коронацию.

— Зато на нее явился его императорское величество. И этот благородный жест укрепит союз между Вэймаром и Авьеном! Да! — он гордо вскинул подбородок. — Я также выражаю почтение мужеству, с которым император держался при сегодняшнем тревожном событии!

— Его величеству ничего не угрожало, — Генрих снова вклинился между матушкой и королем, нервно сжимая бокал и замечая, как в стекле закипают пузырьки. — И не будет угрожать, пока я нахожусь рядом.

— Большая удача иметь такого сына, как вы, любимый кузен, — улыбка Людвига, точно вырезанная из бумаги, казалась раздражающе фальшивой. — Уверен, при такой поддержке его величество кайзер проживет до ста лет и больше, храни его Господь! — он завел глаза и набожно перекрестился. — Что хорошо для империи, но не очень хорошо для вас, мой друг. Я имею в виду, — добавил Людвиг, поймав полыхающий взгляд Генриха и явно радуясь, что колкость достигла цели, — вам очень не скоро передадут корону. А ведь время идет. Сколько вам исполнилось? Двадцать пять? — он сокрушенно покачал головой. — Я стал королем в двадцать четыре.

Коснулся стеклянным боком бокала, вросшего в ладонь Генриха. Финальный залп болью опалил затылок, мир сузился до булавочной головки, на острие которой блестела одна лишь улыбка Людвига. И не осталось ни мыслей, ни слов — только пронизывающая дрожь и огонь, изнутри покалывающий пальцы.

— За то, чтобы мечты исполнялись своевременно, — тем временем, произнес вэймарский правитель. — И я выиграл давнишний спор.

— Спор?