Сказки и несказки - Осоргин Михаил Андреевич - Страница 14

Затем дома стали реже, погоня прекратилась; ноги его, вместо камня мостовой, ощущали уже мягкую дорогу. Силы Ерошки истощались и, добежав до опушки леса, он без сознания повалился на траву.

Когда он очнулся, — солнце уже зашло, и трава была покрыта росой.

Ерошка чувствовал себя усталым и разбитым. Рука его была порезана стеклом, которое он сжимал в кулаке, другая рука ныла от сильного удара по зеркалу. Он едва стоял на ногах, его лоток, и шапка, с зашитыми в ней тремя рублями, были потеряны в бегстве.

Ерошка огляделся по сторонам и увидел, что упал близ большой проезжей дороги, невдалеке от города. Куда вела эта дорога, он не знал; но он помнил, что ждет его в родном городе: те же наскучившие ему здания, магазины, ночлежка, та же бесконечная вереница людей и… ни одного человека.

И, повернувшись спиной к городу, медленно ступая усталыми ногами, Ерошка пошел по направлению к лесу, куда, в густую темноту, убегала проезжая дорога…

На окраине небольшого города стоял старый дом, по виду очень странный. Ни одно из его окон не выходило на улицу, а вместо них на внешней стене были нарисованы ставни, задвинутые засовами. Так как этот дом никогда не отделывался заново и не красился, то штукатурка местами отвалилась вместе с краской, с крыши свешивались лоскутья листового железа, водосточные трубы снизу были оборваны, и здание имело самый невзрачный вид. Но ворота дома были крепки и очень внушительны.

Каков был дом со стороны двора и со стороны большого сада, который к нему прилегал, о том многие раньше знали, но успели позабыть. Дело в том, что про это странное здание ходила среди населения дурная слава. Всем было известно, что в доме никто не живет уже лет двадцать, с тех самых пор, как хозяин дома, большой богач, уехал навсегда за границу и сдал управление домами нотариусу, запретив отдавать дом внаймы. А между тем соседи говорили, что не раз замечали, будто кто-то по ночам бродит по саду, хлопает входными дверями, колотит молотком в стену, а иногда со стороны дома доносятся даже разговоры. Говорили, что один мальчик полез однажды в сад через забор и увидал в доме свет сквозь заколоченные окна. Уверяли даже, что он видел там что-то еще похуже, но, к сожалению, проверить это было невозможно, так как мальчик этот был глухонемой.

Но вот однажды все соседи страшного дома переполошились. В один и тот же осенний темный вечер несколько человек ясно слышали скрип отворяемых дверей и несколько мужских голосов, видели яркий свет на дворе. А на утро обратили внимание, что в воротах дома, на размокшей земле, видны были следы лошадиных копыт и колес, а в калитке, по-прежнему запертой на ключ, был защемлен кусок старой выцветшей материи и веревка.

Пошли разные догадки и предположенья, придумывали всякие небылицы. Невдалеке от ворот собралась даже толпа любопытных, обсуждая это странное явленье. Как вдруг произошло нечто еще более странное и небывалое, что заставило наиболее трусливых разбежаться.

Среди белого дня застучал в воротах засов, распахнулась со скрипом калитка и на улицу вышел пожилой человек высокого роста и представительного вида, очень хорошо и просто одетый. Увидав кучку любопытных, он посмотрел на них, усмехнулся и быстро пошел к ним через улицу. Зрители поспешили все разбежаться, кроме глухонемого парня, того самого; который еще мальчиком лазил в сад странного дома. К этому парню и подошел незнакомый господин и, что всего чуднее, сразу начал с ним разговор знаками, словно он заранее знал, что парень не слышит и не говорит. Затем и он и немой ушли обратно во двор дома, заперев калитку.

К вечеру дело немного объяснилось. Оказалось что этот господин приехал накануне, что он занял весь дом, будет в нем жить и что парня он нанял к себе в услуженье. Подробности были неизвестны и узнать их было не от кого. От немого добиться толком ничего не могли, да он и сам ничего не знал, только подсмеивался над трусостью тех, которые разбежались при виде незнакомца.

Скоро все успокоились и привыкли к мысли, что в таинственном доме теперь живет какой-то таинственный человек. Впрочем, теперь дом, как обитаемый, перестал уже казаться соседям таким страшным. Удивились только, что новый жилец не отделал заново дом и даже оставил все сени наглухо заколоченными.

А между тем, если прежде только трусливые соседи выдумывали про старый дом разные небылицы, то теперь там действительно было много странного.

Таинственный жилец занимал по-видимому только две комнаты в нижнем этаже. Эти комнаты по вечерам убирал немой, так как почти весь день жилец спал и вставал только под вечер. Остальные комнаты были всегда заперты, и ключи от них жилец держал при себе. Вечером же, когда немой, кончив уборку и приготовив обед, уходил домой, жилец, наскоро пообедав, уходил в верхний этаж, где все комнаты были заняты столами с какими-то банками, бутылками, машинами, трубками и инструментами. В банках сохранялись в спирту разные животные, но особенно много было частей человеческого тела: руки, ноги, целые головы, внутренности и целая коллекция глаз. Стояли также целые ящики с человеческими костями, прекрасно вываренными и скрепленными тонкой проволокой; были и целые составленные скелеты разной величины. На стенах были развешены чертежи, на полках лежали сотни толстых книг, на разных языках.

Одна из комнат вся была уставлена бутылями и склянками с разноцветными жидкостями. Здесь всегда горел камин, а по ночам целый ряд спиртовых и газовых рожков нагревал платиновые тигеля разных величин. В этой комнате таинственный жилец и работал все ночи до самого утра. Одетый в черный рабочий халат, в черной бархатной шапочке и больших синих очках, защищавших глаза от света рожков, он переходил от стола к столу, отмеривая по каплям какие-то жидкости, рассматривая их на свет, нагревая их в стеклянных трубках, записывая на листах бумаги цифры и значки и не давая себе ни минуты отдыха. Так работать может только человек, отдавший всего себя науке и важным открытиям.

И действительно, это был великий ученый, равного которому не было до того времени. Но в то время, как другие ученые были окружены почетом и славой, писали книги, имели множество учеников, — его не знал никто, и никто не видал его опытов. Даже те, кто встречались с ним при его молодости, давно уже потеряли его из виду и забыли его имя. Прошлое его никому не было известно. У него не было родных, и хотя он был очень богат, у него не было ни врагов, ни друзей. Те, кто встречали его изредка или имели с ним дела, считали его странным человеком, с которым нельзя сойтись близко и от которого ничего нельзя выпытать. Благодаря богатству он мог устроить себе жизнь уединенную и совершенно независимую.

Таков был новый обитатель старого дома на окраине города.

Была глубокая полночь. Ученый сидел близ камина в глубоком, обитом кожей кресле и пристально смотрел на пламя газовых рожков, над которыми, на металлических подставках, висели, слегка покачиваясь, тигеля разных величин. В комнате было душно и жарко, но он уже давно привык к этой обстановке и к вредным испарениям газов, которыми был пропитан воздух. Он давно уже отказался от чистого воздуха полей и лесов, от голубого неба и солнечного света. Было время, когда все это было ему дорого и любо, когда он, бросив родной город, не имея верного куска хлеба, бродил по целым месяцам по незнакомым местам, ночуя в лесу, питаясь, чем попало, не зная, куда и зачем он бредет. Но время это было давно, очень давно; оно оставило по себе только осколки смутных воспоминаний, да еще один осколок — осколок чудесного стекла, с которым он не расставался всю свою жизнь и который хранился у него в дорогом ларчике в несгораемом шкафу.

С этим осколком он обошел и объездил все страны, перевидал миллионы людей, от самых просвещенных до дикарей. Ни старик, ни ребенок, ни взрослый человек не прошли мимо него незамеченными и не изученными. В каждом он подмечал те черты, которые более или менее общи всем людям; и в каждом он умел находить что-нибудь особенное, отличающее его от других. На склоне лет он мог смело сказать, что никто не знает людей так хорошо, как знает он. Это так же верно, как и то, что никто не обладает другим чудесным стеклышком.