Медленные пули - Рейнольдс Аластер - Страница 17

Дядюшка рассказывал, что раньше аэростаты загораживали город сплошным занавесом. По мнению Счастливицы, не очень-то это было и здорово, ведь они наверняка постоянно застили солнце. В прошлом, если истории староведов хоть вполовину правдивы, вообще было совсем не здорово.

Но дядюшка часто повторял: «Никто не знает наверняка».

У Кодайра была комната в хостеле «Монах», красном доме, который прятался в прохладной тени деревьев и летом служил прибежищем кочевым семействам. Кодайра знали почти всех торговцев, которые останавливались тут, ведь они часто встречались в Безлюдье – обменивались запчастями двигателей и маслом для своих оверлендеров. В Безлюдье было сколько угодно места, да и в городе тоже, поэтому никто не покушался на чужую добычу. До наступления Часа столько всего успели понаделать: стоит где угодно в Безлюдье соскрести пядь грунта – и покажется что-нибудь яркое, незнакомое, за что горожане заплатят не скупясь.

В центральном зале хостела «Монах» стоял стол на ко́злах. Вокруг него собирались на ужин гостившие там семейства. После трапезы обязательно выпивали и пели хором. Рассказывали истории, оживляли воспоминания. Когда Счастливице разрешали допоздна не ложиться спать, она, широко распахнув глаза, радостно впитывала царившую там атмосферу.

Одна торговка, передав старшему Кодайра глиняную кружку с пивом, поведала, что встретила на севере создателя: тот ползал по равнинам, искал среди мусора металл и пластик. «Если есть создатели, – мрачно, будто предостерегая, заметил кто-то, – то, может, и энолы остались». Но хмурого типа одернули: создателей построили люди незадолго до наступления Часа, а энолы явились с небес, со звезд. Их больше не осталось; вот уже лет десять – двадцать ни слуху ни духу, да и вообще, вероятно, за столько лет и уцелела-то всего одна – отбилась от своих и так ловко спряталась, что создатели ее не прикончили. Блуждающий по Безлюдью создатель – это интересно, да, но беспокоиться не стоит.

– В Безлюдье столько всякого чудно́го, – рассмеялся дядюшка Кодайра, – что нам и не вообразить. Я такое видал… Смутные громадины вдали на горизонте… – Он хлебнул из кружки. – Я вот что думаю: если там и остались машины, они нас не тронут, как и мы их. Выживают-то лишь самые умные. А умным неприятности ни к чему.

– Дядюшка, а энолы еще остались? – спросила Счастливица.

– Да какое там! – ласково ответил торговец. – Энолы – та еще дрянь, но их уже давно нет. Как и тех динозавров, которых я тебе в музее показывал, помнишь?

Динозавров Счастливица помнила – рассыпанные по растрескавшемуся мраморному полу кости, обросшие пушистым слоем пыли. Но вот где был тот музей, в каком городе – забыла.

Она кивнула:

– Но старики говорят, что энолы еще вернутся. А про динозавров так не говорят.

Торговец опустился на колени, чтобы заглянуть племяннице в глаза, и сказал:

– Детка, а как ты думаешь, почему они так говорят?

– Не знаю, – пожала плечами Счастливица. – Может, чтобы им не казалось, что они зря тратят время на починку аэростатов.

– Тут есть доля правды, – рассмеялся дядюшка. – А еще, чтобы мы, молодые, по-прежнему верили, что они нам делают большое одолжение. – Он потрепал девочку по щеке. – Мы ведь их кормим, даем приют. Вот решим, что проку от них больше нет, и как поднимемся наверх, как повыкидываем их в окошки. Они и ворчать сразу перестанут.

Сначала Счастливице показалось, что дядюшка говорит серьезно, но потом она увидела, как насмешливо изогнулись его губы. «Если он так легко отмахивается от стариков, – подумала девочка, – может, они и не правы. Может, им просто нравится шить и они придумывают себе для этого причину».

Кодайра стер с подбородка пивную пену, поставил кружку и подхватил Счастливицу на руки:

– А знаешь, что я думаю, принцесса?

Девочка заглянула ему в глаза, боясь услышать продолжение.

– Нет.

– А думаю я, что тебе давно пора спать.

– Мне снова приснится дурной сон, – замотала она головой. – Я точно знаю.

Но Счастливица знала и то, что спорить бесполезно. К тому же дядюшку упрекнуть не в чем. Ей ведь никогда не удавалось на следующий день толком вспомнить содержание сна.

Глаза были закрыты, она не видела стен хостела «Монах» и потемневших от табачного дыма распятий. Она видела расчерченные инверсионными следами небеса над полем боя, дым, поднимавшийся в стратосферу от развороченных машин.

Просканировав горизонт, она поняла причину тишины, беспокоившей ее уже почти двести мегасекунд. Она последняя осталась в небе, все остальные – внизу, зарылись в землю или их прикончила полушарная сеть.

Повозившись, она нашла на подушке местечко попрохладнее. Смутно припомнился шарик-глобус, который она носила в деревянном лотке по Хохолку Какаду. Она увидела на нем переплетение красных линий, радиально расходившихся от двух континентов (названий этих континентов она не знала, зато знала, что служит одному из них); увидела, как землю усеивают крупинки золотого света, как навсегда гаснут красные линии.

А потом окончательно соскользнула в сон, утонула в воспоминаниях, не задерживаясь на спасительных бессонных отмелях.

Это был сон о войне.

Война в той мере, в какой она имела значение для тех, кто ее начал, закончилась. Сети больше нет, ни одна из сторон не может теперь поддерживать связь со своими рассеянными войсками. Почти все центры, где сосредоточилось население, подверглись ударам, многие города просто-напросто исчезли с лица земли, превратились в кратеры. Зоны боевых действий были разбросаны бессистемно: солдаты дезертировали, сбились в банды мародеров, охотящихся за едой, водой и медикаментами. Машины, которым удалось пережить первые пятьдесят минут сражения, бездействовали, ожидая приказа.

Такие же машины, как и она сама.

Она покружила возле вражеских сооружений и взяла на прицел фабричный модуль, с грохотом ползущий по морю барханов.

Встреча с модулем снилась ей много раз и теперь воспринималась как начало собственной метаморфозы. Она едва ли обладала сознанием, когда целилась в противника, но именно в этот момент был дан толчок эволюции, которая привела… которая завела ее так далеко во времени и пространстве. Хотя модуль был поврежден и уже давно бездействовал, она испытывала к нему необъяснимое сочувствие. Как к истрепанной, проеденной молью кукле. Она решила уничтожить его дискетным залпом, сочтя слишком мелкой целью для ядерного боезаряда. У нее, как у пчелы, лишь одно жало; пустив его в ход, она протянет недолго.

Заострив крылья, она ринулась вперед, чтобы на сверхзвуковой скорости впритирку к земле зайти на цель.

Еще мгновение – и она уничтожила бы модуль, но тот вдруг выпустил лазерный луч.

Фабричный модуль не попытался ее сбить, он отправил закодированное сообщение для смарт-среды в ее электронном мозгу. На первый взгляд сообщение выглядело вполне безобидно. Но она все равно потратила несколько микросекунд, проверяя его на вирусы, и лишь потом допустила в свой мозг.

Еще несколько микросекунд ушло на обдумывание.

Она догадалась, что это послание – в определенном смысле форма защиты. В электронный мозг загрузились тысячи симуляций. Все они проигрывали ее возможные атаки: вот дискетные снаряды вылетают, расходятся вращающимися пятнышками, а потом фабричный модуль сбивает каждый ответным ударом, так что они не успевают нанести ущерб.

Еще через несколько микросекунд она осознала, что именно имеет в виду модуль: «Уходи, ты зря теряешь время. Побереги боеприпасы для того, кого действительно сможешь уничтожить. Здесь ты успеха не добьешься – чуть заденешь мою броню, вызовешь несколько мелких системных сбоев…»

Тогда она подумала: «Да, но как насчет тех вариантов атаки, которые ты не учел?» Она нашла новые траектории и точки сброса. На основе полученных симуляций смоделировала свои собственные, чтобы определить, справится ли с ними фабричный модуль.

Результатом осталась довольна. Такие удары модулю не отразить.