Блудный брат - Дембский Еугениуш (Евгений) - Страница 49

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая

— Всегда они тут стоят, — процедил сквозь зубы водитель. — Чер-рт бы их побрал!.. Здравствуйте! — громко крикнул он, не скрывая неприязни. — У меня пропуск на стекле, в чем дело?

— Проверка, — буркнул кто-то из-за машины. Сирены смолкли. Наступила тишина, необычная тишина в центре большого города. — Спасибо, — сказал полицейский. — До свидания.

— Как бы не так, — проворчал водитель и резко рванул с места.

Сквозь стекло я увидел барьер, полицейскую машину с вращающимся маячком на крыше и троих полицейских. Поблескивающий маячок был, похоже, единственным движущимся предметом в поле зрения, по крайней мере в моем. Машина прибавила скорость и помчалась по освобожденным другими водителями улицам, со стороны это должно было выглядеть как кадр из постапокалиптического фильма, и все происходящее начинало меня интриговать. Что ж, прекрасно. Я уже опасался, что переживу очередное приключение, не принимая в нем особого участия, впервые в жизни. Водитель выжимал из машины все, что было у нее под капотом, видимо, желая воспользоваться спокойствием на улицах. Конвоир даже что-то пробормотал на одном из эффектно украшенных скрежетом шин поворотов, но водитель лишь захихикал. Конвоир обиделся и замолчал. Зато пошевелился один из моих спутников и повалился на пол. Конвоир буркнул что-то насчет безответственности и, держась за спинки, добрался до лежащего на полу, чтобы усадить его в кресло. На время этой операции я на всякий случай закрыл глаза, а когда открыл, центр закончился. Теперь я видел, словно на пущенной назад пленке, как постепенно становится реже застройка, уменьшается число магазинов, ухудшается качество асфальта. Потом остались лишь придорожные магазины и дома за ними, потом только дома, а когда пришла очередь домов для богатых, вдоль дороги потянулось ограждение из густой сетки. Сквозь нее не удалось бы просунуть и кончик пальца, через густое сплетение почти ничего не было видно. Я поспорил бы на последние чистые носки, что на этом ограждении висело по крайней мере несколько разновидностей датчиков — сенсоры, инфра, ультра и сотни других; комар, который перелетит через эту сетку и будет все еще в состоянии размножаться, должен считать себя счастливчиком. Я почувствовал, что вскоре мне представится возможность познакомиться с этой территорией изнутри. Так оно и случилось. Мы свернули на дорогу, ведущую к воротам. Я закрыл глаза и в очередной раз подумал, чтобы приободрить себя: интуиция, подтвержденная могучим логическим мышлением, способствует удаче.

Контроль у ворот был чистой формальностью, но это были лишь внешние ворота, потом, метров через пятьдесят, нас остановили снова, и на этот раз машину тщательно перетряхнули, а каждому из пассажиров откинули с лица капюшон и с чем-то сравнили — видимо, нас успели сфотографировать, без моего, черт побери, ведома. Еще несколько сот метров — воинская часть, вот куда нас привезли, но народу здесь было не слишком много — и машина затормозила перед казармой, ничем не отличавшейся от других. Водитель и конвоир выскочили из машины, а я не догадался приподнять голову и посмотреть, что они собираются делать. Через несколько секунд ответ ударил мне в нос — они просунули в машину шланг и пустили смесь аммиака с чем-то еще похуже. Я был одним из первых, выскочивших из газовой камеры на колесах, громче всех кричал, громче всех протестовал против того, чтобы нас возили по миру с голыми задницами. Я уже знал, что не стану высовываться, в армии самый лучший цвет — серый, никого не интересуют рядовые солдаты, они составляют стержень армии, но кого это волнует? Важны самые строптивые и самые дисциплинированные, это они — в зависимости от перевеса тех или других — выигрывают и проигрывают сражения и войны. Этот закон я сформулировал пару десятков лет назад, в соответствии с ним из каждой армии следовало уволить именно середнячков и сражаться лишь силами представителей крайностей, это было бы дешевле и здоровее для общества, поскольку солдафоны и свободолюбцы к тому же представляют для общества опасность. Война выглядела бы совершенно иначе, если бы было известно, что в ней принимают участие только анархисты, коммунисты, сатанисты и пигмеи. Помню, когда я сформулировал этот закон вслух, сержант Кашель отвел меня в сторону, положил руку на плечо, пристально посмотрел в глаза, а затем ударил другой рукой сначала в живот, а потом в нос. Когда я, застигнутый врасплох, упал на колени и посмотрел вверх, Кашель наклонился и процедил: «Умник, были уже такие, кто хотел при случае избавиться от нежелательных элементов, но армия должна быть армией. И только попробуй еще раз пошутить так же вслух! — Он повернулся, чтобы уйти, но в последний момент что-то его остановило, он посмотрел на меня и добавил с явной укоризной: — Один дебил так пошутит, а другой возьмет и воспримет это всерьез». Потом сплюнул и скрылся за углом казармы. Проанализировав поведение сержанта, я понял, что его реакция была столь резкой потому, что мои «директивы» могли изменить любимую армию Кашля, саму по себе чудесную, по его мнению, в качестве орудия для реализации планов какой-нибудь сволочи.

Водитель смотрел на нас с некоторого расстояния, сдерживая улыбку — либо он когда-то уже схлопотал за свое хихиканье, либо видел подобное множество раз. Конвоира я вообще не видел, вероятно, он ушел в казарму сразу же после того, как подключил шланг, и как раз в этот момент он вышел из здания в обществе сержанта, макушка которого напоминала мяч для гольфа — голая и покрытая мелкими шишечками. Сержант подошел ближе и небрежно отдал честь, несколько иначе, чем это делается обычно, — приложенная ко лбу рука была согнута, словно он прикрывал глаза от солнца. Я окаменел, хотя из глаз у меня все еще текли слезы, а в носу отчаянно жгло. Открытый от удивления рот представляет собой мало эстетичное зрелище, но помогает перевести дыхание, во всяком случае, меня это наверняка спасло от удушья. Я смотрел на сержанта Кашля, который мгновением раньше вернулся ко мне в воспоминаниях, а теперь — в реальности. Он окинул группу кашляющих и чихающих голышей бдительным взглядом, не пропустив и меня, но я не заметил в его глазах ничего напоминающего улыбку или понимание, ничего, что говорило бы о том, что сержант Кашель — знакомый мне сержант, а не его копия с той стороны мира. Видимо, это все же была копия. Но подобие было потрясающим — так же как и Кашель, он приподнялся на носки и крикнул:

— Не могли бы вы выстроиться в две шеренги? — И если бы он не добавил: — Жопы подравняйте, мать вашу… — я бросился бы ему на шею.

Но Кашель, наш любимый Кашель, не употреблял слов крепче, чем «черт», да и то, услышав известие о начале Третьей мировой войны. Водитель пожал плечами и толкнул в плечо стоящего ближе всех, показав ему на прочерченную на асфальте линию.

— Можно побыстрее? — рявкнул Кашель, может, и не Кашель, но точно сержант. — А то хотелось бы успеть еще сегодня.

Я вздохнул, с сожалением и облегчением одновременно. Кашлю было абсолютно чуждо чувство юмора. Подобная ирония в словах и голосе не свойственна была органам речи сержанта Кашля, нашего сержанта Кашля. Этот был усовершенствованной версией нашего, отличавшейся наличием казарменного юмора и умением употреблять ругательства. Я подумал, что когда-то предпочел бы именно эту модель, но сейчас ощутил идиотскую ностальгию по «своему» Кашлю, отверг нового и решил ему не поддаваться. Мы выстроились в некое подобие двух шеренг, на лице сержанта отразилась боль, в этом отношении он был похож на моего Кашля.

— Сегодня вы только получите форму и распределите между собой койки и шкафчики, — сказал сержант. — Настоящее…

— Простите… — Я поднял руку, чтобы задать вопрос. Мешок тут же свалился, и я, вместо того чтобы заняться вопросом, занялся мешком. Сержант нахмурился, я посмотрел на него подтягивая вверх мешок. — Простите, на этот раз за мешок. — Я лучезарно улыбнулся. — Я хотел спросить, как нам вас называть? — Сержант вытаращил глаза, давление внутри его организма явно возросло — я видел, как затрепетали ноздри, словно клапаны котла. — Если нужно будет вас позвать, или еще что…

• Предыдущая
• 49/82
• Следующая