Золото Ларвезы (СИ) - Коблова Ирина - Страница 60

– Ничего не поделаешь, люди есть люди, – произнес Юлур тихим приятным голосом. – Каждый из нас хочет, чтобы его вкушали. Быть пищей – наше главное предназначение и естественное для человека желание, из-за этого люди соперничают, злословят друг о друге, исподтишка друг другу вредят. Недаром говорят, где люди – там и гадючник.

– Все бы отдала за то, чтобы стать вкусной, – охрипшим от слез голосом пробормотала Мейлат.

– Может быть, ты будешь вкусной в следующей жизни. Зато у тебя доброе сердце. Для тебя есть дело: вернулся караван из диких земель, сегодня утром были торги, и у нас двое новеньких. Ты позаботишься о девушке по имени Клименда – обучи ее всему, что должны знать люди Дахены. Первое время будешь за ней присматривать. И главное, следи, чтобы наши ревнивые вкусняшки не подсыпали ей какой-нибудь дряни.

– Буду следить, – заверила Мейлат, вытирая слезы.

Хорошо, что для нее нашлось занятие. Лишь бы эта Клименда не оказалась такой же вредной, как Банарья или Кумабур.

Все-таки Глодия не прогадала, когда пошла с той полоумной теткой, всучившей ее работорговцам из Эгедры. Добралась бы она куда надо в одиночку – это коровьим хвостом по воде писано. Она слыхала о том, что маги Ложи бывают в Исшоде в командировках, ну и представляла себе, что хоть там и полно нелюди поганой, но живет эта нелюдь по-людски, потому что как же иначе? Железных дорог нет, зато небось дилижансы ходят, и гостиницы есть, и какой-никакой порядок… А оказалось, ни гостиниц, ни дилижансов, не говоря уж о порядке.

Если бы вурваны не охраняли своих подопечных, те достались бы на обед стигам или скумонам, которые порой мелькали среди цветущего кустарника. Или кого-нибудь выкрали бы увязавшиеся за караваном амуши – дело кончилось стычкой, и одного из своих эти пугала утащили с поля боя за руки, за ноги, словно долговязую сломанную куклу. Еще и хохотали так, словно не трепку получили, а одержали победу. Глодия смотрела на них с оборвавшимся сердцем, на привале Аруламу пришлось отпаивать ее сладким чаем.

К Аруламу она за время пути втерлась в доверие, и тот определил ее, как самую бойкую и смышленую, главной над остальными нераспробованными. А вурваны держались особняком, до разговоров с людьми лишний раз не снисходили.

– Это не должно вас ранить, ведь они намного выше людей, они вершина пищевой цепочки, – увещевал Арулам. – Наше человеческое предназначение – во всем угождать им и быть хорошей пищей, тогда они будут с нами ласковы.

По благоуханной зеленой Исшоде ехали в закрытых повозках, запряженных очалами – здешними животными с ножищами как у слонов, складчатыми шеями и толстой кожей цвета перезрелой репы. В этих краях очалы остались только в Эгедре, остальных сожрали.

Завернули в город Джахагат, чтобы продать на невольничьем рынке тех двоих, которые оказались невкусными. Одно название, что город – аж в глазах рябит, такая вокруг пестрота и несуразица, зато Глодия разжилась там ценной информацией. Арулам сказал, что несчастных купили рофские амуши для своей царицы Лормы. Эта Лорма тоже вурвана – по слухам, самая древняя представительница их благородного племени. В отличие от эгедрийских вурванов, она людей убивает, и ей невелика разница, вкусный человек или нет, лишь бы утолить свою неистовую жажду. В Эгедре ее осуждают.

«Осуждать-то горазды, да это не помешало вашим проглотам сбыть ей тех бедолаг», – хмыкнула про себя Глодия.

Эгедра ей не понравилась: то ли город, то ли не пойми что. Ну, да она ведь не на постоянное жительство сюда приехала, а для исполнения своего тайного плана.

На приличном расстоянии друг от друга громоздились колоссальные постройки, обшарпанные, как последние трущобы в Аленде, каждая величиной с целый квартал. Над плоскими крышами зеленели кроны деревьев, а посередке непременно торчала башня: будто господин в длинном черном пальто смотрит сверху вниз на склонившееся перед ним отребье.

Унылые длинные здания – в четыре-пять этажей, а мрачные башни – в два раза выше, их оконные переплеты и балкончики сверкали позолотой. Глодия уже знала, что вурваны живут в башнях, а люди в домах. Промеж «владений», как называл это Арулам, примостились одноэтажные жилые хибары, мастерские, лавки, сараи. Виднелись и огороды, и загоны для скота, на речке ловили с мостков рыбу.

Повозки остановились у большого приземистого строения – там новоприбывших разместили на ночлег, перед тем сводив в купальню. Одежу выдали новую, но Глодия отстояла свою нижнюю юбку, в которой много чего поназашито. Сказала, это подарок покойной бабки, на удачу, и оборки до сих пор как новенькие, нипочем она с ней не расстанется, самолично постирает да будет носить дальше. Переорать-переспорить ее никто из местного народишка не смог, кишка тонковата, в конце концов отстали.

На ужин пресные лепешки и вода: чтобы ничто не повлияло на вкус крови перед завтрашним аукционом. Потом их всех завели в длинную комнату с низким небеленым потолком и подвешенными в ряд гамаками – совсем как в сакхандийской «ночной гостинице» для припозднившихся прохожих, только без оберегов на стенах, не станет же нечисть против себя колдовать.

Душную темень еле-еле рассеивали тусклые шарики-светляки, чтобы те, кому посреди ночи приспичит, нашли дорогу к лоханке за ширмой. Кто-то захрапел сразу, кто-то тихонько всхлипывал. Глодия с мрачным азартом, смакуя подробности, проговаривала в уме, что и как она выскажет своему засранцу, когда до него доберется.

Тут-то и случился весь этот ужас, и будь она опытной амулетчицей – с головой бы себя выдала, ведь тогда бы она не визг подняла, а вмазала по упырятине: в числе прочего у нее в нижней юбке были зашиты «Каменный молот» и «Медный кулак».

Ни одна половица не скрипнула, когда в гуще мрака возникло шевеление, и оттуда беззвучно выплыло два темных сгустка. Вроде глаза блеснули… Один из сгустков навис над крайним гамаком, оттуда донесся сдавленный стон. Заледеневшая Глодия наблюдала сквозь ресницы, как второй – вторая, второе? – скользит по проходу: можно подумать, закутанный в черное человек, хотя наверняка же не человек это вовсе. И на снаяну не похоже, те прозрачные, белесые, как будто сотканы из тумана.

Казалось, оно выбирает, на кого наброситься. Когда стало ясно, что эта жуть того и гляди окажется возле нее, Глодия что было мочи завопила дурным голосом.

Жуть отпрянула, напоследок прошипев с досадой:

– Тупая шея!

У здешних это считается нехорошим ругательством – все равно что дурой обозвали, только еще обидней.

Вторая жуть бросила свою жертву и тоже исчезла в непроглядной темени. Может, вылезли в окно, может, смылись через потайную дверь, но когда набежали люди во главе с вурваной из тех, кто сопровождал караван, и вспыхнуло с дюжину новых шариков-светляков, оказалось, что посторонних в комнате нет.

Пахло кровью, как будто зарезали скотину, в придачу кто-то обделался. Одна из девушек рыдала в истерике. Глодия лежала оцепеневшая, ее запоздало прошиб холодный пот, и она впервые пожалела о том, что затеяла это сумасшедшее путешествие.

Вурвана ходила от гамака к гамаку и осматривала свой товар на предмет повреждений. Она единственная была без шарфа, на шее алмазное ожерелье, туника заткана богатым шитьем, из замысловатой, как на бал, прически торчат золотые шпильки. Черты суховатого лица правильные и жесткие, встретишь такую на улице – не угадаешь, сколько ей лет, сорок или за шестьдесят. Под ее пронзительным взглядом Глодия еще пуще обмерла, аж живот свело.

Убедившись, что больше никто не пострадал, вурвана отдала распоряжения, и парня с разодранной шеей куда-то унесли – живого или мертвого, Глодия не поняла. На всякий случай пожелала ему, как полагается, добрых посмертных путей.

Она думала, что после этаких страстей ни в какую не уснет, но те, кто их стерег, применили какие-то успокаивающие чары. Сама не заметила, как ее сморило, а проснулась только утром. За окнами сияло солнце, оглушительным хором щебетали птицы. На потолке копошилась всякая летучая и ползучая дрянь вдвое-втрое крупнее той дряни, которая водится в Ларвезе.