Кино (СИ) - Шаров Дмитрий - Страница 14

Я очень часто отключаю на весь день телефон. Мне и так особо никто не звонит, но тем самым я как будто ещё надёжнее прячусь от внешнего, готового каждую секунду ворваться в мою жизнь и смять её, подобно тряпичной кукле. Этого я допустить просто не могу, а потому продолжаю усиливать оборону, посредством всё дольшего отключения от реального мира, посредством виртуального диспетчера. Странно, очень странно всё это. Я один ловлю себя на мысли, что нахожусь в дурдоме, когда люди всё чаще общаются не друг с другом, а посредством телефонов и прочих гаджетов, хотя бы потому, что это удобнее. Но удобнее, не значит необходимее. Это давно превратилось в привычку, в блажь, в оправдание вложенных средств, но никак не в обходимость. По мне, так достаточно пары звонков в месяцев. Но вместо этой пары сыпятся тонны текста, ненужных, тревиальных слов и уже ставшие немного механическими эмоции, которые теряют в искренности в силу заеженности и стёртости. Да, это прогресс, с этим должно считаться. Но только кроме пустоты от этого соблаговоления сказать общения ничего не остаётся. Чтобы это всё значило?

Капающие, промасленные звёзды. Ночь мешает сны с явью так, что перестаёшь понимать что есть что. А в сущности всё равно. Лишь бы чувствовать, осознавать, цепляться и карабкаться выше, до самых бескрайних гор, где спрятана от всех любопытных глаз полянка, пропитанная солнечным светом. Мне кажется, нет, я почти уверен в этом, как в самом себе, что встречу тебя там. Непременно встречу, и тогда уже найду что сказать, а не промолчать как тогда, отпустив и смирившись с утратой.

Капающие, промасленные звёзды. Ночь мешает сны с явью так, что перестаёшь понимать что есть что. А в сущности всё равно.

Всё мы, подобно слепым, идём на свет. И не так важно от чего или кого он исходит: от тусклой ли звезды, робко разгоняющей ночной мрак, от чуть покосившегося от снега фонаря, в приюте которого мрачные мысли не так сильно гложут сердце или же от человека, который вдруг ушёл, но оставил по себе яркое солнце, света которого, кажется, хватит, чтобы осветить самые тёмные уголки души.

***

Мне нравилось смотреть как она танцует. Этому занятию она отдавалась беззаветно, словно в самом танце была заключена жизнь и если вдруг остановиться, то вместе с этим остановиться и сердце, которое не сможет после этой феерии чувств, эмоций и смыслов найти мало-мальский повод биться. Именно в танце, когда мы робко кружились под популярный хит, я понял, что окончательно потерял голову.

Для меня она всегда была ребёнком, даже несмотря на едва ли заметную разницу в возрасте. Я был всего-то на пару лет старше. Её хотелось оберегать, защищать, радовать, смешить, крепко прижимать к себе и не отпускать, заслонив тем самым от всякой боли. Я не просто обрёл человека, но нашёл в ней смысл самой жизни, не только своей, но и всякой другой, как триумф чего-то вечного, незыблемого, о чём и не скажешь простыми словами, а только разве почувствуешь, прикоснувшись к этому сердцем. Это походило на восторг, от которого, право, хочется задохнуться. Она же, как квистинстенция всего того торжества, мне казалось чем-то неземным, воздушным, каким-то сладким миражом, который вот-вот исчезнет, стоит только невольно моргнуть или отвести на миг взгялд. Но это всё было напрасным страхом. Она не исчезала, да и я не хотел смотреть никуда, кроме как на неё, силясь очтего-то запечатлеть в памяти эти её бездонные глаза, которые так часто теперь вижу во сне. А бывает даже встречаю среди прохожих, но приглядевшись понимаю, что обознался.

Не думал никогда, что так сильно влюблюсь. Вся эта романтика давно перестала меня трогать, после того, как я несколько раз больно обжёгся. Отношения перестали меня ни то что радовать, но даже раздражать. И вдруг в моей жизни появилась она, как будто что-то щёлкнуло и всё стало иначе. Я впервые за несколько лет стал искренне улыбаться. Что-то невоообразимое происходило со мной рядом с ней, не иначе.

Но как это часто бывает, счастье было недолгим. К счастью вообще нельзя привыкнуть. Только начинаешь привыкать, как оно тут же упорхает от тебя, подобно бабочке. А тебе только и остаётся, что гнаться за ней с сачком, пусть эта погоня и займёт целую жизнь.

Свобода современного человека, а если называть всё своими именами, раба, определяется всего лишь длиною цепи, более короткой или, напротив, более длинной, на которую его сажает ни кто либо, а лишь собственное невежество.

***

Реальность, буквально напичканная прямыми линиями и испещренная острыми углами не оставляет на мне ни единого живого места. Я боюсь, что эта реальность однажды проникнет и в мои сны. Тогда мне точно конец.

***

Окружающий нас мир — это плоскость, заключённая в мыльный пузырь. Что самое забавное, так это то, что мыльный пузырь уже давно лопнул. Но мы, словно потерянные, продолжаем ощупывать пространство в поисках этого незримого ориентира, не находя ничего, кроме отголосков из прошлого — из далёкого и безвозвратно ушедшего детства.

***

Когда смотришь на себя как бы со стороны — видишь куда больше и дальше. Когда не смотришь на себя вовсе — видишь всё.

***

Можно быть действительно умным, а можно всего лишь изображать из себя умного. Последнее — мой предел.

***

Искать в этой жизни счастья, как некоего непреходящего ориентира, значит всего лишь тянуться с протянутой рукой к слепой судьбе. Это вопиющая глупость. И в этом нет ни капли человеческого достоинства.

***

Шаг вперёд, шаг назад, в любом направлении — всего лишь топтание на месте. Движение в полёте. Как бы ты быстро не бегал, ты не угонишься за птицей, взмывающей вверх.

***

Смех — отличная ширма, чтобы за ней прятать пришедший в негодность реквизит.

***

Воспитание не позволяет мне не считаться с этим миром. Образование, напротив, — презирать его до глубины души.

***

Бумажные деньги, в сущности, годятся только на то, чтобы делать из них самолётики, а не умножать на себя самое и без того уже помноженную во сто крат человеческую глупость.

***

Мой внутренний мир — битое стекло. Странно, что мне нравится гулять по нему именно босиком.

***

Глухой идёт на голос, слепой — на отсвет уличного фонаря. Человечество, даже будучи разделённым только на этих двоих, и то бы здесь не смогло договориться. Между двумя краями пропасти выбирают пропасть.

***

Писатель должен знать о человеке, о его душе, о его самых потаённых и смелых надеждах больше, чем кто бы то ни было. Люди для него, что полное звёзд небо для астронома. Талант писателя не только в том, чтобы заставить себе поверить, но сделать так, чтобы его слова, мысли, его история нашли одинаковый отклик в самом трепетном и, напротив, в самом чёрством сердце. К каждому он должен находить равноценный по эффективности подход, использую для этого самые сложные свои инструменты — искренность и сопричастность.

***

Ночь всегда голодна до живого человека. И ночью же, как правило, мы наиболее беспомощны. Но эта беспомощность так желанна порой. Как, к примеру, правда о себе. Как всякое ощущение непознанного в себе. Прерванный ночной разговор и вовсе как оборванная красная нить всей жизни — каждый раз досадуешь не на то, что его прервали, а больше на то, что его начал, на самого себя. Но каждый раз к досаде примешивается чувство похожее на то, будто смыл с себя налипшую грязь, начавшую покрываться коростой. А ведь ещё совсем немного, и всё грозило бы выльется в крик — беззвучный, одними только губами, но полный неизъяснимого выражения крик, такой понятный каждому, кто отчаялся разобраться в этой жизни хоть в чём-нибудь. И прежде всего в себе самом.

***

Дождь шёл аккурат всю ночь. Робкий поначалу, он всё сильнее распаялся, и до самого рассвета, мутного, цвета прокисшего молока, выбивал чечётку. После, через открытую форточку, я жадно вдыхал петрикор, словно больной, которого застал приступ астмы. А затем, скорее неосознанно, залпом выпил целую чашку горького холодного кофе, успевшего покрыться неприятной на вид плёночкой. Новая страница жизни из черновика плавно перетекает в чистовик, пока я ополаскиваю чашку в мыльной воде. Затем небрежно вытираю руки грязным полотенцем и снова подхожу к окну. Сквозь свинцовое небо пробивается солнце. Но когда я добираюсь наконец до уютного, чуть продавленного диванчика и беру с тумбочки томик Булгакова, то слышу как дождь разражается с новой силой. Когда идёт дождь, то чувствуешь себя не таким одиноким. Будто тебя навестил хороший друг, который с тобой просто так, без всяких на то причин, но в тот самый момент, когда тебе это особенно нужно.