Пленники чёрного метеорита. HЛO из Грачевки
(Фантастические повести) - Бачило Александр Геннадьевич - Страница 20

— Эге-гей! — радостно закричал Хруст и махнул Выдерге рукой.

Но в этот самый момент Выс прыгнул, когти его скользнули по кочке, и через мгновение Хруст уже глотал густую зловонную жижу. Рядом отфыркивался коняк. Хруст постарался горизонтально лечь на воду, но тяжелые сапоги и амуниция тянули его вглубь. Тогда он изловчился, с головой погрузившись в жижу, расстегнул пряжки на сапогах и сбросил их. Так же он поступил со шлемом. Ему удалось наконец ухватиться за седло. Выс, то сильно толкаясь всеми четырьмя лапами, то распластываясь неподвижно, медленно продвигался к твердому месту.

Когда Выдерга, до смерти напуганный их исчезновением, добрался до них, коняк уже выбрался на берег и шумно отряхивался, с укоризной поглядывая на хозяина.

— Ну надо же! — ругался с ног до головы грязный Хруст. — Ведь последняя кочка была. Сапоги новые, шлем, а-а… — он сокрушенно махнул рукой. — Жвалень шкуру с меня спустит.

— Если он еще в состоянии это сделать, — мрачно сказал Выдерга. — Нужно дать конякам немного отдохнуть. Мой еле дышит.

Выбравшись на сухое место, они расседлали коников, сами без сил рухнули на траву. Хруст снял с себя всю одежду, отжал и разложил на камнях. От нее поднимался пар. Пахла одежда после стирки в болоте отвратительно. Хруст передернулся, когда представил, что ее придется опять надевать.

Солнце поднялось уже высоко, становилось жарко. Больше всего на свете Хрусту и Выдерге хотелось спать. Но спать было нельзя. На отдых они отвели себе всего полчаса. Чтобы хоть чем-то занять себя, Выдерга, прислонившись спиной к большому камню, принялся бруском точить клинок, а Хруст занялся намокшим седлом. Первым делом он освободил седельные сумки, вычистил из них грязь, потом все протер. В левой седельной сумке его пальцы наткнулись вдруг на прорезь, которой раньше он никогда не замечал. Это был потайной кармашек. Хруст сунул руку глубже, зацепил какой-то непонятный предмет, расползающийся в пальцах, и осторожно вытащил его наружу. Это была записная книжка, обернутая в ветхую тряпицу. Хруст присвистнул.

— Что это? — спросил Выдерга ленивым голосом. Глаза его сами собой закрывались. Но когда он рассмотрел, что именно держит Хруст в руках, сна как не бывало. — А ну-ка дай-ка, — он взял записную книжку, осторожно полистал ее размокшие страницы, исписанные синими расплывающимися чернилами. — Ну точно! — уверенно сказал он. — Это его штуковина.

— Чья?

— У тебя чье седло? — спросил Выдерга. — Ты его еще в учебке получил?

— Конечно. Кто ж мне другое даст. А чье это седло?

— Да-а-а, дела… — протянул Выдерга. — Про Пентюха и думать уж забыли, а тут вон что… Ты Пентюха-то помнишь? Ну, это когда контузило тебя. Не помнишь, наверное. Был такой парень странный…

— Отлично я помню Пентюха, — буркнул Хруст. Он забрал у Выдерги записную книжку, осторожно разлепил мокрые странички и попробовал разобрать, что там написано.

«…Снова и снова возвращался я к черной, продолговатой, похожей на лошадиную голову глыбе и подолгу неподвижно стоял перед ней, словно загипнотизированный размытыми бликами, пробегающими время от времени по оплавленной поверхности метеорита», — читал он.

— Ну, что там?

— Странное что-то, — пожал плечами Хруст. — Про метеорит какой-то.

— Такой он и был, Пентюх, — сказал Выдерга. — Странный…

Когда полчаса спустя они начали седлать коняков, Хруст выпросил у запасливого Выдерги чистую тряпицу, завернул в нее записную книжку и спрятал за пазуху.

— Еще час, и мы в форте, — сказал Выдерга.

— Финишная прямая.

— Что?

Хруст не ответил.

Успев отлично отдохнуть, коняки мощным наметом приближали путников к цели. Осталась позади иссеченная оврагами равнина и заросли колючих деревьев, а скоро с вершины холма стали видны стены форта, сложенные из толстых бревен, и трепещущее полотнище на флагштоке.

Разморенные жарой часовые еще не успели доложить начальнику караула о приближении всадников, а они уже проскочили по мосту через ров с водой и спешились на плацу во внутреннем дворе форта. Со всех сторон к ним тут же подбежали солдаты и окружили плотным кольцом. Посыпались вопросы:

— Где остальные? Почему без трофеев?

— Сколько нетопырей пожгли?

— Ребята! Да они же с ног валятся!

— Плохо дело, — сказал Хруст. — Мы попались. Готовьтесь к бою, сейчас выступаем.

Он бросил кому-то поводья, протиснулся сквозь толпу и через плац побежал к штабу.

Он оттолкнул загородившего дорогу дежурного, без стука распахнул дверь и, тяжело дыша, остановился на пороге. Центурион Охель, рыхлый, с багровым лицом и вечно красным носом с прожилками, заложив большие пальцы рук за ремень, расхаживал перед висящей на стене картой. В стороне навытяжку стояли два сержанта, Кубель и Хрива. Они первыми заметили вошедшего и удивленно вытаращили глаза.

— По моим сведениям, он должен прибыть к вечерней поверке, — говорил центурион. — К этому времени все должно быть готово. Пушку выкатить сразу после ужина, смазку не стирать. Сержант Кубель, все три взрывателя к снарядам я выдам под вашу полную ответственность.

Позади Хруста в дверь протиснулся дежурный.

— Разрешите доложить! Я его не впускал, он самовольно!

— Ну что, что там еще? — недовольно повернулся центурион. Он рассмотрел наконец Хруста, переменился в лице и заорал:

— Где, где… что? Почему не в форме! Что с сержантом Жвальнем? Да докладывай же, черный камень тебе в печенку!

Хруст принялся коротко докладывать о случившемся — и о плане сержанта Жвальня. Пока он говорил, с центурионом Охелем произошли разительные перемены: он весь пожух, сморщился и запричитал бабьим голосом:

— Да что же это делается! Как же это?! Подложить мне такую свинью и когда? Когда с инспекцией прибывает сам майор Трилага! Что я ему скажу? Что во вверенной мне области нетопыри объявились? Жвалень обещал мне легкую победу. Прогулку под луной. Туда и обратно. Боевая слава и никаких потерь. Одна нога здесь, другая там, — он посмотрел на грязные босые ноги Хруста и взвизгнул:

— Почему без сапог?

— В болоте утопил, — хмуро ответил Хруст.

— Ну вот! Разбазарил казенные сапоги. Нет-нет-нет, ни о каком выступлении, тем более немедленном, не может быть и речи.

Хруста прорвало, и он тоже заорал, напрочь забыв о субординации:

— Трусы! Там Жвалень, может, из последних сил выбивается, нас ждет. Там, может, нетопыри со всех сторон наседают, ребята гибнут, а вы тут красоту наводите, травку красите, пушку выкатили, хоть она давно уж и стрелять не может. Предатели!

— Молчать! — взвизгнул Охель. — Откуда про пушку знаешь? Молчать! Я тут столько лет центурионом сижу, и ни разу майор Трилага никакого упущения не нашел. А про нетопырей никто и не слыхивал, пока этот сумасшедший Жвалень не свалился на мою голову. Может, там и нет никаких нетопырей, Жвалень сам все выдумал. Загнал турм в болото, попортил амуницию, а теперь на нетопырей сваливает. Кто их видел, нетопырей этих?

— Я видел. И Выдерга.

— Молчать! Сапоги казенные утопил, какая тебе вера? Ты такой же сумасшедший, как твой Жвалень.

Центурион вдруг замолчал, обвел всех просветлевшим взором и радостно сказал сержантам:

— Он же сумасшедший! Точно, сумасшедший. Припадок у него, нетопыри мерещатся.

— В послужной карте есть запись, что память ему отшибало, — поддакнул сержант Кубель. — Я сам читал. Заверено подписью и печатью.

Сержант Хрива согласно кивал головой:

— Форма грязная, субординацию не блюдет. Сумасшедший и есть.

Хруст оторопело их слушал.

— Вот что, — сказал наконец центурион Охель. — На рядового Хруста накладываю наказание в виде пяти суток ареста за утерю казенных сапог. Но ввиду его временного помешательства приказываю надеть на него смирительную рубашку и дать снотворного. А сержант Жвалень… Если он смог день продержаться, то еще день-другой продержится. Инспекция уедет, там видно будет. Ну, а если турм уже погиб… Сержант Кубель, записать в штабном журнале, что турм Жвальня отправлен в район Дырявых Холмов на пять дней для проведения дренажных работ.