Королева воздуха и тьмы - Клэр Кассандра - Страница 28

У Саймона и Изабель был расстроенный вид, но они пообещали.

– Когда вы отправляетесь? – спросила Изабель.

– Скоро, – ответил Джулиан. – Мы пришли только чтобы собрать вещи.

Саймон вполголоса выругался. Изабель покачала головой, потом нагнулась и сняла с тонкой лодыжки цепочку.

– Это благословленное железо, – она протянула ее Эмме. – Ядовитое для фэйри. Надень и сможешь отвесить им знатного пинка.

– Спасибо, – Эмма взяла и дважды обернула цепочку вокруг запястья.

– Черт, а у меня хоть какое-нибудь железо есть? – задумался Саймон, потом хлопнул себя по лбу, полез в карман и достал крошечную фигурку лучника. – Это мой персонаж из «Подземелий и драконов», лорд Монтгомери.

– О боже, – вздохнула Изабель.

– Они обычно оловянные, но этот из железа. Добыл его на Кикстартере, – Саймон отдал фигурку Джулиану. – Возьми. Вдруг пригодится.

– Я и половины не понял из того, что ты сейчас сказал, но все равно спасибо, – с этими словами Джулиан положил игрушку в карман.

Наступило неловкое молчание. Нарушила его Изабель.

– Я благодарю вас, – сказала она, мрачно поглядев на Джулиана, потом на Эмму и снова на Джулиана. – Вас обоих. Это на самом деле ужасно смело – то, что вы делаете.

Она набрала воздуха в грудь.

– Когда найдете Клэри и Джейса… а вы их точно найдете… Скажите Джейсу про Роберта. Он должен знать, что случилось с его семьей.

Стояла ясная калифорнийская ночь. Из пустыни дул теплый ветер; яркая луна висела высоко в небе. Кристина выскользнула из задней двери Института и вдруг остановилась на верхней ступеньке лестницы.

Вечер выдался странный. Хелен и Алина приготовили спагетти и оставили кастрюлю на плите, чтобы любой желающий мог угоститься самостоятельно. Кристина поужинала в компании Кита и Тая – оба держались как-то отстраненно и подозрительно блестели глазами, явно сидели по уши в своем собственном мире. Потом явилась Дрю с двумя грязными тарелками и поставила их в раковину.

– Я ужинала с Тавви у него в комнате, – сказала она, и Кристина, чувствуя себя очень неловко, пробормотала что-то о том, как хорошо, что они поели.

Марк вообще не показывался.

Кристина ждала до полуночи, потом надела платье и джинсовую куртку и пошла его искать. Было так странно получить обратно свою одежду… комнату с arbol de vida… даже свои простыни и одеяла. Не совсем похоже на возвращение домой, но довольно близко.

Итак, она остановилась на верху лестницы. Вдалеке качались и грохотали волны. Когда-то она уже стояла тут и смотрела, как целуются Кьеран и Марк, и первый обнимал второго так, словно тот был для него всем в этом мире.

Кажется, это было так давно…

Она пошла по ступенькам вниз; ветер подхватил подол ее бледно-желтого платья, раздул распустившимся цветком. «Парковка» представляла собой прямоугольник утоптанного песка, где коротал свои дни институтский автомобиль, – хорошо, что центурионы его не подожгли. Вдалеке виднелись изваяния греческих и римских философов и драматургов, бледно светящиеся в свете звезд, – их поставил тут Артур Блэкторн. Посреди неопрятных кустов на Малибу-хиллс они выглядели довольно странно.

– Леди роз, – раздалось сзади.

«Кьеран!» – пронеслось у нее в голове. Кристина резко обернулась, и, конечно, это был вовсе не Кьеран, а Марк – взлохмаченная светлая шевелюра, синие джинсы и фланелевая рубашка… застегнутая слегка не на те пуговицы. От его удивительного сходства с Марком Кристину бросило в краску – отчасти оттого, что он был так близко, отчасти потому, что на мгновение она… приняла его за другого.

Никто кроме Кьерана не звал ее Леди роз.

– Не могу выносить все ваше железо, – голос Марка звучал очень устало. – И эти ваши закрытые пространства. Я так по тебе скучал. Пойдешь со мной в пустыню?

Она помнила их последнюю прогулку туда и то, что он тогда сказал, коснувшись ее лица: «Ты – плод моего воображения? Я только подумал о тебе, и вот ты здесь».

Фэйри не лгут, но Марк это умел, и именно его мучительная честность так поразила ее сердце.

– Конечно, пойду.

Он улыбнулся, и его лицо будто озарилось изнутри. Вместе они пошли через парковку и двинулись по едва заметной тропинке среди разросшихся кустов и камней, окруженных папоротником.

– Я все время тут гулял, когда был моложе, – сказал он. – Еще до Темной войны. Приходил сюда подумать о своих проблемах.

– Это о каких же проблемах? – поддразнила она. – Романтического свойства?

Марк расхохотался.

– Я тогда по-настоящему ни с кем не встречался. С Ванессой Эшдаун, может быть, с неделю, но… она была не слишком милой. Потом я влюбился в мальчика из Конклава, но после Темной войны его семья вернулась в Идрис. Сейчас я даже имени его не вспомню.

– Ох, – посочувствовала Кристина. – Смотришь теперь на мальчишек в Идрисе и думаешь: «А вдруг это он»?

– Ему сейчас лет двадцать, – возразил Марк. – Насколько мне известно, он женат, и у него дюжина детишек.

– Это в двадцать-то? – не поверила Кристина. – Тогда он должен был делать по комплекту тройняшек последние четыре года.

– Хватило бы и два раза по шесть, – парировал Марк. – Так тоже бывает.

Теперь они уже оба тихо хихикали, как люди, которым нравится быть в обществе друг друга. Я скучал по тебе, сказал он… На краткий миг Кристина позволила себе выкинуть прошлое из головы и побыть счастливой: здесь, с ним, в этой красивой ночи… Ей всегда нравились лаконичность и нагота пустыни: мерцающие заросли полыни и колючего кустарника, громадная тень дальних гор, запах сосен и ладанного кедра, золото песка, превращенное луной в серебро. Они вышли на плоскую вершину обрывистого холма: земля резко исчезала из-под ног, невдалеке раскинулся океан, утекая за горизонт сонным зеркалом черненого серебра, чуть рябым от ветра.

– Одно из моих любимых мест, – Марк сел на песок и откинулся, опираясь на руки. – Институт и шоссе отсюда не видно, как будто весь мир отступает. Только ты и пустыня.

Кристина села рядом. Песок еще хранил дневное тепло. Она с наслаждением зарылась в него пальцами ног, радуясь, что догадалась надеть сандалии.

– Стало быть, сюда ты ходил думать?

Марк не ответил – кажется, собственные руки сейчас интересовали его больше всего: все в шрамах, огрубевшие, как у любого Охотника; на правой резко выделялась руна Видения.

– Это вполне нормально, – сказала она. – Нормально не выносить железо и замкнутые пространства, и запертые комнаты, или вид океана, или что угодно еще. Твоя сестра только что умерла. Ничто из того, что ты чувствуешь, не может быть неправильно.

Он прерывисто вздохнул.

– А если я тебе скажу, что оплакиваю сестру… но еще пять лет назад я решил, что она мертва. Что все мои родные мертвы… И что я в некотором смысле уже отгоревал по ней – тогда. Что мое горе – иное, чем у остальной семьи, и потому я не в состоянии с ними о нем говорить. Я потерял ее и нашел, а потом снова потерял. Как будто ее возвращение было кратким сном.

– Наверное, и правда проще воспринимать это так, – сказала Кристина. – Когда я потеряла Хайме… хотя это совсем не то же самое – когда он пропал и наша дружба кончилась, я горевала по нему, несмотря на весь гнев, а потом начала думать… может он правда мне приснился. Никто больше не говорил о нем, и я подумала, может, его и не было никогда.

Она подобрала ноги, обняла колени.

– А потом я пришла сюда, и тут его вообще никто не знал… и он как будто совсем перестал существовать.

Марк смотрел на нее, серебряный и белый в лунном свете, и такой красивый, что сердце у нее дало трещину – пусть и совсем маленькую.

– Он был твоим лучшим другом…

– Он должен был стать моим парабатаем.

– Тогда ты не просто потеряла его. Ты потеряла ту Кристину. У которой был парабатай.

– А ты – того Марка. Который был братом Ливии.

Он криво улыбнулся.

– Ты очень мудра, Кристина.