Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" - Страница 6

Если мои мысли верны, Киан ни за что не назовет имя человека (или не совсем человека), который больше суток отлеживался в повозке, но так и не пришел в сознание. Пусть даже это имя ничего не изменит, все равно не признается, что знаком с этим человеком, потому что не питает ложных надежд: я работаю на Тайную службу и выполню свой долг перед Императором вне зависимости от его ответа.

Так вот оно что! С запозданием, но до меня дошла вся невероятность ситуации. Киан чувствует себя обязанным, и это не позволяет ему пойти против меня и помешать доехать до столицы. Хотя в такое сложно поверить. Что патриции, что плебеи… И те, и другие не сохранили за собой такое благородство, а Киан всего лишь раб. И все же. Неужели все действительно так и его останавливает только долг передо мной за спасенную жизнь? А ведь он точно знает, что будет с Темным, когда мы вернемся. И как после этих выводов поднять на него руку?

Если бы я только могла делать то, что захочется… Но это не так. Солдаты слышали наш разговор, если отступлюсь — покажу слабость, а я прекрасно знаю, какова ее цена. Никогда. Никогда я не позволю им присвоить мою победу, поэтому нельзя давать повод сомневаться в моей компетентности. Я — их лидер, я — ищейка на службе Империи, Киан — помеха, которая может сильно мне повредить. Эмоции не имеют значения, как и мои желания. Пора наконец смириться: в этом мире ценится только сила, а не сострадание.

Киан

Знаю, о чем мог бы подумать случайный наблюдатель, если бы рискнул примерить на себя мою жизнь. Но он ошибался. Наказание от рук Госпожи не было похоже на унижение и отчаяние, которые душили меня на помосте три года назад. Или четыре. Я даже успел забыть о том, как выживал на плантациях после убийства Императора. Забыл, как почти каждую неделю спину полосовала плеть, нередко доставалось и кнутом. Тогда приходилось отлеживаться по несколько суток. И боль была такая, что вообще не пошевелиться. А двигаться нужно было и работать тоже. Если бы хоть еда была нормальная, а так существовали на одной ненависти. Те, кто нашел в себе мужество, успели залезть в петлю — сохранить честь было для них важнее жизни. Наверно, я тоже принял бы такое решение: разозлить очередного надсмотрщика из тех, кого сослали на поля за позорную службу, было несложно.

Или нашел бы другой способ. Если бы не Келла… Она родилась рабыней, как и ее покойная мать. После первых недель рабства я стал свидетелем того, как ее отца забили насмерть. Ребенку не было и трех лет, и я знаю, что никто бы ей не помог. С истощением и побоями девочка не прожила бы и месяца. И тогда у меня появилась цель. Я понял, что больше не копаюсь в прошлом и не ищу смерти, что все надежды ведут к одной. Я должен был спасти Келлу, раз не смог уберечь тех, кто мне доверился, и стал защитником, каким был для Его Величества Императора и его сыновей.

И я справлялся. Шесть долгих лет, пока она росла в тени хилого ивняка, хрупкая и болезненная. Делал все, чтобы она могла жить, какой бы ни была цена. Вот только не уследил и не заметил, как сильно ее характер повторяет мой. Девятилетняя девочка с впалыми щеками и такой тонкой фигурой, что не заметишь в толпе, украла у городского врачевателя настойку, способную сбить жар. Не знаю, как ей удалось обхитрить надсмотрщиков и пробраться в город, но знаю, что она решилась на это из-за меня. И попалась. Удары кнута раздробили бы ей кости. И мне не нужно было время на то, чтобы принять решение.

В тот день я думал, что умру. Но я не умер: лишь потерял столько крови, что неделю метался в бреду. А когда очнулся… многое изменилось. Больше не было обжигающего солнца, под лучами которого слезала кожа, не было унизительных тычков и наказаний ради удовольствия. Не было Келлы…

Когда я заново научился ходить, моя новая Госпожа рассказала обо всем, что произошло: Служба позволила выкупить только меня, но с Ее помощью Келлу удалось отдать хорошим людям. Пусть я не поверил, но позже смог убедиться в правдивости Ее слов. Госпожа могла не говорить мне об этом, вообще могла пройти в тот день мимо помоста. Но тогда еще хотела помогать другим, несмотря на внутреннюю борьбу, и заботилась обо мне. Я вынужден был наблюдать эти перемены, но ничего не мог изменить.

И правда в том, что даже сейчас, орудуя кнутом, Она жалела меня. Я точно знал. Госпожа изменилась за четыре года, закрылась от мира и забила свои желания так глубоко, будто их и не было. Считая любое проявление воли бессмысленным и обреченным. Она называла это глупым, срывалась из-за того, что приходилось делать, и часто выплескивала злость на мне. А потом едва удерживалась от того, чтобы попросить прощения. Никто не знал, никто не видел этого. Да и не было никому дела до того, как Госпожа относится к собственности.

Чем-то Она была похожа на Келлу: в наше знакомство успела хлебнуть жизни, но еще не сломалась. И — незаметно, осторожно — я старался о Ней заботиться. И сейчас я не думал о том, что новые шрамы перекроют старые: боли я давно уже не боялся. Страх был в другом: что мне ответить, когда Она еще раз задаст вопрос? Я не могу предать Ее, не могу солгать. И не имею права выдать человека, которого уничтожил собственный брат. Но не могу не предать, чтобы спасти Ариэна.

Когда тело ослабнет, Госпожа не будет задавать вопросов: достаточно лишь прикоснуться, и Она узнает все.

Ариэн

Я не мог не узнать этот звук и с большим трудом удержался от того, чтобы выскочить из чертовой повозки навстречу тому, кто поднял руку на очередного раба. За дело или нет — никто не должен иметь права на подобное. Но пришлось взять себя в руки: и без внутреннего сопротивления от одного рывка невероятно сильно заболели плечи. Кажется, по спине потекли капли крови, и я скривился, жалея, что не могу сейчас потратить время на регенерацию. Приникнув к дверце, я отдернул шторы и щурясь изучил то, что смог разобрать: пустошь, горы, пасущиеся лошади и ни одного человека.

Свист повторился. И все, кто принимает участие в наказании, не увидят меня сейчас. Только много ли их? Есть у меня хоть один шанс? Я быстро отдернул штору, напомнив себе однотонность пейзажа: в степи не найти укрытия, а здесь почти сразу начинались отвесные скалы. Тогда нужно вдвоем попытаться их всех убить, если только на… невольнике не будет оков. Должно получиться. Может, из-за этого Природа и не дала мне умереть: второй шанс вмешаться, пока не стало поздно.

Не рискуя проверять громкость дверных петель, я осторожно вылез в маленькое прямоугольное окошко и опустился двумя ногами на верхнюю ступень. Чуть выпрямился и потянулся к краю. Нужен был обзор, чтобы выбрать дальнейшие действия. Единственное мое преимущество заключалось в том, что они не считают меня способным держаться на ногах. И не ждут нападения.

Ухватившись правой рукой за облучок, я с трудом подтянулся, чтобы лечь на него животом и едва не забыл вовремя натянуть цепочку между запястьями. Сложно сказать, насколько сильной стала волна ненависти, захлестнувшая меня, когда я отвлекся от своих рук и увидел, что происходит. Кнут держала женщина, держала властно, с гордой осанкой. Конечно, только так она могла показать свое превосходство! А перед ней на коленях покорно стоял мужчина. Почему?! Я не знал наверняка, но не сомневался: руки у него свободны.

Секунду назад я хотел помочь, а теперь сам не был уверен: поможет ли незнакомец мне. Что если его уже сломали? Если бежать сейчас, меня не заметят.

На этот раз за свистом последовал вскрик. Я дернулся и от неожиданности чуть не слетел на землю. Нет, не оставлю. И без этого хватает за душой грехов: чего только ни приходилось делать, чтобы выжить.

Я приметил ближайшего солдата, не кочевника, как показалось вначале: видна была выправка, которую не скрыть бесформенной одеждой, и приготовился к рывку. Он стоял возле лошадей вполоборота, склонив в противоположную от меня сторону голову. Руки соединены за спиной: хорошая возможность сломать шею.