Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" - Страница 31

— Да и ты, дружище, видимо, устал от моей компании, — хитро прищурившись, куратор взял и свой стакан, сделав один — пробный — глоток. Потом громко выдохнул, тряхнув головой, и устало потер рукой шею.

— И что ты предлагаешь на этот раз? У меня гости, как-никак.

Куратор вновь взглянул на меня, чуть наклонившись. Достаточно, чтобы уловить терпкий запах пота и алкоголя. Как сильно я жалела, что не могла проникнуть в его мысли, понять, чем он руководствуется и что знает. И чего хочет добиться от меня сегодня. Но нет. Я могла только улыбаться, разыгрывая удивление и любопытство. А куратор не спешил давать ответ. В глазах заплясали опасные искорки, и на мгновение я увидела в расширившихся зрачках желание. Почувствовала. То самое, что и в первую нашу встречу.

— Думаю, госпожа, как и мы с тобой, клавишным и струнным предпочитает особую музыку?.. — томно и почти интимно прошептал он, тут же выпивая все до последней капли.

Я кивнула, не в силах выдавить ни слова, а в голове крутилась только одна картинка. Такая материальная, что, стоит протянуть руку, можно коснуться ее бугристой липкой поверхности.

Глаза куратора загорелись еще ярче.

Ариэн

Меня действительно посадили в общую открытую камеру, отделенную от коридора решеткой от пола до низкого потолка. Пару раз ударили под ребра, развязали руки и закрепили на шее ошейник, цепь от которого намертво вкручивалась в стену. Тусклый свет не достал до дальней стенки, но даже в полутьме по тихому шевелению и разрозненным силуэтам можно было сказать: все смертники здесь. Значит, и Фелар тоже.

Попытка сосредоточиться едва не стоила мне потери контроля над прячущей метки силой. Но темнота казалась слишком опасной, я боялся открыть рот и назвать нужное имя, понимая риск быть услышанным кем-то еще. Нужно было подождать, прислушаться и удостовериться, что мой вопрос не станет ошибкой.

Вначале тишина казалась абсолютной, будто обитатели камеры, как и я, опасались лишний раз подавать голос, когда стражники стоят в нескольких метрах впереди. Там, где стены прорезали узкие-узкие окна. Видно, желания дышать вонью немытых тел у них не было. Но позже, когда глаза постепенно стали привыкать к мраку, я увидел перед собой спящих в обнимку женщин, одна из которых тревожно что-то бормотала. Чуть дальше темная горбатая фигура, едва слышно звеня цепями, убаюкивала на руках беззвучно плачущего мальчика. Были и другие.

Однажды я уже видел такое отчаяние и был его частью. Общие камеры, закованные женщины, которых вот-вот поведут на помост, дети, которым суждено будет стать безымянной прислугой вдали от близких людей и дома. Тот день был много лет назад, когда я уже начал забывать свое имя, привыкая к тычкам и короткой рабской кличке. Но в памяти осталось то неправильное ощущение зависти, когда я смотрел на слезы плененных семей с беспокойных границ Империи и крепкие объятия, которые не мог разорвать даже кнут.

Чернокожие женщины всегда ценились на моей памяти. И при дворе тоже. Я помню, как отец не отказывал себе в удовольствии разделить ложе с женщинами, кожа которых отливала роскошной бронзой. Но, с самого детства смотря в их ничего не выражающие лица, принимая абсолютную покорность как само собой разумеещееся, я никогда не задумывался, кем они были до рабства. И кем могли бы стать.

С тех пор очень многое успело измениться.

Неловко поднявшись на ноги по решетке, я сделал шаг вперед и максимально натянул цепь. Но никто опять не обратил внимания, будто меня вообще нет. Тяжелый металлический обод холодил кожу, неприятно давя на ключицы, но волновало меня не это. Щурясь я пытался разглядеть все фигуры, но пока так и не увидел ни одной мужской. Жуткое оцепенение медленно разбредалось по телу, как морок. Что будет, если этого человека не окажется в живых? Что делать, если его здесь нет?

Быстро присев на корточки, я коснулся девичьего плеча. Послышался глухой стон, и девушка еще ближе подтянула к груди колени.

— Проснись. Пожалуйста, — я легонько потряс ее за плечо и убрал руку лишь тогда, когда девушка попыталась сесть. Лица я не видел, только чувствовал ветхость ее холодной одежды и слышал сбившееся дыхание. — Где Фелар?

— Что? Кто? А ты кто? — пугливо спросила она, попытавшись отодвинуться. И я не посмел давать ей ложную надежду.

— Фелар. Старик.

Девушка протянула какой-то нечленораздельный звук и, прежде чем свернуться обратно в клубок, прошептала:

— Его здесь нет.

***

Когда неясный свет стал стремительно разгонять царящий вокруг мрак, я уже не знал, что делать. Громкий неритмичный топот и тихие обрывочные фразы где-то впереди очень явно указывали на нетрезвое состояние посетителей. Кто и почему, я даже задуматься не успел, так и застыв на корточках с протянутыми вперед руками. Не сейчас! Кто бы это ни был, мне нужно знать, что случилось с человеком, из-за которого пришлось так рискнуть. Мне нужно хоть что-то, но гомон становился все громче, шаги — отчетливее. Говорили обо мне. Два мужских голоса и один тихий — женский. Эвели что-то рассказывала о кучере и украденном из трактира мече. Слова слишком быстро переходили в эхо, и я не мог понять смысл разговора, пока в свете массивного фонаря не нарисовались фигуры. Резко поднявшись на ноги, я инстинктивно сделал шаг назад.

— Он заплатит.

Темнота мешала, путала. Я не заметил, кто именно из двоих теней пообещал это, обращаясь к ищейке, но по телу прокатила дрожь. Такой же неживой голос, как и у Эвели тогда, в степи. Когда она тоже пообещала мне расплату за убийства. И теперь, когда любая ошибка стоила слишком большую цену, ищейка лишь сдержанно смотрела сквозь меня через абсолютно ровную железную решетку. Ее глаза блестели.

И, что бы сейчас ни произошло, я понял: она не поможет.

Эта глава — предпоследняя в первой книге, и, учитывая количество в этой главе красного… музыкальное сопровождение будет очень в тему: Jozef Van Wissem — The Taste Of Blood.

***

Эвели

Мерзко пахнущая жижа из наполовину переваренной похлебки и выпивки стекала по губам и подбородку. Руки дрожали, перепачканные вязкой, отвратно стягивающей кожу кровью. Выворачивало так, что хотелось вырезать внутренности. Отделить от тела, чтобы больше не чувствовать скручивающие нутро спазмы. Вдобавок голова кружилась, и уже почти не держали ноги. Нужен был свежий воздух, нужна была тишина. Нужна была надежда.

— Пло…хо переносишь ром? — икнув, спросил куратор, неловко привалившись к полуприкрытой тяжелой деревянной двери. — А я… уже нет. Хах, приходи в себя, давай. Мне так нравится наблюдать. Это так… — он завис на полуслове, театрально подняв руки вверх.

Я ничего не ответила, сплюнула на пол и резким движением вытерла губы. «Не смыкать глаз! Даже не смей!» — ругала я саму себя, чтобы не увидеть вновь затухающие глаза Темного, смотрящие на меня из темноты. Теперь он все еще мне верит? Что же я наделала…

По глупости я почти коснулась ладонями лица и едва удержалась от повторного желания опустошить желудок. Ничего не вышло. Ни-че-го. Один взгляд, одно движение, и я с самого начала поняла, что Ариэн не смог.

— …необычно. Да, — он засмеялся, растерев в пару движений руки. Мерзкий ублюдок, ничтожество, животное! Как мне хотелось вцепиться в него зубами, разодрать на части, оставить на гладкой коже столько шрамов, сколько… На полумысли снова начался гул, как будто уши заложило после сильного удара. Громкий стон, полный боли и отчаяния. Ариэн не мог больше мне верить, чтобы я ни сказала, пока куратор не видел, опустошая очередной стакан. Но алкоголь только сильнее его подстегивал, заставляя собраться и воодушевленно кружить вокруг нас: жертвы и ее бездушного экзекутора.

— Мне нехорошо… Слишком давно… не пила, — прохрипела я, все так же упираясь одной рукой в стену. — Че-е-е-рт. Как не вовремя. Я же теперь пропущу все… завтра, сегодня, — из последних сил я попыталась натолкнуть куратора на мысль, что меня пора отпустить. Еще немного, совсем немного, и Ариэн сломается. Еще немного, и его сила нацелится на выжженный глаз и поротую спину, и тогда выступившие метки разрушат последние крохи надежды. Хотя на что я еще могла надеяться?