Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" - Страница 29

Когда мужчина вновь посмотрел на меня, на его лице уже не было той полубезумной улыбки, а в уголках рта скопилась кровь.

— Как видишь, им все-таки удалось сломать что-то внутри, — он осторожно вытер рукой губы и вдруг вздрогнул. — Я бы вообще ни о чем не жалел, если бы не…

Он не договорил, но я хорошо понял, что он имел в виду. Мы пробыли в Нордоне чуть больше суток и слышали одну массовую казнь, но я не сомневался, что и до этого несколько дней кряду в этих стенах кричали куда громче и дольше.

— Мы их вытащим.

— Кто «мы»? — сухо спросил собеседник, словно усомнившись в ясности моего рассудка.

Взглядом я показал в сторону, где рядом с играющими стражниками без движения стоял Маук.

— Те, с кем я сюда пробрался. Мы поможем. Нужно, чтобы все знали и не испортили наш план.

— Как ты поможешь? — мужчина крепче вцепился в прутья и уперся в проем, при этом глаза лихорадочно заблестели.

— Тот, второй заключенный, с которым я шел. Он Темный. Сейчас его отправили ко всем остальным. И когда он найдет человека, способного сломать руны, казнь уже можно считать… — воодушевление, с которым я тихо, но очень быстро проговаривал желаемое, исчезло в одну секунду — когда незнакомец, быстро втянув носом воздух, почти зарычал и запрокинул голову. Следом за нервными движениями я увидел, как его закровоточившие губы опять растягиваются в совершенно неестественной, полной отчаяния улыбке.

— Этого человека зовут Феларом, верно?

Я застыл от неожиданности, предчувствуя скорую дурную весть, и сил хватило только на слабый кивок.

Мужчина всхлипнул и, отпрянув назад, будто растворился во мраке. Я больше не видел ни его глаз, ни рук, судорожно сжимающих металл. Только вновь услышал смех, граничащий с рыданием, который так же резко прервался, как и начался. А потом тот произнес надсадным и почти безжизненным голосом:

— Фелар — это я.

Эвели

Коридор закончился, и перед входом на узкую винтовую лестницу я мельком оглянулась за спину, стараясь разглядеть за поворотом те камеры, к которым повели Ариэна. Но ничего не увидела. Оставалось только поприветствовать своего соратника, господина Вилара, как его назвал один из постовых. Так сделал бы любой слуга Тайной службы и вдобавок расспросил бы о наиболее запомнившихся эпизодах за все время работы на таком ответственном посту. Я видела такие разговоры много раз, но мало в каких участвовала, предпочитая держать рот на замке и ожидать приказаний. Сейчас же было необходимо как можно аккуратнее растянуть светскую беседу, приметить возможные несостыковки в моем видении ситуации и узнать, удалось ли Ариэну за это время приблизиться к цели.

Главное — идти неспешно, не забывая удерживать на лице эмоции, схожие с раздражением. Я — ищейка, которую чуть не ударили ножом в спину, а значит, должна чувствовать злость. Пока я это помню, все будет хорошо.

От напряжения начинало колотить — слишком многое стояло на кону, чтобы позволить себе хоть на секунду расслабиться, — и я крепче сжала челюсти, готовясь к предстоящей беседе. Стараясь не терять время, незаметно заглядывала в мысли сопровождающих, но не находила ничего полезного. Все желания крутились вокруг дома терпимости и крепкого хмеля. Никаких сомнений относительно казни, никаких вопросов ко мне. Никакой информации, которая хоть каплю могла бы помочь или приготовиться к худшему.

Борр шел за мной бесшумной тенью, ровно на дистанции в два шага по правую сторону. Я чувствовала его спокойствие и собранность, которые придали уверенности и мне. Подстегнули, заставив расслабить руки и напряженные плечи. Если даже он — обычный горожанин промыслового Нордона — способен держаться, то почему не должна я?

Второй этаж оказался намного меньше, не покрывая все идущие буквой «п» коридоры первого этажа. У трех массивных и с виду очень тяжелых дверей, идущих по одной стороне, отсутствовали окошки и любые прорези. Опыт подсказывал, что именно за такими дверями велись допросы, переходящие в пытки. По левую сторону, ровно в длину трех закрытых камер, тянулся лазарет: единственное тюремное помещение с большими, забранными толстой кованой решеткой окнами. Один поворот, и коридор закончился дверью, у которой стоя подремывал мальчишка-слуга. Запоздало услышав нас, тот спросонья затравленно попятился к закрытой двери, но быстро взял себя в руки и склонил голову к груди. Хороший повод задуматься, сколько же суток нужно заставить человека бодрствовать, чтобы тот крепко засыпал уж через пять минут после любого выполненного поручения?

— Доложи о гостях, недомерок, — выплюнул один из моих сопровождающих, и мальчишка быстро шмыгнул за дверь. В неровном свете факелов я успела заметить россыпь желтоватых синяков на его криво повязанной платком шее.

Прошла минута, и только после этого дверь медленно открыл изнутри тот же мальчишка, вновь кланяясь так, словно перед ним предстали патриции.

Оглянувшись назад, я мельком взглянула на Борра и чуть махнула рукой вбок. Он четко кивнул и, отойдя с прохода, сложил за спиной руки. Его выдержке действительно можно было позавидовать. Если выберемся, спросить бы, откуда ценное умение. Ариэн-то, как только диалог начался, едва не выдал себя с таким удивлением. Но в тот раз повезло: никто кроме меня не заметил. В этот, надеюсь, повезет и мне.

Я решительно сделала шаг навстречу свету и теплу, и за мной так же безмолвно закрыли дверь. Между двумя узкими окнами-бойницами расположился сейчас пустующий стол, заставленный и частично заваленный свитками и папками, на которых стояли две чернильницы. Носки моих коротких сапог уперлись в стоптанную шкуру какого-то хищника, от неожиданности я чуть не пошатнулась, но все же удержала равновесие. Нужно было как можно быстрее изучить и прочувствовать атмосферу. Отвлекаясь от пола, я еще раз пробежала глазами по рабочему месту, малому камину, очищенному от копоти, в котором потрескивали пахнувшие смолой сосновые поленья, и остановилась на двух наполовину повернутых к нему креслах. В одном из них развалился молодой мужчина, положив ногу на ногу и склонив голову в сторону входа. Его покрытая сеткой грубых шрамов и ожогов рука почти касалась стоящих на столе между креслами фигурок, очень напоминающих шахматы. Один канделябр с догоревшими свечами стоял на самом краю.

Мужчина зевнул и наконец ловко схватил правой рукой приставленную к подлокотнику трость. Если бы не встал, я бы, наверно, так и продолжила разглядывать плебея, шрамы которого были столь же красноречивы, что и у Ариэна. Ворот черной одежды, плотно обтягивающей широкие плечи, полностью закрывал толстую шею, ее рукава прятали запястья. Под неотстриженными темными волосами скрывался мелкий, но плохо прижженный шрам — от брови к уху, — из-за чего кожа вокруг осталась бугристой и слишком светлой.

Когда мужчина наконец поднялся с кресла, хватило секунды, чтобы понять: трость — совсем не украшение, подчеркивающее статус. Обезображенная, будто разодранная зубами кисть с силой вцепилась в металлический набалдашник, при этом почти белые губы, перечерченные старой рваной раной, на миг изогнулись от боли. А вот взгляд не изменился: полуприкрытые темно-карие глаза, без интереса смотрящие на меня, но, тем не менее, способные довести до безумия. Столько в них было тщательно скрытой и контролируемой агрессии.

Не знаю, готовилась ли я увидеть ветерана, или садиста, или чиновника, но встретить молодого и вольноотпущенного гладиатора на таком посту я ожидала и хотела меньше всего. Характер и сила духа как нельзя лучше подходили для такого места — человек, признающий жестокость как действенный инструмент для ублажения толпы, всегда будет нарасхват. Но статус бы не позволил. Видимо, это уже заслуга покровителя, и я догадываюсь, кем тот мог быть.

— Надо сказать, я никак не ожидал ночью таких гостей, — вместо приветствия произнес он, сделав еще два шага ко мне. Трость противно и слишком громко заскрежетала по полу. Он хорошо держался, но я понимала, что только невероятно сильная боль, которую постоянно необходимо контролировать, заставила бы такого человека использовать столь явную опору. — Хотя Хантан угадал, что вы еще ко мне заглянете, прежде чем уехать, — он холодно улыбнулся, вслед за мной склонив голову, и медленно, будто пытаясь оттянуть болезненное ощущение, сел обратно. Создалось ощущение, что передо мной старый тигр, посаженный в клетку и по общему мнению уже не способный никого загрызть. Только это не так, и бешеная ярость коснется любого, кто посмеет в этом усомниться.