Долг и верность (СИ) - "Малефисенна" - Страница 21

— Я бы попытался, — и почему-то ответил честно. Со слишком сильными — человеческими — чувствами она смотрела на меня, почти прося не демонстрации силы, а простого разговора. На одну секунду мне показалось, что передо мной другой человек. По крайней мере, уже не тряпичная кукла, не способная на эмоции и сострадание.

Но вряд ли это меняло хоть что-то для тех, кого казнят завтра. Сегодня же не изменило. Тогда к чему она задает вопросы, перед тем как назначить наказание за попытку побега? Черт возьми, что за очередная игра и чем она закончится? Она что-то узнала и хотела убедиться в сделанных выводах. Значит, Киан рассказал ей больше, чем стоило. Но было бы неправильно солгать и ответить «да». Даже ей. Никогда не умел лгать.

Она как-то странно кивнула — словно сама себе — и наклонила голову набок.

— Почему?

— Что значит почему?

— Что тебе мешает вернуть свою силу и исчезнуть? — я вспомнил тот момент, когда недели две назад стоял перед выбором: попытаться сбежать или остановить наказание. И еще раньше, когда посмел не подчиниться прокуратору и сохранить жизнь Маркусу. Наверно, это тянущее ощущение называлось совестью. Сколько раз убеждался, что заплачу за такие попытки что-то изменить сполна, а все равно не могу отступить. Как не смог пойти на договор с совестью в последний раз. Всегда проще было подставить спину под кнут или встать на колени, но знать, что это правильно.

— Я дал слово, — звучало жалко. Что может стоить слово раба? И неважно, кем был раньше. Будь я умнее и внимательнее, все сложилось бы совсем иначе. Клетка бы никуда не исчезла — Императора тоже сдерживают оковы, — но точно стала бы просторнее.

— Я знаю, кто ты, — разломала она мои мысли. Словно ударила плетью по лицу. Я ведь догадывался, что Киан и об этом мог сказать, но все равно не смог сдержать тихий стон. Цепи на инстинктивно дернувшихся руках неприятно звякнули. — Его Величество Император был бы рад тебе, — она сузила глаза и, чуть наклонившись вперед, опустила локти на колени. При упоминании о брате от постороннего внутри всколыхнулась черная ненависть, и я сжал кулаки так сильно, как только мог. — Ты все еще собираешься сдержать свое обещание и вернуться?

Отгоняя ненависть и желание после такой издевки впиться в ее шею зубами, я ухватился за мысли о почти позабытой мести и возможности ее свершить. Появлялся шанс попасть в закрытый город и воспользоваться своей силой, направить ее на всех аристократов и касту Светлых. Всех, кто травил и душил обычных людей, кого я клялся защищать и оберегать. На брата…

И тут же себя одернул: был бы шанс, если Киан успел бы придумать план. А сейчас что толку отвечать на ее провокацию…

— Мой ответ ничего не изменит.

— Изменит, — так же спокойно, но твердо не согласилась она. И почему-то всего одного слова, произнесенного неправильным для ищейки тоном, хватило, чтобы заметить произошедшие изменения. Злость исчезла, уступив место непониманию. Почему женщина, которая в наш последний разговор смотрела на меня, словно на пустое место, и не считала невиновные жизни хоть чуть ценными, вдруг захотела услышать мнение раба? Проклятая надежда, так быстро завладевшая разумом, будоражила, не давая покоя. Если есть хоть маленький шанс на что-то повлиять, тогда…

— Я бы сдержал это слово, — слабость почти буквально застилала глаза, расползалась по истощенному телу, но ответ я выговорил четко. Потому что вновь начал верить.

Она несколько раз почти незаметно кивнула, смотря куда-то перед собой, потом как-то странно осмотрела меня и остановилась на стертых запястьях. Безо всяких эмоций потянулась во внутренний карман грязно-бежевой укороченной мантии и подбросила какой-то маленький предмет в воздух. Сработала реакция, и я потянулся вперед. Через секунду в моих руках оказался ключ.

Я с непониманием посмотрел на нее, но женщина уже потеряла ко мне интерес: поднявшись на ноги, скрестила руки под грудью и теперь с тревогой смотрела в узкое неплотно закрытое окно на пустынную улицу. Ветер усилился, и крики с площади, обрываясь, исчезали в воздухе. Я поднял обе руки ближе к лицу и попытался ухватиться за головку ключа, попасть в неровную скважину. Полоска металла больно оцарапала уже не раз стертую до крови кожу. Когда браслеты слетели, легкость показалась такой необычной, желанной. И я смогу добровольно надеть их обратно? Должен.

Мне никак не удавалось понять, что у нее в голове. Вначале этот вопрос о моем обещании Киану, теперь — относительная свобода. Когда я в прошлый раз просил, почти умолял ее остановить куратора, она дала понять свою позицию. Что успело измениться за эти часы? Неужели передумала не вмешиваться? Но даже если так, ни в одном варианте спасения осужденных не было меня. Для разговора с куратором — похоже, единственным, кто способен повлиять на казнь, — я был не нужен. То, что предлагал Киан, называлось предательством Империи в лице ее исполнителей. А она была одним из них. Тогда что еще?

Но вслух я так и не рискнул произнести крутившиеся на языке вопросы: боялся спугнуть, возможно, единственный реальный шанс. И просто ждал, когда она, наконец, расскажет, к чему весь этот диалог.

— Я хочу знать, что случилось на самом деле десять лет назад, — это прозвучало как просьба, будто я мог отказаться, не боясь последствий. Будто был выбор. Только от слишком тяжелых и до сих пор четких воспоминаний по телу пробежали мурашки. Стоило многих усилий не оскалиться в ответ. — Расскажешь?

— К чему эти вопросы?

Она молчала дольше, чем я думал. Отвернулась от окна и, не опуская рук, прислонилась к стене. Я поднял сложенные на ногах тяжелые цепи и не без удовольствия сбросил их на пол. От громкого резкого звука женщина чуть дернулась, подняв плечи.

— В моих руках твоя жизнь, — ее голос опять был абсолютно ровным, лишенным эмоций. Такая интонация и пугала больше всего, с силой дергая что-то внутри. Но в то же время она первая, кто сказал это без презрения и насмешки. Не пытаясь задеть достоинство — только показала, что лежит на одной из чаш весов. — И я хочу поступить правильно.

На несколько долгих секунд я завис, пытаясь принять решение и не брать в расчет то, кому должен дать ответ. Хотя было кое-что, одна деталь, которая заглушила мою ненависть к ней. Все ее действия и слова, и даже то наказание, не приносили ей никакого удовольствия. Это была необходимость, альтернативой которой наверняка могло бы стать мое положение. Всего лишь моя догадка, но сейчас, когда она выглядела почти человеком, казалась весьма реалистичной. Жаль, что я задумался об этом только сейчас.

Я опять наклонился на стену, невольно поморщившись от прикосновения. Просто слишком сложно было ни на что не опираться. И голову тоже после достаточно сильных ударов хотелось хоть на минуту опустить на грудь. Но о физической боли я почти не думал, не раскладывал по полочкам ощущения — привык, что каждую секунду чувствую боль, как признак того, что все еще жив. Начинало колотить из-за этой неопределенности, которая слишком сильно била по нервам: так, что начинало сдавливать горло.

— Можешь не прятать метку. Никто не зайдет. Я знаю, что ты можешь направить силу на регенерацию, — на мой удивленный взгляд она пояснила: — иначе после бича ты бы не выжил.

Я скептически отнесся к такому предложению, но раз она уже все поняла, чем я рискую? И без того много факторов, мешающих сосредоточиться. Вдох-выдох, и я второй раз за долгие годы решился использовать силу по-настоящему. Все так же — медленно и постепенно — она возвращала коже виска и запястий уродство, за которое мне было стыдно. Но я не отводил взгляда, пытаясь уловить любой оттенок эмоций на ее лице. И увидел, как едва-едва нахмурились ее брови.

— Как ты это делаешь? — на вопрос нахмурился уже я. Одно дело подтвердить то, что и так ей известно, другое — показать лазейку, которую она вполне сможет устранить.

— Мне повезло, — с опаской бросил я и невольно выгнул спину, когда чуть зажившие раны стали зарубцовываться. Ощущение было такое, будто кто-то проходится по спине ледяными пальцами. Неприятно. Но когда-то было куда больнее.