Лёд и разум (СИ) - Иванов Владимир - Страница 9

Отец Эдуардо издал горестный вопль. На бледном искаженном лице проступило что-то человеческое. Священник пал на колени. Обхватил еще живое тело, поднял глаза к потолку, взмолился: In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen! — и ничего не произошло. Призрачная женщина умирала…

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen! — отчаянно кричал отец Эдуардо, касаясь рукой окровавленной шеи. — Amen! Amen! Amen!

А я, почуяв запах крови, вспомнила кое-что. Из фильмов. Про то, чем питались вампиры. В том, что отец Эдуардо — вампир, я почти полностью уверилась, и меня предстоящее пугало. Если судить по тому, как о нём отзывалась Бобби, то вампир он не простой, а хороший, решивший завязать. Но что будет с ним, если хлебнет он свежей кровушки, если слижет хотя бы капельку со своей окровавленной руки, а? Останется ли он хорошим после этого или решит попробовать кого-нибудь посвежее, типа меня и Бобби?

И я сделала еще один крохотный шажок к рюкзаку.

Александер с упоением наблюдал за священником. Блондин довольно улыбался и словно говорил: «Давай же! Попробуй немного крови! В этом нет ничего плохого!»

Еще один шажок. Рюкзак оказался рядом со мной. Бобби с ненавистью смотрела на Александера и мастерски ругалась. Я и не знала, что соседка обладала таким обширным лексическим запасом. Она вязала несвязуемое, получая какие-то совершенно немыслимые конструкции.

Блондин не обращал на нее внимания. Он ждал, терпеливо ждал, когда природа возьмет свое, и вампир напьется крови. Молиться отец Эдуардо перестал. Он держал на руках мягкое податливое тело и едва слышно рычал. Тело священника дрожало. Он боролся с собой, и было неясно сумеет ли он сдержать свои желания в узде или нет.

Рычание стало громче. Священник наклонил голову, медленно потянулся к окровавленной шее. Александр ликовал. В голубых глазах горело ледяное пламя.

Понимая, что больше ждать нельзя, пинком отшвырнула рюкзак к Бобби. Точнее, попыталась! И зашипела от боли. Ботинок как будто стукнулся о наковальню. И стальной мысок не помог! Рюкзак оказался неподъемным, твердым, вросшим в пол и швыряться не пожелал.

— Не сей-час, — Александер весело посмотрел на меня и подмигнул. — Мы же не хотим пропустить самое веселье.

Я бы расплакалась от бессилия. Морально я была к этому готова, ну, почти, но… Я ошарашенно уставилась на Александера. Даже не на него, а на то, что творилось за его за спиной. У входа в церковь промелькнула мохнатая желтоглазая тень. Сперва я подумала, что мне показалось, но…

Александер успел увидеть что-то в моих глазах. Увидеть, понять и обернуться. Ему это не помогло. Желтоглазый оборотень в этот раз не стал ни рычать, ни спрашивать про брата, а сразу напал. Острые зубы впились в шею, когти рвали песочный костюм и то, что скрывалось под ним. Лилась кровь. Я не могла смотреть на это безумие. Отвернулась, глянула на священника.

Отец Эдуардо сидел, понурившись, а женщина таяла у него на руках. На всякий случай я осторожно тронула рюкзак ногой. Он сдвинулся с места. Я бы пихнула его к Бобби, но в этом уже не было смысла: клетка, удерживающая соседку, исчезла. Вот только она этого не замечала. Бобби с упоением следила за тем, как оборотень рвет ненавистного блондина на части и издавала поощряющие возгласы: «Куси! Куси! Сожри эту падаль! Оторви ему эту штуку! Голову! Хватай за голову! Еще немножко! Ну же!»

***

Вскоре всё закончилось.

На оборотня я принципиально не смотрела, наблюдая за священником. Отец Эдуардо отыскал под ледяными обломками свой крест и теперь пытался починить оборванную цепочку. Бобби прекратила подбадривать оборотня и собирала с пола разбросанные карандаши.

Почуяв запах псины, мускуса и крови, я поняла, что оборотень всё-таки подошел к нам. Вот повезло-то…

— Спасибо за помощь, — дружелюбно улыбнулась Бобби. — Без тебя мы бы не справились.

Оборотень прорычал нечто невразумительное. Странно, а мне казалось, что прошлым вечером он разговаривал более осмысленно.

— Меня зовут Бобби. Это отец Эдуардо. Это Риана, — соседка не замечала моего замешательства. — Как понимаю, с ней вы уже вчера познакомились. А как тебя зовут?

— Грфрхчщ, — прорычал оборотень.

— Хорошее имя, красивое, — в Бобби, похоже, пропал талант дипломата. — Как здесь оказался?

Оборотень прорычал что-то еще.

— Даже так? Какой ужас! — соседка покачала головой. — Слушай, а девушка у тебя есть?

Я глянула на Грфрхчща, посмотрела на широкую грудь, заросшую жесткой светло-серой шерстью, на зубастую морду, на черный нос, на желтые глаза и задумалась. Что-то смутило меня. Мысль пронзала время и пространство. Я вспомнила, как кровь, прыснувшая из шеи Александера, окатила торс оборотня. Но на морде и на мохнатой груди кровавых следов не наблюдалось. Да и запах… пропал.

Бобби продолжала говорить, задавала ничего не значащие вопросы, складывала найденные карандаши в коробку.

Оборотень в ответ взрыкивал и с особым интересом следил за мной. Вот он зевнул. Показал острые ряды зубов. Облизнулся, намекая, что готов к новому приему пищи.

А я все думала и думала: «Это он так вылизался или…»

По церкви пронесся смех, прервавший мои размышления. Холодный смех. Высокомерный.

— Вы правда думали, — вслед за смехом зазвучал злой насмешливый голос; он оглушал, разрывал уши, проникал в голову; он давил, заставлял пасть ниц, — что способны остановить меня? Жалкие создания решили, будто могут тягаться с Князем Льда?

Я даже не успела испугаться!

Пришел ветер! Завывающий, злой, порывистый. Слепящий, проникающий под одежду, вымораживающий тело.

Пришел снег! Белая жесткая крошка закружилась в воздухе. Она кусала кожу, налипала на очки и лезла под одежду вслед за ветром! Я как будто ослепла: сплошная белая пелена скрыла всё, что находилось рядом со мной: и алтарь, и статую девы Марии, и Бобби, и оборотня, и священника. Да я даже рук своих не видела!

Пришел холод! От него не спасала одежда. Он пробирался под нее, обжигал кожу вымораживал сердце и мозг. Сперва хотелось в тепло, хотелось согреться, а потом… потом накатило безразличие. Глаза закрылись сами собой. Кожа потеряла чувствительность. Возникло ощущение, что тело покрылось коркой льда. Не покрылось — превратилось в крохотный замороженный комочек, затерянный посреди бескрайней ледяной равнины. Я даже дрожать не могла. Исчезли звуки, мысли. Ни во мне, ни вокруг ничего не осталось. Следом накатило тепло. Я подумала, что умерла, попала в рай, а моё тело досталось…

— Exorcizamus te, — до меня донесся уверенный бас, — omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas…

Слова экзорцизма как-то не вязались с нахождением в райских садах. Вряд ли меня признали сатанинской силой и стали изгонять с небес за мои замечательные ботинки и неподобающий внешний вид. Я открыла глаза. Стряхнула снег с очков, осмотрелась. Снег, холод и ветер бесновались, но не могли проникнуть сквозь очень знакомую стену из желтого света и десяти вбитых в пол карандашей. Одиннадцатый карандаш Бобби сжимала в руках, готовясь тыкнуть им в кого-нибудь.

Отец Эдуардо стоял на возвышении рядом с алтарем и, держа над головой серебряный крест, читал изгоняющую молитву: «…Omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica…»

Крест светился голубым светом, и с каждым сказанным словом свечение усиливалось.

Еще по эту сторону стены обнаружился оборотень. Желтые глаза Грфрхчща внимательно следили за мельтешением снежинок. Я не знала, что там видел оборотень, что не видел, но на всякий случай отодвинулась от него подальше. Мало ли! А то вспомнит, как бил меня по лицу и решит повторить…

Снежная буря постепенно стихала. Белая сплошная пелена становилась всё прозрачней и прозрачней, позволяя увидеть, что церковь за световой стеной превратилась в заснеженный тоннель. Ни скамеек, ни колонн, ни витражей, ни пола, ни потолка — всё скрылось под толстым слоем снега. А в центре тоннеля…