Вечность после... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 12

- Понимаешь, - объяснял мне Дерек, - я точно знаю, что так, как с ней, уже не будет. Такое даётся только раз. Потом, позже, конечно, найдётся подходящая девушка, и мы даже сможем неплохо поладить, как мой старший брат со своей женой, к примеру, но этих безбашенных чувств уже никогда не случится! - и он пропускает очередной шот виски, наливая и мне из своей бутылки.

Хочу заметить, бутылками клиенты заказывают напитки только в случае крайней степени трагизма произошедших с ними событий.

В общем, разделив в тот вечер с Дереком его боль, я вдруг обнаружила, что жить стало легче. В голове временно померкли картинки с изображением одного единственного человека, в теле притупилась потребность в нём. Я, наконец, отвлеклась и почувствовала облегчение. Затем, пару недель спустя, отвлеклась снова, уже с Сильвой, девушкой из Польши, безответно и тайно влюблённой в свою лучшую подругу. Потом это случилось снова. И снова. А когда вместо «терапевтических забегов» с клиентами я стала уединяться с коньяком в своей крошечной квартирке-студии, мне стало ясно, что обработка спиртосодержащими продуктами шрамов на моей душе приняла системный характер. И не испугалась, не огорчилась, не попыталась остановиться.

Мне было наплевать на последствия своих поступков, и как я сама уже стала подозревать, на собственное будущее тоже.

Я ни с кем не встречалась, всё ещё помня «прелести» совместной жизни с Вейраном, который почти сразу же после нашего развода стал публиковать в социальных сетях снимки со своей новой девушкой-китаянкой. Я бы даже не обратила на него внимания, если бы не подозрительно «скорое» объявление о предстоящей свадьбе и приписка «я ждал этого события почти всю свою жизнь!». Вейран получил канадский вид на жительство только по той причине, что стал моим мужем. Инициатором развода была я, но, вспоминая некоторые особо выдающиеся моменты нашего «брака», я с горечью понимаю, что мой так называемый муж так усердно старался от меня избавиться, что даже переигрывал. Гадко. Невыносимо гадко, но совсем не больно, потому что я была для Вейрана таким же точно проектом, как и он для меня. Я ничем не лучше. Стремление использовать мужчину в своих попытках пережить связь с другим не более достойно, чем его планы получить вид на жительство, женившись на слегка пришибленной белой девушке с канадским паспортом и многоговорящей фамилией Блэйд. И что хуже всего, Вейран ещё и взял себе мою фамилию!

Я перестала есть. Длинный список «любимой еды» сократился до нуля позиций. Странно, но пропавший к еде интерес совершенно меня не беспокоил, как и выпирающие бедренные кости и обнажившиеся ключицы. В другое время я бы обрадовалась подвернувшейся возможности похудеть, но на данном этапе мне было и на это наплевать.

Уж на что мой работодатель был безразличным к проблемам своих рабов, увлекаясь неоплачиваемым овертаймом, но даже он озаботился состоянием моего здоровья, строго поинтересовавшись, не принимаю ли я «вещества». Получив отрицательный ответ, заглянул в мои зрачки и, удовлетворившись увиденным, напомнил, что по пятницам мы работаем до последнего клиента, и что мне нужно взять дополнительную смену.

Дробление рабочего дня на четырехчасовые смены - его персональное ноу-хау, изобретение, помогающее не платить положенные законом 50% за каждый отработанный сверх нормы трудового дня час. Хочешь, бери дополнительную смену, не хочешь, не бери, но, в таком случае, назавтра увольняйся.

Поэтому я беру и пропадаю на работе, проживая свои дни в тёмном баре и людских страстях.

Свой двадцать пятый День Рождения отмечаю с родителями в их доме – рестораны и всё, что на них похоже, до одури надоели на работе.

Мать приготовила хороший ужин, Дэвид запасся вином и улыбками. Мне удалось прожить целый час в относительном благополучии, пока они не сообщили ЭТО – свою грандиозную новость.

- Ева… у нас в семье намечается важное событие… - мать мнётся и словно никак не может решиться.

- Да, мам. Говори уже!

- Дамиен женится в декабре.

Мир рухнул. Пыль и пепел пожаров заполнили атмосферу, навсегда скрыв солнце. В моей душе теперь навеки поселилась ядерная ночь. Краски плывут, стекают обильными подтёками, смешиваясь в серую жижу и не позволяя видеть.

- Венчание запланировано сразу после Рождества в Риме, никак не запомню название Собора… Так что нас на Рождество не будет, если только ты не захочешь поехать с нами, - мягко и как-то надрывно продолжает вместо матери Дэвид.

Пауза. В родительском доме виснет долгая непреодолимая пауза. Ни у кого нет слов или же просто сил их произнести. Я решаю быть круче всех:

- Меня не приглашали.

Первая же мысль, которая приходит в голову: «Вот, что он чувствовал».

Боже, ему было больно. Нет, это не боль, это мука, отключающая сознание.

Но лицо нужно держать, пусть каменное, но чтобы без слёз и признаков душевного упадка. Хотя, поздно – они уже на глазах.

Как женится?

Как?

Уже?

Так скоро?

Он же не собирался!

Считал, что рано!

Да, женится. А как же иначе? Люди женятся, Ева. Они не живут в отчаянии вечно и не обрекают себя на одиночество ради твоего душевного комфорта.

На ком он женится? На ком?

- Ты видела его невесту? – спрашиваю мать, потому что в эту секунду моей жизни мне плевать на Дэвида. В этой своей трагедии мне необходима поддержка матери, женское понимание и участие.

- Конечно…

С лицом матери творится нечто невообразимое, Дэвид прячется за очками и усердным переливанием коньяка в свой бокал.

- Какая она?

Мой голос твёрдый или жалкий? Сложно понять и услышать себя со стороны.

Мать набирает в грудь воздуха, чтобы выдать:

- Ты её знаешь, Ева.

- Да?! – удивляюсь.

Я бы не хотела её знать. Никогда. И всё же знаю. Кто бы это мог быть? Догадка выпивает душу. С силой затягивает её в узкую трубочку, не позволяя дышать.

Не может быть.

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Так нельзя!

Так нечестно!

Это неправда! Я не верю…

- Мы с Меланией вместе выбирали платье, - мать пытается вернуть радость в это событие. – Кольца они заказывали в Италии, какие-то эксклюзивные с камнями. Новая мода! – закатывает глаза. – У нас были обычные. Да, Дэвид?

- Кольца не имеют значения. Как и всё прочее, - сухо отзывается мой биологический отец.

- Всё имеет значение, Дэвид, - тихонько не соглашается мать. - В свадебное путешествие решили ехать не сразу, а в апреле, как потеплеет. Да и зимой Дамиену не вырваться – заканчивает съёмки второго фильма. Начинается самое сложное – монтаж. А дети хотят провести хотя бы месяц-два в Европе, погостить у мамы Мелании. Нас тоже приглашали! – в её голосе воодушевление. – Мел планирует зачать там первого ребёнка, смешная!

Я чувствую слёзы. Проклятые слёзы и душераздирающую боль. Стол, тарелка, бокал, салатница с зелёной бурдой – всё плывёт перед глазами.

- Ну что ты, что ты, милая! – мать вскакивает со стула, подбегает и обнимает мои плечи.

Дэвид трёт под очками глаза.

На Рождество в «Шестидесятых» сумасшествие. Тёмный бар набивается обездоленными, брошенными, отвергнутыми, не нашедшими своей пары, чтобы одиночество ненароком не убило их в самую святую и «семейную» ночь в году. Ну и, конечно, вся эта публика так же отчаянно пьёт, как и страдает.

В последующие после праздника дни наплыв не стихает – Рождество слишком болезненное явление, чтобы пережить его за одну ночь. Я добровольно вызываюсь работать во все три смены и каждый день, что несказанно радует моего начальника, однако заставляет думать, что у меня не всё в порядке с головой:

- В чём твой секрет? – интересуется причинами моего неадекватного трудолюбия.

- Деньги нужны.

Я не вру, они всегда нужны.

- Ну-ну, - не верит.

А я просто помню о ТОМ дне. Двадцать седьмое декабря – день, когда он навеки отдаёт ей себя.

И этот день, вернее, ночь (потому что в Риме – утро двадцать седьмого декабря, а у нас – вечер двадцать шестого) проходит в рабочем угаре. Я не пью, держусь, потому что знаю – в любой момент может позвонить мать или Дэвид. Но никто из них не звонит, очевидно, из-за насыщенности их свадебного графика. Я только получаю утреннее сообщение о том, что перелёт прошёл «без сюрпризов и эксцессов».