Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса - Страница 121

По павильону к нему подкрадывались тени — заходило солнце. Павлины забрались на головы статуй, и, чувствуя приближение темноты, начали свой надрывный полу-крик, полу-плач, словно предрекавший черную беду. Невдомек им, глупым тварям, что главные трагедии уже разыграны, герои убиты и похоронены, а жалким паяцам, оставшимся на сцене, под силу только кривляться в жутковатом фарсе.

Бэзил снова расслабился в кресле, позволив мыслям уплыть далеко, к вещам, которые действительно имели значение.

VIII.

Ничто так не сближает, как хорошая заварушка.

Приветливо трещал камин; тепло, наполнявшее общий зал таверны "У переправы", действовало как снотворное. А может, дело тут было в вине — хотя и не из самых дорогих, оно оказалось совсем неплохим. Даже Кевин осушил пару чарок и немного оттаял.

Фрэнк, блаженно откинувшийся назад, к стене, часто заморгал, отгоняя сонливость. Красавчик все подливал ему и подливал, а у Фрэнка не хватало духа отказаться. Да и как можно сказать "нет", когда сам Кевин Грасс пьет за новое будущее отряда Ищеек и даже предлагает тост за здоровье семьи Картмор!

— Хочу еще раз поблагодарить тебя за тот бросок, — обратился Фрэнк к Доджизу, сидевшему рядом. Кевин устроился на скамье напротив, и сверлил их оттуда глазами, в глубине которых таилась насмешка. — Очень может быть, что ты спас мне жизнь.

— Это просто моя служба, — сверкнул белыми зубами Красавчик. — Мы все стоим друг за друга, ведь так, Грасс? Среди нас есть всякие, но Ищейка Ищейку не подведет и не предаст.

Фрэнк желал бы, чтобы среди Ищеек было больше таких, как он. Поначалу, в щеголеватом мужчине ему чудилось нечто фальшивое, но его мнение о Красавчике улучшилось, когда он узнал, что тот заступился за женщину. Разумеется, Доджиз не без грешков, но, хотелось верить, не безнадежен.

Кевин только пожал плечами. — Может быть. За себя ручаться не могу.

Красавчик пододвинулся поближе к Фрэнку и сообщил доверительно: — Он любит на себя наговаривать, наш Грасс.

Фрэнк это заметил и сам.

— Но как бы он ни ворчал, а когда дойдет до дела — вернее человека не найти. Я знаю, на него положиться можно. А что он не любит зря болтать, так это ему только в заслугу. Молчание — золото. Твое здоровье, Кевин.

Красавчик перевернул бутыль, выливая остатки вина в чашу Фрэнка.

— Еще три бутылки! — гаркнул Фрэнк громче, чем намеревался. Платить предстояло ему, как новичку.

— Я чего хотел сказать, — продолжил Ищейка, пока служка бегал в подвал за новой порцией. — Надо арестовать всех андаргийцев, кто похож по описанию на шпиона со шрамом, и допросить пожестче. Кто-то да запоет.

— Или сбеж-жит, — Черт, у него уже начинал заплетаться язык! — Всех сразу не переловишь, а господа его успеют принять меры предо… предсторожности. Сейчас они понятия не имеют, что мы вышли на их человека.

— Делион прав, — подтвердил Кевин.

— Что ж, командир, вам виднее, — легко согласился Красавчик. — У меня есть еще неплохие идейки о том, в какую сторону копать. Опробую, не откладывая надолго.

Грасс склонился вперед, положив мощные руки на столешницу. — Надеюсь, ты передал нам все, что узнал от твоего кабатчика? — Брови сошлись над переносицей. — Ничего не утаил в надежде отличиться?

Красавчик оскорбился, а Фрэнк напомнил себе пообщаться с кабатчиком лично — мало ли что.

Они еще немного поговорили о новых порядках, которые надо завести в отряде, о том деле по скупке краденного, о шайках, что поделили город на части и считали себя на них чуть ли не полновластными хозяевами. Энтузиазм Ищеек радовал — даже Грасс выказал готовность помочь Фрэнку навести порядок в отряде и в городе.

Скоро на столе снова появилось вино.

Красавчик поднял чарку за здоровье Фрэнка, потом — за дружескую поруку, Кевин — за торжество правосудия. Фрэнк выпил сперва за одного своего товарища, потом — за другого, причем имя Доджиза он уже выговорил с трудом.

Когда Кевин собрался уходить, Фрэнк тоже приподнялся со скамьи — и тут же упал назад. Понял — в таком состоянии до дома не дойдет.

Почти сразу после того, как стукнула дверь за Грассом, засобирался и Красавчик, вспомнив о важной встрече. Фрэнк остался один.

Он долго сидел, глядя в огонь камина, все надеясь, что в голове прояснится. Мысли перемешивались, толкались, словно овцы в отаре. Столько надо было обдумать… Но воображение, затуманенное винными парами, рисовало одно видение: черный плащ, а над ним — длинные усы, шрам, крючковатый нос и черные глаза, жгучие, злые.

В конце концов Фрэнк сдался. Можно было взять наемный экипаж, но даже это вдруг показалось слишком сложным.

У хозяина нашлась свободная комнатушка, и Фрэнк пополз наверх, хватаясь за натянутую вдоль стены веревку и опираясь на плечо мальчишки-слуги. Мальчишку он потом послал к себе домой, с запиской для матушки — нельзя было позволить, чтобы она волновалась.

Больше столько не пью, решил Фрэнк, падая на кровать. Это была его последняя мысль в тот вечер.

На следующий день он проснулся отнюдь не затемно. Когда, сгорая от стыда, Фрэнк примчался в Красный Дом, в холле в угрюмом молчании его уже ожидали все Ищейки. Все, кроме одного.

Лью Доджиз по прозвищу Красавчик лежал на втором этаже, мертвый. Рано поутру его выловили из реки с глубокой колотой раной в животе.

Фрэнк поднялся попрощаться, чувствуя, как вина давит на плечи адским грузом. Лью — первый, кто захотел служить в его отряде, и он убит.

Красавчик, холодный и бледный, был почти неузнаваем. Усы печально обвисли — вода вымыла из них помаду, прижала к щекам. Но первым бросался в глаза красный червь, ползший от правого глаза вниз по губам и подбородку. Тот, кто зарезал Ищейку, оставил на его лице свой кровавый росчерк.

Лето 663-го

Кевин не раз гадал, каково это — отнять жизнь у человека. Что однажды придется, сомневаться не приходилось, разве что самого прикончат первым. И вот — свершилось. Он убил. Не один, а сразу шестеро пали от его руки за одну ночь. Никогда не думал он, что это будет так сладко.

Смакуя в памяти детали схватки, Кевин снова чувствовал ее — ликующую ярость. Слышал хруст костей, чуял кровь. Жалея лишь об одном: что нельзя оживить негодяев и уничтожить снова, одного за другим. При мысли о том, на кого они посягнули, чернело в глазах.

Да, не так просто было вогнать меч в шею последнего, который сдался и молил о пощаде, но Филип смотрел на Кевина, рассчитывал на него, и он не мог подвести. И, разумеется, репутация Офелии стоила больше жизни какого-то мерзавца.

А может, когда убиваешь таких вот — это и не считается вовсе? Разве можно назвать тех, кто им встретился во мраке, людьми? Так, гниль какая-то, бешеные псы.

Сегодня был выходной день недели, и Филип встречал его у южных ворот дворца, улыбаясь во весь рот. Он схватил Кевина за руку и потащил за собой по песчаной дорожке, меж рядами благоухающих розовых кустов.

— Ты так и не сказал, какую награду хочешь, но не думай, что я забыл. Сегодня я наконец вручу тебе нечто, достойное героя.

Как будто защищать Филипа не его прямой долг. Да для чего он вообще нужен, коли не для этого?

— Оставь, мы дрались вместе, — попробовал он возразить. — Плечом к плечу. Без тебя я бы погиб.

За лабиринтом роз открывалась лужайка, залитая летним солнцем, изумрудная в ярких лучах. И круглая беседка, сплетенная из каменного кружева. Внутри алел отрез шелка, скрывавший что-то узкое и длинное, что лежало на столе. Очертания предмета подсказали Кевину, какая награда его ждала, и сердце застучало быстрее.

— Офелия — моя сестра, не твоя. Было бы странно, если бы ты благодарил меня за ее спасение. Да мне ничего от тебя и не нужно, кроме вечной верности и слепого повиновения.

Не проблема.