За мгновения до... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 4

И он упал. Сильно. И неудачно: было много крови, Дамиен сломал руку, разбил голову, получил сотрясение и… лишился сознания.

Через неделю мать отправила меня в Австралию к Агате – матери моего отца и моей родной бабушке, а Дамиена я так и не увидела – его долго не выпускали из госпиталя.

Сейчас не могу толком вспомнить, что именно он делал такого, что я так сильно его ненавидела, но помню, что доводил меня до зубовного скрежета, до желания вырвать все волосы на его голове.

Одно из самых ярких воспоминаний – кукла Вуду. Я мастерила её долго, старательно шила, рисовала лицо. А потом с чувством вонзала иглу в то самое место, где у живого Дамиена должно было быть, по моему разумению, сердце – прямо посередине груди. Только теперь осознаю, что всё время промахивалась – ведь сердце расположено гораздо левее.

Может быть, поэтому он и не убился тогда насмерть?

Мы останавливаемся у дома, который я не узнаю.  Место вроде бы то же – Вестминстер, долина реки Фрайзера, но дом – другой! Он стал раза в два, если не в три, больше, однозначно красивее и современнее. Зелёный фасад в европейском стиле выгодно отличается на фоне типичных прямоугольных коробок, построенных, к тому же, из картона. Но больше всего мне нравятся балкончики и террасы, украшенные цветущими ярко красными и белыми геранями.

В окнах первого этажа горит свет, и сквозь большое панорамное стекло я вижу хлопочущую на кухне мать и Дэвида.

Дамиен вынимает мой чемодан из багажника и так же, не ставя  на колёсики, относит в дом.

Плетусь за ним, сдержанно обнимаюсь с матерью, приветствую отчима. Всё быстро и без лишних сантиментов – чем быстрее переживу, тем лучше.

Мой чемодан демонстративно плюхается на плиточный пол кухни, хрустя конструкцией и содержимым (ну вот я знала же, знала!), и Дамиен ставит точку в вынужденной/вымученной, очевидно, миссии:

- Done!  (Готово!)

«Год!» - повторяю сама себе. «Один только год продержаться, и буду свободна!».

Свобода! Как заманчиво, как сладко это слово! Пусть начнётся нелёгкая общажная студенческая жизнь, неустанная зубрёжка и стресс из-за не вовремя сданных проектов, но она навсегда избавит от необходимости делать вид, что мне известно значение слова «семья».

- Мам?

- Да?

- А почему ОН меня встречал? – решаюсь на вопрос, как только Дамиен исчезает в недрах этого огромного теперь дома.

- Нам нужно серьёзно поговорить, Ева.

Затем с улыбкой:

- После ужина!

Вскоре Дамиен спускается, и я замечаю, что он переодет в секси плейбоя. Подходит к одному из двух холодильников, заглядывает в него и, спустя короткое время, уже стоит с упаковкой натёртого сыра, уплетая его в скоростном режиме.

- Дамиен! Ужин! – восклицает мать.

Дамиен смотрит на неё, как всегда, исподлобья. Как бы она ни старалась ему угодить, а делала моя мать всегда именно это, мне очевидно, что пасынок воспринимает её в тех же понятиях и категориях, как и я своего отчима. То есть никак. Как пустое место. Как временный персонаж в непредсказуемой ленте жизни.

Мать всегда из кожи вон лезла, желая стать идеальной женой новому мужу и безупречной матерью не своему сыну. Я считаю это самым настоящим предательством. Это как отречься от Бога и продать душу дьяволу. Переступить через собственного ребёнка и облизывать чужого, лишь бы угодить желанному мужику. Прогнуться под обстоятельства.

 Дамиен уехал, не дожидаясь ужина. Собственно, он много и не потерял: креветки с соусом - полуфабрикат из Костко - и картофельное пюре.

- Мам! У нас есть семейные альбомы? – спрашиваю после чая и односложных ответов на односложные вопросы Дэвида о перелёте.

- Есть. А что это ты вдруг заинтересовалась? – и во взгляде усмешка.

- Захотелось  взглянуть на себя в детстве, - отвечаю, не моргнув.

- Или на Дамиена?

И я краснею. Чёртовы предательские щёки.

- Зачем он мне нужен, мам?

- Он изменился, правда? – с гордостью.

И мне эта гордость не то, что неприятна, у меня, кажется, шею свело, от вида материнских восторженных глаз.

- Возмужал! Такой крепкий стал, красивый! Учится хорошо, драться совсем перестал!

- Да уж! – не выдерживает Дэвид. – Конечно, перестал!

- Ну, по крайней мере, совсем не то, что раньше было. Теперь он взрослый и мудрый, научился контролировать себя, сдерживаться. Ну а то, что морду набил тому парню…

- Брэндону! – подсказывает отчим с возмущением.

- Да, Брэндону, так тот сам виноват! Нарвался!

- Брэндон как раз за честь сестры заступился!

- Да какая там честь, Дэвид! Они ж дети ещё: сошлись – разбежались! В этом возрасте  у них у всех так, что ж Дамиену жениться что ли на ней нужно было?

- Если взял на себя обязательства за девушку – отвечай!

Дэвид либо не в духе, либо с Дамиеном у них, как у двух самцов на одной территории - имеются разногласия. Но в целом мне нравится то, что говорит отчим.

- Ерунда это всё! – не унимается мать. – Дамиен всё правильно делает. Молодец он у нас.

Мне аж тошно. Вот прямо вывернуло бы.

- Так что там с моими фотками?

- Посмотри под телевизором в тумбочке – там должны быть и твои и Дамиена.

Семейный фото-архив находится почти сразу, и только я собираюсь уединиться, как мать выхватывает альбом Дамиена из моих рук:

- Давай вместе посмотрим, я сто лет уже их не видела! – восклицает.

Надо сказать, братец действительно очень сильно изменился. Обычно люди легко узнаваемы, пусть и вырастают почти в два раза, но Дамиен совсем не похож на себя в детстве. На фото он – мальчишка с дерзким плутовским взглядом и соответствующей ухмылкой, сейчас – мужчина. И хотя мне неприятно это признавать, взгляд у него умный и гораздо более глубокий, чем можно было бы ожидать.

Но если рассуждать по совести – и меня ведь теперь не узнаешь. На фото я - девочка с распущенными каштановыми волосами, частично беззубая и настолько худая, что подвздошные кости и ключицы не просто выпирают, а выглядят анатомическим пособием. А в глазах – Вселенская Ненависть.

Фото было сделано Дэвидом всего за пару недель до «того случая» и моего отъезда. Это был пикник в Роки-парке: мы вчетвером и ещё несколько семей на зелёной поляне. Дэвид сфотографировал нас в тот момент, когда вся компания детей играла в волейбол, и я чётко помню, как это пресмыкающееся с вечной грязью под ногтями по имени Дамиен почти всё время «случайно» попадало в меня. Ага, ему было двенадцать, как и мне, и метнуть мяч он мог уже очень сильно. Настолько, что у меня болел живот, ноги, руки, да всё вообще. Братик дважды норовил попасть в мою, только начавшую расти, грудь, но я успевала прикрыться, совершенно уже наплевав на счёт очков.

Его сокомандники ржали, как кони, а мои ругали меня, пока не выгнали. Да! Я не очень хороший игрок в волейбол. И бейсбол. И сокер. Да я вообще терпеть не могу эти тупые обезьяньи развлечения, лучше книжку почитать. Такое фото в альбоме тоже есть: я сижу, скрючившись, на красном складном стуле. У него ещё надпись на спинке была Canada  и кленовый лист посередине – до сих пор помню.

А ещё помню, как подвыпившие взрослые пекли кукурузу, и кто-то, уж не знаю, нарочно ли, поручил Дамиену отнести початок мне, сидящей всё на том же красном стуле у воды. Помню, что разворачивать фольгу не хотелось, но я всё же рискнула. Дура. В ней была моя сладкая кукуруза в сливовом масле и черви. Дождевые. 

Я тоже в долгу не осталась. Когда вся компания детей полезла ловить крабов на мелководье, Дамиен вызвался расставлять ловушки в камнях и разулся. Дурак. Кроссовки его так и не нашлись, хоть мама и пытала меня, и угрожала. Назвала тогда же несносной девчонкой, отравляющей жизнь – это я хорошо запомнила. Очень хорошо.

- Ева, - обращается ко мне мать со вздохом, - мы уже говорили с Дамиеном, а теперь я хочу попросить и тебя: примите друг друга по-человечески. Нет никакого смысла в вашей вражде. Вы – одна семья, а это на всю жизнь. Если не можете дружить, то хотя бы постарайтесь не быть друг другу врагами!