За мгновения до... (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 26

- Никогда никого не суди, Дамиен! Ты ещё слишком многого не знаешь о жизни, о чувствах, о людях, в конце концов! И я уже не говорю о женщинах! Не смей судить! Никогда не смей! Мужчина всегда должен оставаться мужчиной, при любых обстоятельствах. Как бы жизнь не била – держи удар и не забывай о долге! Сцепи зубы и выполняй свой долг!

Перед моими глазами неистовое выражение лица Дамиена, разозлённого поступком необразованного кубинского крестьянина Хуана, того самого, который обрёк свою семью на страшную смерть в огне во имя идеи. Дамиен тогда говорил о мужском долге, и теперь мне ясно, что Дэвид при всей  своей мягкости, иногда даже мягкотелости, проделал титаническую работу, воспитывая своего агрессивного, эмоционально неуравновешенного сына, и вырастил в итоге достойного мужчину.

Внезапно на меня накатывает эмоциональная волна, смесь уважения с нежностью и даже любовью к близкому старшему человеку. На секунду мне даже захотелось, чтобы Дэвид был каким-то образом и моим отцом тоже. Он ведь заботился обо мне... Он всегда заботился обо мне! Да, мать жила здесь, в Ванкувере, рядом с ним и его сыном, но он всегда присылал мне и Агате деньги, что делать был совершенно не обязан. Он прилетал, когда я сломала ногу во время неудачного сёрфинга, и дежурил в больнице, пока не прилетела мама. Он регулярно звонил и спрашивал, как мои дела, не нужно ли мне что-нибудь.  И он каждый год дважды приезжал, чтобы навестить меня. Мать не являлась ни разу, за исключением того случая со сломанной ногой. Дэвид сотни раз предлагал… нет, наверное, даже просил меня вернуться в Ванкувер и попытаться ужиться с Дамиеном, чтобы мы могли быть одной семьёй. А я ледяным тоном заявляла ему, что мне не нужны ни его деньги, ни его так называемая семья вместе с моей матерью. «Кошка и та - лучшая мать, чем моя» – так, кажется, я заявила ему однажды, чем довела до слёз. Я не поняла тогда, почему он так расстроился, но зато запомнила его ответ:

- Никогда не суди, Ева. Никогда. Жизнь иногда так ставит тебя… в неудобную позицию, что ты и подумать не мог, что такое вообще возможно.

- На веку как на долгой ниве! – подпевала ему Агата.

- Не станешь судить людей, может и тебя не так жестоко осудят, когда твой час придёт, - завершил тогда свою мысль Дэвид.

И Агата согласно кивнула головой, у каждого, мол, такой час обязательно наступит, всенепременно явится такая пора, когда жизнь тебя фигурально «нагнёт», и всё что тебе останется – надежда на поддержку и понимание людей.

Jean-Michel Blais - Blind

Стены спортзала иногда бывают самым тихим местом в школе. Но это только для тех, естественно, у кого есть ключи.

Ещё удобно, когда у твоей подруги имеются "шестёрки", всегда готовые смотаться за кофе в Старбакс. Кофе сейчас очень вовремя: необычно сложный день, дотянуть бы до окончания уроков.

- Они считают, что на следующем заезде люди не будут так массово ставить на тебя, так что, самое время выиграть.

- А я проиграю.

- Зачем?

- Чтобы слить их бабки на хрен одним помойным ведром! - не могу сдержать растягивающей мой рот улыбки.

- Зачем?!

- Чтобы не они диктовали мне условия, а я им. Мне решать, когда выигрывать, а когда нет! Зарвавшиеся ублюдки!

- Дам, это ты заигрался. Ты - участник, пусть и почётный, но они - организаторы! Правила всегда диктуют хозяева вечеринки, но никак не гости!

- Я не просто участник, я тот, кто делает им шоу. Сколько народу набегает, если я не участвую?

- Холостые дни, так, кажется, они их называют.

- Именно. И кто после этого король бала?

- Дам, им не понравятся твои игры! Людям не нравится терять деньги!

- Я сделаю так, чтобы мой эпический проигрыш выглядел достоверно. Всегда случаются сбои, я и моя тачка не исключение.

- Не поверят.

- Ещё как поверят. И сами попадут на крючок - отбить ведь нужно будет свои потери.

- О, ну да! Они отобьют свои деньги, и я найду тебя в какой-нибудь яме с проломленной головой!

- Не найдёшь. И даже искать не будешь.

Она молчит, и знаю, хочет обнять, но не может решиться:

- Зачем ты так, Дам?

- Как?

- Ты отдаляешься. Становишься чужим, закрытым.

Честно сказать, я и сам не знаю, почему намеренно раню её. Но подозреваю, из-за Евы. Как будто внутри болит что-то и не может простить.

- Разве?

- А разве нет? Не чувствуешь сам? Что я делаю не так, Дам?

- Ты же мисс Безупречность, Мел. И прекрасно это знаешь, разве нет?

- Ты не приходишь ночевать уже пятые сутки. Пятые, Дам!

- Я устаю, - пожимаю плечами.

Самому не верится: пять дней я прожил без секса и не заметил? Пять?!

- В последний раз и в предпоследний ты просто кончил в меня, как в резиновую Долли, и свалил домой. И вот теперь пять дней тебя вовсе нет!

- Мел, меньше драматизма! И не парь мои мозги, им и без того хватает! - делаю глоток из своего стакана.

- Ты злишься из-за своей этой… сестры?

Хуже всего мне удаётся прятать желание сломать чей-то хребет. И Мелания, проницательная от природы, видит ответ в моих глазах.

- Ты же говорил, что у вас нет ничего общего? Теперь жалеешь её? Защищаешь?!

Последнее почти со слезами.

- У нас общие родители, что, скорее всего, навсегда, и у нас общий дом, минимум ещё на полгода,- решаюсь обозначить.

- Ты же знаешь, что можешь переехать ко мне! Отец не будет против!

- Я против.

Вот так, просто правду рубанул и всё. Вижу, как нервно раздуваются и сжимаются её ноздри:

- Из-за неё?

- Нет.

- Тогда почему?

- Просто потому, что у меня есть собственный дом, и моё место в нём.

- С каких это пор ты стал таким принципиальным?

- С некоторых. И ещё кое-что: ты когда когти свои точишь, не забывай, с кем дело имеешь.

- О чём ты?

- Всё о том же: Еву оставь в покое, поняла?

- Её ещё никто и не трогал, Дамиен!

- Да что ты? Есть более серьёзные планы?

- Поживи, увидишь, - ухмыляется.

- Мел, - я сам не узнаю своей серьёзности, - каждому человеку есть, что терять. Найдутся и у тебя болевые точки.

- Боюсь, в моём персональном случае потери уже неизбежны, а это говорит только об одном: полная свобода в самовыражении! – заявляет.

- А ты, оказывается, так самовыражаешься, смешивая людей с дерьмом?

- Хм…- лучше б я не видел её язвительной физиономии. - Меня вот какой вопрос интересует: как давно ты стал печься о «людях»?

- Ева - моя сестра. СЕСТРА! Сечёшь? Это значит, часть моей семьи. А моя семья - не твой удел, милая, так что уймись уже!

Разворачивается боком, выпячивая разодранную щеку:

- Нравится? Это - твоя семья, миииилый!

Кладу ладонь на её затылок, медленно спускаю ниже, и едва эта кошка теряет бдительность, резко сжимаю:

- Для справки: я идиотом никогда не был. Но ты об этом должна знать, иначе была бы не со мной, а с кем-нибудь другим. Так вот, что я хочу тебе сказать, дорогая: ещё одна сучья выходка с твоей стороны, и мы - чужие люди. А как я объясняю базовые истины чужакам, тебе ведь хорошо известно?

Я не люблю угрожать. Ненавижу. Особенно женщинам. Особенно тем, с которыми сплю.

- Дам… Дам, зачем ты так? Я же люблю тебя… Больше даже чем себя, чем брата и отца… ты же знаешь!

По её щекам скатываются градины слез, и я знаю, что это не блеф: сейчас она - настоящая. Вот именно поэтому и ненавижу угрожать женщинам.

Целую её, стараясь скрыть собственный стыд, и даже закрываю глаза, чтобы выглядеть убедительнее, но вижу совсем другие губы. Они алые, как маки, потому что она ест клубничное мороженое, облизывая их, сжимая, выпячивая бантиком, растягивая в удовольствии. Так много эмоций в мимике, что мне даже кажется, я слышу, как она мурлычет, уплетая моё творение. Вкуууусно же!

- Боже, Дамиен! - выдыхает моя реальность. - Ты целуешься, как Бог! За один поцелуй я готова простить всё на свете!