Казань (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 7

«Личный палач» Екатерины достал из-за пазухи пухлый конверт. Да… Подготовился. Зарабатывает очки.

– В головах будет, Афанасий Тимофеевич. Дьяком – я кивнул Хлопуше – А твои старания, Степан Иванович я оценил. Походишь пока в подьячих.

Хлопуша одобрительно хмыкнул.

– Приглядимся к тебе еще… – я внимательно посмотрел в пустые, рыбьи глаза Шешковского – А чтобы ты не надумал, обратно к Катьке намылиться… Лично пустишь Курча под лед Казанки ночью. При трех видаках. Афанасий Тимофеевич, позовешь свейских казачков, что приставили к ляху. Поучится они у него не успели, зато посвидетельствуют… Они же и в писцах у вас будут в Канцелярии для начала.

По лицу Шешковского пробежала неуловимая тень. Да… это тебе не секретные документы сдать. Иезуиты Курча не простят. Они вон самого папу Римского скоро в расход пустят.

– Иди, Степан Иванович, нам еще с Афанасием Тимофеевичем перемолвится конфидентно надо – я взял пакет Шешковского, распечатал.

– А что с… Софьей и детьми делать? – невинно поинтересовался новоиспеченный подъячий, вставая – Отпускать?

Хлопуша вопросительно на меня посмотрел, я же положил руку на пистолет за поясом. Может все-таки пристрелить эту змею? Семья Пугачева – это компромат.

– Позже решу. Пущай пока живут, где живут. Они ведь под охраной?

– Так точно-с! Верные люди сторожат.

– Вот и пусть дальше сторожат. Иди.

Я тяжело вздохнул, закрыл глаза.

– Ой, беда нам с Шешковским будет – произнес Хлопуша – Больно изворотлив, двуличен.

– Без него тоже тяжко будет Тайную канцелярию создать – я открыл глаза, посмотрел на каторжанина. Тот ответил мне понимающим взглядом.

– Кровью иезуита его не привяжешь. Надо дворянчиков ему известных подсунуть. Пущай их казнит.

– Публично! – согласился я – Жди. Не может такого быть, чтобы не взбунтовался кто-нибудь снова. Тогда и позовем Шешковского.

– Все сделаю, царь-батюшка. Токмо скажи, что за Софья эта? Да еще с детьми.

– Позже расскажу. Пока прикажи тишком последить за Степаном. Надо узнать, где он их держит.

Старуха Арина, нянька княжны Агаты Кургановой, возвращалась домой во двор бывшего дворянского собрания с рынка на пристани. После взятия «анпиратором» Казани горожане добывали там у наезжавших из окрестностей мужиков кое-какие съестные припасы в обмен на вещи домашнего обихода. В этот день Арине посчастливилось выменять у какого-то чуваша без малого полпуда муки, два десятка яиц и уже ощипанного гуся на старую атласную душегрейку с оторочкой из лебяжьего пуха. Нести все это добро старухе было очень тяжело, и она, протащив корзину шагов тридцать, остановилась перевести дух.

Арина тоскливо оглядывалась по сторонам – город жил своей жизнью. Как будто не было битвы на Арском поле, казней дворян… К удивлению женщины, Казань не подверглась разграблению. Улицы патрулировали казаки, по домам ходили муниципальные полицмейстеры, успокаивали народ. Утром дня городская стража произвела облаву и изловила человек до пятидесяти воров и разбойников.

Отдохнув на перекрестке, где нелепо торчал из земли обгорелый дубовый столб, Арина снова потащила свою тяжелую корзину, кряхтя и что-то бормоча про себя. И тут словно из-под земли вынырнули двое с вьюками на плечах и крепкими посохами в руках. Одеты они были по-татарски: в длинных восточного покроя кафтанах, с ватными тюбетейками на бритых головах.

– Стары вэщи… Шурум-бурум. Бариня…

– Отойди ты, окаянный! – огрызнулась старуха. – Какой теперь еще «шурум-бурум»? Самим скоро есть нечего будет!

– Менять давай! – продолжал старший из татар, смуглый, худощавый – Мой тибэ масла давал, изюм давал, твой минэ платок старый давал…

Старуха насторожилась. В звуках голоса татарина было что-то, словно он слегка посмеивался над Ариной, но не зло, а даже как-будто ласково. И красивые карие глаза смеялись.

– Чего подмигиваешь, пес? – рассердилась Арина – Ты иди девкам подмигивай, а мне нечего!

Другой, повыше, с серо-голубыми глазами и грязным лицом, тоже смеялся и подмигивал старухе. Арина совсем рассердилась, поставила корзину снова на землю и зашипела:

– Уйдите вы, охальники! А то городовых казаков позову. Они вам горбы набьют.

Вдруг кто-то произнес чисто по-русски, таким знакомым, таким милым Арине голосом:

– Мама Арина! Дай медового пряничка!

Старуха чуть не выронила из рук плетеный колобок с яйцами.

– Шурум-бурум, бариня! – сразу изменился знакомый голос – Будем торговать. Мой тибэ, твой минэ. Туфля имэим…

Старуха тихонько вскрикнула. Она узнала в худощавом, друга дома Кургановых – поручика Александра Жилкова из Томского полка.

– Батюшка бар…

– Тсс! Вэди нас твоя дом… Тавар покажим…

Старуха засеменила заплетающимися от страха и от радости ногами по направлению к своему убежищу. Остановилась, заговорила многозначительно:

– Ежели с хорошим, то, пожалуй, приходите. Маслица я бы взяла. Туфли тоже взяла бы… Только уж и не знаю, как: мужчинов у нас в доме нету никого, окромя старого князя…

Татары переглянулись.

– Дворовые все, ну как есть все разбежались! – продолжала старуха.

– Тем лучше! – шепотком вырвалось у высокого татарина.

– Барыня Прасковья Николаевна хворали долго, теперь ничего себе. Барышня Агашенька поправляется…

– Помалкивай, старая! – перебил ее старший татарин.

Навстречу им шла группа детишек из бывших крепостных, смотревших на татар с любопытством.

– Моя тибэ тавар будит носила…

Ребятишки прошли мимо, не задержавшись. Издали один из них выкрикнул звонко ругательство.

– Соседи не обижают? – спросил шепотом молодой татарин.

– Нет, ничего, бог миловал. Сами не знаем, как спаслись… Теперь как будто тише стало.

Так добрались до угла казанского Кремля, обогнули его стены, прошли наконец, оказались перед домом, куда семья Кургановых поселилась перед приходом "амператора".

– Предупреди! – сказал молодой татарин – Мы здесь подождем. Может, кто из посторонних еще там… Теперь никому доверять не приходится!

– Слушаю, батюшка! А только какие же посторонние у нас теперь? Добрые люди своей тени и то боятся. Только доктор и бывают…

Арина ушла, но тотчас вернулась и нарочито громко позвала:

– Ну, идите, идите, нехристи!

Несколько минут спустя оба сидели в маленькой светелке, беседуя с членами семьи Кургановых. С обеих сторон торопливо сыпались вопросы.

– Светопреставление господне! – говорил угрюмо старый князь – Ума не приложишь, как и случилось все. Фон Брант заяц трусливый, сдал город. А ведь клялся, что сдачи не будет!

– Все равно, устоять нельзя было – тихо откликнулся Александр – Днем раньше, днем позже… Вы, господа, посмотрите какая сила. Пять полков, с полсотни пушек. Кстати, господа – познакомьтесь. Гавриил Романович Державин – представил высокого Жилков – Состоял при штабе Бибикова.

– И где этот ваш Бибиков?? – озлобился Курагин – Сидит в тюрьме, глядишь, скоро как Фрейман перейдет на сторону бунтовщиков.

– Фрейман повесился – тихо ответил Державин.

Присутствующие ахнули.

– Что же касаемо сути вашего вопроса, князь, то войска ребеленов оказались весьма экзистированы. Артиллерия стреляла точно, полки не дрогнули и отбили атаку кавалерии. Кроме того, Пугач применил инвенцию. Воздушный шар. Подозреваю, что с него сообщали о передвижении войск и наш удар оказался раскрыт. Такие вот дела, господа.

Все повздыхали, перекрестились.

– А сколько крестьян снялось с мест! – поддержал Державина Александр – Тысячи стекаются к Казани. Огромная сила собирается.

– Эх… – тяжело вздохнул старый князь – Стрельнуть бы этого Пугачева – все их восстание развалится само собой мигом.

– Я сам раньше так думал – ответил Александр – Только одного повесишь или утопишь, а два народятся. Чернь сама из себя их выпирает.

– Такого как Емелька не будет – не согласился Державин – Если его и правда убить…