Рог Роланда и меч Гильома - Яснов Михаил Давидович - Страница 17

Молчит долина, молчит ущелье, молчат горы. Только трепещут по ветру флажки на склоненных копьях французских рыцарей. Скорбят франки, не могут сдержать слез бывалые воины.

— Всеблагой Творец! — воскликнул Карл. — Почему я не был здесь в этот день?

Гневом и горем переполнено его сердце. Заплакал король. И даже седой Немон Баварский, который за свою долгую жизнь перебывал во многих переделках, видел море крови и море слез, и тот не мог сдержать рыданий. Однако, справившись с печалью, огляделся он вокруг и сказал королю:

— Смотрите, государь, вдали клубится пыль — это убегают от нас язычники. Не будем же медлить, поскачем следом, отомстим врагам!

— Господь, — прошептал император, — помоги покарать злодеев!

Затем призвал он своих верных вассалов и приказал им остаться в Ронсевальской долине и охранять поле и горы, чтобы не растерзали погибших воинов дикие звери, чтобы не обобрали мертвецов лукавые нехристи, чтобы ничья рука не коснулась чести и славы милой Франции! Тысячу бойцов оставил Карл, и те поклялись исполнить все, что повелел им владыка.

И тогда бросил Карл свою армию вослед убегающим басурманам. Но едва отъехал он от Ронсеваля, как видит: потемнел небосвод, а солнце вот-вот закатится за горы. Король остановил коня, сошел с него на зеленый луг и, упав на траву, взмолился, чтобы Господь задержал в небе солнце и продлил день.

— Скачи, король, — услышал он голос ангела, — скачи, не убудет света! Успеешь ты за все отомстить злодеям!

Услышав слова ангела, король воспрял духом и помчался в погоню. И впрямь — остановилось в небе солнце, и еще при свете дня успели королевские войска настичь неверных. Погнали их франки прямо к Сарагосе, отрезали все пути, а впереди — быстрая и коварная река Эбро. Да нет у берега ни лодки, ни суденышка, чтобы переправиться арабам на спасительный берег. Ничего им не оставалось, как воззвать к своему богу Магомету и броситься в реку, пытаясь одолеть ее вплавь. Одни тут же и захлебнулись, увлеченные тяжелыми доспехами на дно. Других унесло далеко вниз быстрым течением и разбило о подводные камни. Никто из них не избежал гибели.

И в тот миг, когда увидел Карл Великий, что истреблена вся сарацинская рать, что захвачена им несметная добыча и отомстил он за гибель графа Роланда, — в тот самый миг ушло солнце за горы и пала на землю ночная мгла.

— Поздно нам возвращаться в Ронсеваль, — сказал король. — Сделаем здесь привал. Устали наши воины, устали и кони.

Французы разбили лагерь. Сняв уздечки и седла, пустили изможденных скакунов пощипать траву на просторном берегу Эбро, а сами улеглись кто как мог прямо на земле и заснули могучим сном. Император, как простой воин, тоже расположился на траве, даже не снял свою белую, блестящую броню; большое копье — в головах, меч Жуайёз — на боку, под правой рукой. Всех сморила усталость — кони и те свалились с ног и лежа жевали траву.

И снова увидел Карл вещий сон. Будто поднял он взор к небесам и узрел, как бушуют там стихии: дуют могучие ветры, падает каменьями град, свирепствует гроза, а молнии летят вниз, на французские войска, сжигают древки у копий, плавят шлемы и щиты, корежат латы и стальные острия. Посмотрел король вокруг себя и увидел, как со всех сторон бросаются на его баронов медведи и барсы, змеи и драконы. «Спасите нас, государь!» — кричат франки. Поспешил он им на помощь, но тут из леса вышел яростный и злой лев, прыгнул на короля, и пришлось Карлу вступить в битву с незваным чудовищем. Хочет Карл проснуться, хочет понять, какое новое испытание приготовила ему судьба, но не может разомкнуть тяжелых век. А потом увидел, что стоит он у себя в Ахене, а перед ним — медведь, посаженный на двойную цепь, и вроде это не медведь, а предатель Ганелон на цепи. Но тут выбегают из Арденнского леса тридцать медведей и говорят человеческим голосом: «Отдайте нам зверя. Нет такого закона, чтобы держать его в плену!» Хочет Карл проснуться, хочет понять, что дальше будет с Ганелоном-медведем, но не может разомкнуть тяжелых век…

А тем временем царь Марсилий вернулся в Сарагосу. Сошел он с коня в тени оливы, отдал слугам доспехи, а сам упал без чувств на зеленую траву. Нет у царя правой руки по локоть, истекает он кровью, теряет последние силы.

Царица Брамимонда, выбежав навстречу супругу, зарыдала от скорби и печали. Зарыдали с ней двадцать тысяч прислужниц, стали проклинать владыку Франции и последними словами ругать своего бога Магомета за то, что бросил он на поруганье их славного повелителя.

Наконец пришел Марсилий в сознание и велел отнести себя в опочивальню. Пуще прежнего заплакала Брамимонда:

— Горе тебе, Сарагоса! Оказались твои боги предателями и трусами, покинули нашего властелина на поле брани! Одна теперь надежда на эмира Балигана. Если не услышит он наш призыв, если не приведет с собой свое непобедимое войско — быть сумасброду Карлу навеки победителем над миром!

Уже давным-давно послал Марсилий послов на далекий Восток к седовласому эмиру Балигану. Когда понял царь, что трудно ему будет совладать с Карлом в одиночку, решил он призвать на помощь мудрого и всесильного эмира. «А иначе, — писал ему Марсилий, — отрекусь я от всех наших богов, приму Христов закон и покорюсь Карлу-властелину».

Не смог эмир сразу собрать войска — как-никак было под его началом сорок стран, а надо еще снарядить могучий флот, чтоб смогли приплыть его дружины в далекую Испанию. В Александрии, шумном восточном порту, собрал Балиган множество галер и в начале лета отплыл во главе своих полков на помощь Марсилию. Долго плыли корабли по морю — на каждой мачте горят фонари, сияют драгоценные камни, которые сами по себе могут светиться в темноте. Летят над волнами паруса, неустанно гребут могучие африканские воины.

Наконец появился на горизонте испанский берег. Едва корабельные фонари осветили прибрежные скалы, как добрая весть о прибытии эмира понеслась к царю Марсилию. А флот Балигана без остановки вошел в широкие воды Эбро и всю ночь плыл вверх по течению, освещал невиданными здесь доселе огнями прибрежные холмы и долины. И вот к рассвету достигли суда города Сарагосы.

Поутру ступил эмир Балиган с корабля на испанскую землю. Слуги эмира расстелили на траве в тени лавра парчовый ковер и установили на нем трон из слоновой кости, на который и воссел их повелитель. Бессчетная стража и самые знатные приближенные окружили эмира и стоя слушали слова Балигана.

— Запомните, что я скажу вам, мои воины! Отныне Карл, повелитель франков, ни куска не съест, ни глотка не выпьет, пока мы ему не позволим. Разорил он войной Испанию — теперь пришел мой черед разорить его милую Францию. Одно остается Карлу: либо погибнуть, либо просить нас о пощаде!

Подозвал эмир двоих самых верных вассалов и повелел им во всю мочь скакать к Марсилию:

— Скажите царю: прибыл мой флот, прибыло мое войско схватиться с французами. И если не падет передо мной Карл на колени, вот этим мечом сшибу я с него корону, а вместе с ней снесу и его голову!

Протянул эмир послам золотой жезл и перчатку с правой руки, чтобы в знак дружбы и верности надели они Балиганову перчатку на руку Марсилию. Одного не ведал эмир, что потерял языческий царь правую руку в схватке с графом Роландом…

— Мы готовы ехать, государь! — воскликнули послы и поспешили в Сарагосу. Миновали все десять ворот крепости, проехали по трем мостам над тремя рвами, заполненными водой, пронеслись по многолюдным улицам нижнего города, но едва добрались до царского дворца, как увидели толпу богатых и знатных язычников и услышали плач и стенания.

— Горе! Позор нам! — вопили одни.

— Что проку в наших богах? — кричали другие.

— Умирает наш государь! — плакали третьи. — Отрубил ему Роланд правую руку. Погиб царевич Журфалей. Весь испанский край заполонили наши недруги…

Послы услышали эти слова, спрыгнули с коней и поспешили по дворцовой лестнице в царские покои.