Никита и Микитка
(Исторический рассказ) - Ян Василий Григорьевич - Страница 5

Странный писк стал раздаваться около Микитки то в одном месте, то в другом. «Кто это? Крысы? Еще загрызут!» Микитка уже ясно слышал шорох множества невидимых зверьков, бегавших вокруг него.

Застывшему на морозе Микитке казалось, что утро наступает невыносимо медленно. Тучи на небе стали слегка розоветь. Мальчик, боясь пошевелиться, сжавшись в комок, продолжал сидеть на выступе между холодными сваями. Наконец он стал ясно различать, как отовсюду из щелей стены, среди щепок и мусора, показывались усатые мордочки с блестящими глазками. Большие серые крысы, стуча коготками по промерзшей земле, торопливо направились протоптанными тропочками вниз к воде.

Наверху, на мельнице, застучали подымаемые затворы, зашумела бежавшая подо льдом вода; медленно стало поворачиваться покрытое мшистой слизью старое, черное колесо, и все крысы понеслись обратно. Перескакивая одна через другую, они быстро скрылись в широких щелях мельничного подполья.

Стало совсем светло. На золотых крестах колоколен заиграли первые лучи солнца; с гамом закружились в небе стаи бесчисленных галок. Сани, нагруженные мешками с мукой, потянулись от мельницы; и рядом с маленькими лошадьми, покрытыми серебряным инеем, шагали возчики в рыжих полушубках и мохнатых шапках.

Микитка уж не чувствовал холода. Веки его слипались. Пестрые звездочки крутились перед полузакрытыми глазами. Удары бесчисленных колоколов гудели все сильнее. Ему казалось, что он, завернутый в мягкую, теплую шубу, сидит на коленях у матери и, припав к ее теплой груди, в дремоте слушает длинную сказку.

В этот солнечный морозный день Прошка Сполох, поводырь медведей, сказочник и гусляр, проходил вдоль речки Неглинной, огибавшей красную кирпичную стену Кремля. Он вел за собой на цепи большого бурого медведя.

Сполох прошел вдоль большого Неглинного пруда, сдерживаемого плотиной. Сюда съехалось много саней с зерном, ожидая очереди нести кули для помола на мельницу. На дороге около просыпанного зерна ссорились черные галки.

Сполох подошел к возчикам:

— Эй, хозяева, родные, ненаглядные! Посмотрите, как дядя Прошка в обнимку с медведем борется…

В эту минуту сбоку налетела стая дворовых собак; надрываясь от лая, собаки набросились на медведя. Медведь сердито ревел, метался то вправо, то влево, собаки отлетали в сторону. Одна собачонка, видно, больно его куснула; Мишка с такой быстротой обернулся и хватил ее лапой, что собака покатилась вниз по косогору, прямо к воде. Медведь с ревом метнулся за ней и потащил за собой Сполоха. Собачонка, поджав хвост, понеслась со всех ног прочь, к своей подворотне.

Тут медведь, повернувшись, встал на задние лапы, обняв передними одну сваю, подпиравшую мельничный помост, и стал что-то обнюхивать. Сполох остановился и заметил на выступе между сваями застывшего, съежившегося мальчика.

— Кого это мне послал леший? Если жив, сделаю его сотоварищем моему Мишке.

Сполох осторожно снял беспомощное тело Микитки и посадил на мохнатую спину медведя.

— Держись крепче! — сказал он мальчику. — Со мной не пропадешь. Вижу: ты такой же, как и я, бездомный сынок крестьянский. Пойдем мы с тобой по базару, прямо на теплые воды к дяде Назару — сбитню горячего покушать, речей веселых послушать. Там мы разогреемся, как в знойный день, и встать-то нам будет лень! Вези-ка, Мишенька, мальца, получишь за это мясца!

Микитка в полусознании вцепился в бурый пушистый мех, а медведь, переваливаясь на косолапых коротких ногах, поплелся рядом с посвистывавшим поводырем.

Вечер княжич Никита просидел в горнице Марьи Григорьевны, слушал песни и сказки сенных девушек, ел блины и пироги и не помнил, как его уложили спать на лавке.

Однако утром Никите не пришлось спать сколько вздумается, как он привык в родной усадьбе. Дядька Филатыч растолкал его:

— Борис Федорович к себе требуют! Подымайся! Сейчас!

— Ой, не пойду! — промычал Никита. — Спать охота!

Филатыч не уговаривал мальчика, как обычно, а встряхнул его и нарочито страшным голосом прохрипел:

— Ты оставь свои потягушеньки! Ты теперь в избе у царского опричника Бориса Федоровича Годунова! Тут шутить не любят и с тобой возиться не станут. Коли Борис Федорович приказал, так сейчас же беги явиться перед его светлые очи!

У Никиты сон разом прошел, и он без споров позволил Филатычу одеть его, умыть холодной водой над деревянной лоханью и расчесать волосы гребнем из рыбьего зуба[11]. Затем Филатыч быстро повел мальчика по лесенкам и крытым переходам в другую, смежную избу.

Они переступили высокий деревянный порог и вошли в комнату с узким длинным столом. По сторонам его, на скамьях, сидело несколько важных бояр в богатых собольих шубах и высоких бобровых шапках.

В глубине комнаты, около красного угла, сидел на стольце (табуретке) совсем молодой боярин с черными глазами. Он говорил, приветливо обращаясь к гостям, сидевшим неподвижно и безмолвно:

— Нашим ребятам нужно книжное обучение. Они и сказать и ступить по-писаному, по-ученому не умеют. А им придется государеву службу нести. Царство наше в два раза выросло и все растет и приумножается. Нашим мальцам придется быть и правителями, и воеводами, суметь и царские указы прочесть, и на бумагах свою подпись начертать.

— Вестимо дело! — сказали Гости.

— Если же им придется С иноземцами дело иметь, то, выросши, они должны знать, что им сказать, а о чем умолчать.

— Что верно, то верно!

— Поэтому великий государь Иван Васильевич…

При упоминании имени царя боярин встал, и все гости поднялись с мест и степенно сняли свои меховые шапки, постояли, потом опустились на скамьи и снова надвинули шапки.

— Поэтому великий государь приказал боярских малолетних сынков собирать и отдавать ученым доброписцам, чтобы те их обучали книжному чтению и искусному письму. В первый черед я призвал вас, чтобы вы привели ваших сынков и внучат для обучения их грамоте. Вызвал я сирот и питомца моего — княжича Никиту. Вот, не он ли стоит.

— Кланяйся в пояс! — шепнул Никите Филатыч и подтолкнул его в спину.

Никита сделал поясной поклон и снял шапку.

Один из гостей сказал:

— Привели и мы наших молодцов. В сенях твоего приказу дожидаются.

— А ну-ка, любезный, — обратился Борис Федорович к Филатычу, — кликни, чтобы вошли сюда ребятишки!

Филатыч открыл низкую дубовую дверь и сделал знак рукой. В комнату один за другим вошли несколько мальчиков девяти-десяти годков в долгополых кафтанчиках, держа в руках меховые шапки.

— Пусть войдет также и мастер.

В комнату вошел, откашлявшись, коренастый человек с суровым лицом и длинными, до плеч, волосами. Черной до полу одеждой он походил на монаха. На широком кожаном поясе сбоку висела медная чернильница и пучок гусиных перьев, перевязанных красной шерстяной ниткой. Под мышкой он держал несколько книг в желтых кожаных переплетах и остроконечную меховую шапку.

Поклонившись сперва хозяину, потом гостям, «мастер» нараспев провозгласил:

— Мир и благолепие дому сему! Много лет здравствовать хозяину Борису Федоровичу и его пресветлой хозяюшке, молодой боярыне Марии Григорьевне! Пришел я сразу по твоему приказу, верный твой слуга, Кузьмишка-грамотей. Скажи, чем могу послужить, твою милость заслужить?

Борис Федорович, внимательно осматривая вошедшего учителя, сказал:

— Искал я дьяка доброго, искусного в наставлении грамоте, чтению и письму, чтобы от него толк для ребят получился. А то проучится мальчонок год, и два, и три, а как отойдет от мастера, то еле-еле бредет пальцем только по одной заученной книжице, а другую, незнакомую, и не знает, как прочесть. Указали мне сведущие люди на тебя, Кузьма, как на отменного грамотея и книжника. Возьмешься ли ты ребятишек наших учить?

— Учить бы я рад, да малые дети, особливо боярские, не любят послушания. Коли твоя милость мне разрешит против ленивцев и грубиянов иметь розгу и витень — ремень, плетью закрученный, то я возьмусь ребят учить. Розга здравию не вредит, аще бьет, но не ломает кости, а детишек отставляет от злости. Ремень разум в голову детям вгоняет, а родителям послушны дети сотворяет…