Брюки мертвеца (ЛП) - Уэлш Ирвин - Страница 2

Пока я говорю, мое тело само по себе напрягается, ожидая жестокой стычки. Но Франко терпеливо слушает, непоколебимо вдыхая стерильный воздух. Пару раз я думал, что он подавляет желание что-то сказать, когда стюарды и пассажиры проталкивались через нас. Когда я заканчиваю мои бездыханные разглагольства, он просто кивает.

— Понятно.

Я ошарашен. Я бы снова хотел вернуться к недоверию, если бы только было куда отойти в том ограниченном пространстве, в которое мы загнали друг друга.

— Понятно... что ты имеешь ввиду под «понятно»?

— Я говорю, что понимаю это, — пожимая плечами говорит он, — понимаю, что тебе нужно было выбраться. Ты въебывался наркотиками. Я въебывался насилием и алкоголем. Ты понял, что тебе нужно сбежать оттуда еще задолго до того, как решился на это.

Что за нахуй?

— Ну да, — это все, что я мог сказать. Я должен быть в ужасе, но не понимаю, на какую волну меня настраивают. Я с трудом могу поверить, что это Франко. У него никогда не было такого склада ума, или привычки использовать подобные слова раньше. — Я использовал неправильную дорожку для побега, Фрэнк, — признаюсь униженно и смущенно, — предал своих друзей. Несмотря ни на что, ты, Больной, Спад и Второй... Саймон, Дэнни и Раб, вы были моими друзьями.

— Ты подосрал Спаду, дав ему денег. Он сразу вернулся на геру.

Холодное, бесчувственное выражение лица Франко вырывается наружу — то, которое всегда меня пугало, то, которое обычно предшествовало насилию. Но сейчас все было по-другому. И я ничего не мог сказать о Спаде. Это было правдой. Те три тысячи двести фунтов никак не помогли ему.

— Если бы ты сделал то же самое для меня, ты, наверное, убил бы меня выпивкой, — он понижает голос, пока другая стюардесса проходит мимо, — действия редко имеют запланированные последствия.

— Это правда, — бормочу я, — но для меня важно, чтобы ты знал.

— Давай не будем говорить об этом, — он поднимает руку, вертит головой с почти закрытыми глазами, — расскажи мне, где был, что делал.

Все что я могу — подчиниться. Но я думаю о его пути, пока рассказываю о своем. После попытки Франко атаковать меня в Эдинбурге я узнал, что он попал в тюрьму, и стал больше путешествующим диджей-менеджером, нежели полноценным клубным промоутером, которым был раньше. Менеджер всегда в дороге. Он всегда следует за своими клиентами, по всей планете; у танцевальной музыки сейчас нет границ, бла, бла, бла. Но это была отмазка — причина для путешествия, причина бежать.

Потом красивая девушка со светлыми волосами до плеч подходит к нам. Она — стройная, атлетического телосложения, с длинной, как у лебедя шеей, и ее глаза излучают что-то вроде спокойствия.

— Вот ты где, — улыбаясь, говорит она Франко и поворачивается ко мне, ожидая, пока нас представят.

Что за нахуй?

— Это Марк, мой старый друг из Лита, — говорит этот еблан, подражая Бонду Коннери в имитации Больного, — Марк, это моя жена, Мелани.

У меня головокружение от шока. Моя потная рука тянется в карман за успокаивающей банкой «Амбиона». Это не мой старый друг, а смертельный враг Фрэнсис Джеймс Бегби. Ужасная мысль ошарашивает меня: наверное, я жил свою жизнь в страхе из-за человека, которого больше не существует.

Пожимаю мягкую руку Мелани. Она озадаченно смотрит на меня. Очевидно, что пиздюк никогда, блять, не упоминал обо мне. Я не могу поверить, что он простил меня; о человеке, который кинул его, был причиной ужасных увечий, его (бывший) лучший друг, он ни разу не рассказал своей миссис!

Мелани подтверждает это, когда она говорит с американским акцентом:

— Он никогда не обсуждает своих старых друзей, не так ли, дорогой?

— Это потому, что большинство из них — в тюрьме, и ты знаешь их, — говорит он, и наконец-то немного звучит как Бегби, которого я знал. Что одновременно и страшно, и, на удивление, успокаивающе. — Я встретил Мел в тюрьме, — объясняет он, — она вела арт-терапию.

Что-то вспыхивает у меня в голове: расплывчатое лицо, кусок разговора, который я уловил краем уха в громком клубе сквозь дрожь экстази или кокаина — наверное, от моего ветерана-диджея Карла, или еще кого из Эдинбурга. Это что-то — было о Фрэнке Бегби, который стал успешным художником. Я никогда не верил в это. Каждый раз при упоминании его имени я перестраивался на другую волну. И это был самый диковинный и невероятный миф, который ходил о нем.

— Ты не похож на зэка, — говорит Мелани.

— Я больше надзирающе-кончающий-социальный работник.

— Так что ты делаешь по жизни?

— Я менеджер диджеев.

Мелани поднимает брови.

— Я знаю кого-нибудь из них?

— Диджей Technonerd — мой самый популярный.

Франко озадаченно принимает эту информацию, — но не Мелани.

— Воу! Я знаю его музыку, — она поворачивается к нему, — Рут была на одном из его гигов в Вегасе.

— Да, у нас там резидентство, в отеле «Винн» и ночном клубе «Саррендер».

— «Появляясь, уходя из моей жизни, ты разрываешь мое сердце, детка...» — Мелани начинает напевать песню.

— Я знаю эту песню! — с энтузиазмом сообщает Франко. Смотрит на меня пораженно: — Неплохо.

— Есть еще одно имя, которое ты можешь знать. Помнишь Карла Юарта? N-Sign? Был популярен в девяностых, или, наверное, в нулевых? Друг Билли Биррелла, боксера?

— Ага... он был что-то вроде альбиноса, друга Джуса Терри?

— Ага. Это он.

— Он все еще диджей? О нем почти ничего не слышно.

— Да, он занялся к саундтреками к фильмам, но расстался со своей миссис; было плохое время для него, упустил хороший контракт с большой студией в Голливуде. Больше не может получить работу в фильмах, поэтому я руковожу его диджейским камбеком.

— И как продвигается? — спрашивает Франко, пока Мелани переключается взглядом между нами, будто смотрит теннисный матч.

— Так себе, — признаюсь я, — могло бы быть и лучше. Страсть Карла к музыке ушла. Это все, что я могу сделать, чтобы поднимать придурка из кровати. Как только гиг заканчивается, водка и беспредел берут над ним верх, и иногда я тоже качусь за ним. Как вчера в Дублине. Когда я был промоутером в Амстердаме, я следил за собой. Карате, джиу-джитсу — я был машиной. Был.

Как только парень покидает туалет, Мелани идет внутрь. Я даже не пытаюсь думать о том, как прекрасна она — уверен, Франко прочитает мои мысли.

— Слушай, друг, — дрожит мой голос, — я не думал, что все так случится, но нам надо нагнать упущенное.

— Нам надо?

— Да, потому что есть проблема, которая должна решиться в твою пользу.

Франко выглядит достаточно сконфуженно; пожимая плечами, говорит:

— Мы должны обменяться телефонами.

Как только мы обмениваемся контактной информацией, появляется Мелани, и мы возвращаемся на свои места. Я сажусь и пытаюсь извиниться перед жирным уебком, который меня игнорирует. В это же время я содрогаюсь от страха и волнения, которого не испытывал многие годы. Нервный алкаш окидывает меня мутным, пугливым взглядом, полным сопереживания. Встреча с Фрэнком Бегби в таких обстоятельствах говорит мне о том, что во Вселенной все идет через жопу.

Я закидываюсь еще одним «Амбионом» и уплываю в полусон, мой разум беспокоится и прокручивает моменты из жизни. Думая о том, как они укрепляют тебя

... похоже, для хороших вещей нет времени, и ты понимаешь, что постоянно тонешь в дерьме, и тебя перестает ебать говно других людей — это просто сокрушает — ты расслабляешься и смотришь «Шоу талантов» — с иронией, конечно, с обилием высокомерия и критическим презрением — и иногда, просто иногда, этого недостаточно, чтобы заглушить странную подавляющую тишину, и вот оно, маленький свист на заднем фоне — звук твоей жизненной силы, которая, утекая—

— слуууууушшшшшай —

— это звук твоей смерти — ты заключен в своих самоутверждениях и самоограничениях, позволяя «Гуглу», «Фейсбуку», «Твитеру» и «Амазону» заманивать тебя в психологические ловушки и насильно кормить тебя одномерной версией себя самого, такой, какую ты и воспринимаешь, если это только единственный ответ на предложение — твои друзья — твои партнеры — твои враги — твоя жизнь — тебе нужен хаос, внешняя сила для встряхивания из самодовольства — тебе нужно это потому, что больше нет воли или фантазии сделать это самому — когда я был молод, Бегби, который вытряхнул себя так далеко от Лита и тюремной траектории, сделай это для меня — каким странным это не казалось бы, часть меня всегда скучало по пиздюку — ты должен жить, пока не умрешь — так как же мне жить?