Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 36

– Так считает Бонапарт.

– Это он тебе лично сказал? – усмехнулся Багратион, но я увидел, что лесть угодила в цель.

– Нет, конечно, ваше сиятельство! Слышал от маршала Виктора. Он был встревожен планами Бонапарта и сомневался в успехе этой кампании.

– Тем не менее, не воспротивился, – буркнул Багратион.

– У французов не принято возражать императору.

– Узурпатору! – поправил Сен-При.

– Именно так, ваше сиятельство, – поддакнул я.

– Расскажи об Испании, – сказал Багратион. – Это правда, что англичане ложатся под артиллерийским огнем?

Ага, Спешнев рассказал…

– Истинно так, ваше сиятельство. Французы умело используют пушки. Не удивительно, если вспомнить, что Бонапарт в прошлом артиллерийский офицер. Они сосредотачивают огонь против главной цели, сводя в батареи десятки орудий. Бьют из них даже при угрозе захвата пушек – пока последний артиллерист не ляжет у лафета, и тем самым обеспечивают успех сражению.

Багратион и его генералы переглянулись. Проняло. Внимайте! Сейчас в русской армии господствует мнение, что пушки ни под каким предлогом не должны достаться врагу – слишком ценное оружие. Артиллерию выводят из боя при малейшей угрозе, тем самым снижая эффект от ее воздействия. Только под Бородино командующий артиллерией Кутайсов отдаст свой знаменитый приказ: «Подтвердить от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки… Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий».

– Англичане научились этому противостоять, – продолжил я. – Как только французы подкатят пушки и начинают палить, приказывают своим полкам лечь. Ядра и картечь летят поверху, не задевая солдат и офицеров. Тем временем стрелки из 95-го полка ведут огонь по артиллерийской прислуге. Стреляют так метко, что порою приходится ее трижды менять.

– Слыхал о твоих пулях, – кивнул Багратион. – Штабс-капитан рассказал. Дело хорошее, но штуцеров у нас мало, так что большой пользы не будет.

– Если все оставить, как есть.

– А что предлагаешь? – заинтересовался командующий.

– Забрать штуцеры в обычных частях, где от них мало толку, и передать егерям. Отобрать из тех самых метких стрелков и свести в команды, поставив задачу выбивать дальним огнем артиллерийскую прислугу и офицеров противника.

– Штуцеров все равно не хватит, – сказал Вистицкий.

– Можно использовать и гладкоствольные ружья. Вот, – я достал из сумки длинную пулю – специально захватил. – Если сделать ее под калибр обычного ружья, но вдвое короче и с выемкой на тыльной стороне, она полетит почти как штуцерная[82]. Газы разопрут ее и прижмут к стенкам ствола. Выстрел выйдет дальше и точнее.

– Говорю с тобой, и забываю, что с лекарем, – сказал Багратион. – Хоть сейчас в штаб бери. Согласен? – он посмотрел на Сен-При.

– Пожалуй! – кивнул он. – Только вот в каком качестве? Статский без чина, кто станет его слушать?

– Твоя правда, Эммануил Францевич, – согласился Багратион. – Но офицером сделать его не могу – это право государя.

– Не нужно меня в штаб! – поспешил я. – Оставьте при егерях.

– И что будешь делать? – спросил Багратион.

– Бить французов. Я рассказал, как воюют англичане, почему бы не перенять, начав с роты штабс-капитана Спешнева? Создать из нее команду, в которой вооружить егерей штуцерами, если возможно. Если не выйдет, отольем для ружей новые пули. Пусть остаются при нас вывезенные орудия. Нужно только дать артиллеристов и заряды. Ядер к четырехфунтовкам не сыскать, но картечь сгодится. В результате выйдет отряд быстрого реагирования, который легко перебросить на нужный участок фронта – егеря-то конные.

– Побьете Бонапарта? – улыбнулся Багратион.

– Побить не побьем, но укусим больно. Долго чесаться будет.

Багратион захохотал. Его поддержали генералы.

– Повеселил, – сказал командующий, отсмеявшись. – Рвешься в бой, Руцкий?

– Да, ваше сиятельство.

– Отчего? Мог бы остаться лекарем – их в армии не хватает. Прикажу – и возьмут, на такое моей власти хватит.

– Вы ведь знаете о моем положении, ваше сиятельство?

Багратион кивнул. Ага, графиня рассказала.

– Хочу вернуть если не титул, то дворянское звание. Сделать это можно, отличившись в бою.

– Похвально, – кивнул командующий. – Что ж, Руцкий! Дерись храбро и с умом. Отличишься, лично напишу государю ходатайство на офицерский чин. А пока – вот! – он достал из шкатулки серебряный крест на черно-желтой ленте и встал. – Подойди!

Я обогнал стол и встал напротив Багратиона. Тот накинул ленту с крестом мне на шею и завязал ее сзади. По удивленным лицам генералов я понял, что мне оказали великую честь.

– Носи с честью, – сказал командующий, отступив. – Это за убитых тобой гусар и поляков.

– Благодарю, ваше сиятельство! – сказал я, вытянувшись. – Служу престолу и Отечеству!

– Служи! – кивнул Багратион. – За государем и богом не пропадет. Иди, Руцкий, и ты, штабс-капитан! Нам нужно совещаться.

– Во что ты меня втравил? – спросил меня Спешнев в коридоре. – Какая команда? Зачем?

Вот ведь тормоз!

– Напомни, мне, Семен, – ответил я, встав в позу строгой учительницы, – кто еще на днях переживал, что его накажут за то, что отстал от своих? И что в итоге? Этого человека представили к ордену и чину.

Спешнев насупился.

– Хочешь быть майором, Семен? – добавил я. – А еще лучше – полковником?

– Куда мне? – вздохнул он. – Не по Сеньке шапка.

– Будешь слушать меня – станешь.

– Если не убьют, – проворчал он.

– Убить могут и в полку, там даже скорее. Забыл, как едва не сгинул под Салтановкой? А так будешь воевать на виду у командующего и, если отличишься, наградой не обойдут. Снабжение опять-таки лучше.

– Подведешь ты меня под монастырь! – покачал он головой, но уже без уверенности в голосе.

– Смотрите соколом, господин штабс-капитан! – улыбнулся я. – Нас ждут великие дела.

– Покажи! – он шагнул ко мне и, взяв крест, перевернул его тыльной стороной. – Без номера. У меня другие, – он достал из сумки горсть крестов без лент.

– Видимо нашелся один для статского[83], - пожал я плечами.

– Кому будем вручать эти? – спросил он.

– Кухареву и Синицыну – непременно. Насчет остальных пусть сами решают.

– Не передрались бы! – засомневался Спешнев. – У георгиевского кавалера жалованье на треть выше и телесным наказаниям подвергать нельзя.

– Скажи, что это только начало. Будут воевать храбро – и им достанется.

– Пожалуй! – согласился Спешнев.

Мы вышли во двор, и тут к нам подлетел уже знакомый мне корнет.

– Платон Сергеевич!..

Он умолк, уставившись на мой крест.

– В чем дело, корнет? – спросил Спешнев.

– Виноват, господин штабс-капитан! – вытянулся Боярский. – Дозвольте обратиться?

– Обращайтесь, – пожал плечами Семен.

– Хочу пригласить Платона Сергеевича на дружескую вечеринку в ресторацию. И вас тоже, – добавил он торопливо.

– Это с чего? – удивился Спешнев.

– От штабных узнал, что вы славно воевали с французом. Наш гусарский полк недавно сформировали, никому в деле поучаствовать не довелось. Хотелось бы услыхать, как это – бить супостата? Ну, и выпить за ваше здоровье. Не откажите, ваше благородие!

– Что скажешь? – Спешнев посмотрел на меня.

– Отчего не уважить? – пожал я плечами.

– Ведите, корнет! – кивнул штабс-капитан.

И Боярский повел…

Разбудила меня музыка. Где-то в отдалении пели трубы и грохотали барабаны. Сев на перине, которую выделили мне добрые хозяева, я прислушался. Не показалось: в открытое по летнему времени окно вливалась музыка духового оркестра. Это что? Отбросив одеяло, я торопливо оделся. Бросил взгляд на Спешнева – тот спал на своей койке, отвернувшись к стене. Перебрал вчера его благородие. Угощали гусары от души. Я-то думал, что посидим втроем: я, Спешнев и корнет, но в ресторацию явился в полном составе офицерский состав эскадрона Боярского. Оккупировали большой стол в ресторане – и понеслось. Я на вино не налегал – не любитель, зато Семен не пропустил ни одного тоста. Не осуждаю – его можно понять. Долгое блуждание по тылам, бой с поляками, встреча с Багратионом и его генералами, разговор с ними, который неизвестно чем мог кончиться… Слишком много впечатления для рядового пехотного офицера, вот и расслаблялся человек.