Избранные - Рот Вероника - Страница 2

Когда она ставит кружку, я вижу на тыльной стороне правой руки шрам. Широкий, растянутый, неровный. Она никогда не рассказывала, откуда он, и я уверен, что и мне не скажет, но я все равно должен спросить.

– Бумагой порезалась, – отвечает она.

Я уверен, что здесь подразумевалась шутка, поэтому улыбнулся. Я спрашиваю, собирается ли она посетить открытие Памятника Десятилетию, инсталляцию современного искусства, установленного на месте победы над Темным, и она говорит мне, что пойдет, поскольку это является «частью шоу». Это звучит так, будто вместо работы по призванию ей на бирже труда всучили вакансию в банальном офисе.

– Звучит так, будто тебе это не по душе, – говорю я.

– И что же меня выдало? – ухмыляется она.

Готовясь к интервью, я опросил нескольких друзей, что они думают о ней; мне надо было понять, как среднестатистический гражданин воспринимает Слоан Эндрюс. Один из них заметил, что он никогда не видел, как она улыбается, и вот я сижу напротив и гадаю, а улыбается ли она вообще когда-нибудь. Я даже удивляюсь вслух – мне любопытно, как она отреагирует.

Как оказалось, не очень.

– А если бы я была мужиком, – ответила она, – ты бы меня спросил об этом?

Я начал уводить нас от этой темы со скоростью звука. Все это напоминало уже не разговор, а игру в «Сапера»: мое напряжение возрастает с каждой клеточкой, на которую я нажимаю, и с каждым нажатием возрастает шанс того, что я все же попаду на ту самую мину. Я щелкаю по кнопочке еще раз и спрашиваю, связано ли это время года с ее воспоминаниями. «Я стараюсь не думать об этом, – говорит она. – Если бы я думала об этом, моя жизнь превратилась бы в гребаный рождественский календарь. В каждом дне еще одна шоколадка Темного, только в другой обертке, а на вкус все как дерьмо». Я еще раз нажимаю на кнопочку, спрашивая, а есть ли какие-нибудь хорошие воспоминания. «Вы же знаете, что мы все дружим? И всегда будем дружить. Когда мы вместе, мы шутим без остановки». Уф. Полагаю, теперь можно уверенно спросить ее о четырех других Избранных. Эстер Парк, Альберт Саммерс, Инес Мехия и, конечно же, Мэтью Уикс.

Наконец, я попал в точку. Так называемые «Избранные» познакомились в 2006 году, и, хотя поначалу они не были друзьями, со временем они сблизились, а Мэтта выбрали своим лидером по зову сердца. «Он такой, какой он есть, – говорит Слоан, и это звучит так, словно ее это раздражает. – Он всегда берет на себя всю ответственность. Следит за тем, чтобы все было по правилам. Всякие такие штуки». Удивительно, но сначала она подружилась не с Мэттом, а с Алби. «Он был таким спокойным, – говорит она, и из ее уст это звучит как комплимент. – Каждый из нас потерял отца – это было частью пророчества, – но к моменту нашей встречи у меня это произошло не так давно, и мне не хватало спокойствия. Плюс он со Среднего Запада, как и я».

Альберт и Инес живут вместе в Чикаго – после того, как Инес определилась со своей гомосексуальностью, они поддерживают платонические отношения. Эстер в прошлом году уехала домой в Глендейл, штат Калифорния, чтобы заботиться о своей больной матери. Слоан говорит, что всем им расставание далось нелегко, но, к счастью, они все общаются и следят за Эстер на ее активной (и популярной) Insta! – страничке, где она делится всеми подробностями своей жизни в режиме реального времени.

– А что ты думаешь о движении «Все Избранные», которое появилось несколько лет назад? – спрашиваю я. Движение «Все Избранные» – небольшая, но влиятельная группа людей, выступающих за то, чтобы подчеркнуть роль, которую сыграли в победе над Темным все остальные Избранные, и считают несправедливым приписывать основную роль в случившемся Мэтью Уиксу.

Слоан рубит сплеча:

– Я думаю, что это смахивает на расизм.

– А некоторые из них утверждают, что ставить Мэтта на первое место среди равных – это сексизм, – подчеркиваю я.

– Сексизм – это не слушать то, что я говорю, и ставить под сомнение то, что я знаю как никто другой, – отвечает она. – Я думаю, что Мэтт – истинный Избранный, и говорила об этом много раз. Не делай вид, что, обесценивая его, делаешь мне одолжение.

Затем я перевел разговор с темы Избранных на тему Темного, и все пошло ко дну. Я спрашиваю Слоан, почему именно к ней Темный проявил особый интерес. Она смотрит на меня, делает последний глоток своего кофе, ставит кружку на стол, ее руки дрожат. Надевает бейсболку прямо поверх своих шикарных «только что из постели» волос и произносит: «На этом мы закончили».

«Раз она сказала – “всё”, значит, всё», – подумал я, обнаружив, что из кафе ее и след простыл. Я бросил на стол десятку и побежал за ней. Так просто она не уйдет. Я уже говорил, что Слоан превращает меня в охотника?

– Я упоминала про запрещенную тему, – бросается она на меня. – Вы помните, о чем я просила вас меня не спрашивать?

Ее лицо покраснело, она взбешена, она сияет, немного доминирующая, немного хитрая, вылитая шипящая уличная кошка. Почему же я так долго тянул и не решался ее разозлить? Я готов смотреть на это бесконечно.

Безусловно, под запретом оказалась тема ее особых отношений с Темным. Конечно, Слоан и не думала, что я буду играть по ее правилам, замечаю я. И это самое интересное в ней.

Она смотрит на меня, как на кусок бумажки в грязной уличной луже, посылает меня на три буквы и удаляется, перебегая дорогу на красный свет, теряясь в толпе. На этот раз я дал ей уйти.

Все Сливы были похожи друг на друга. Одинаково кричали люди, убегающие от гигантского темного облака хаоса, от которого еще никому не удавалось убежать. Еще живые, они чувствовали, как их кожа отрывается от костей, как их кровь высасывается из них, будто сонмом комаров, о Боже.

Слоан задыхалась. «Тихо», – сказала она себе. Пальцы ног сжались. Здесь, в доме Темного, было холодно, он забрал у нее обувь. Ей нужно было найти что-то тяжелое или что-то острое – вряд ли ей удастся заполучить и то и другое, ей не настолько везло в жизни.

Она открыла выдвижные ящики, нашла ложки, вилки, кухонные лопаточки. Горсть резинок. Магнитики. Почему он отобрал у нее обувь? Почему серийный убийца боится ботинок Doc Martens девочки-подростка?

– Привет, Слоан, – прошептал он ей в ухо, и она задохнулась от слез. Выдернула еще один ящик, обнаружила кучу крючков, ножи в пластиковой коробке, лежащие лезвиями вниз. Она как раз вытаскивала нож для резки мяса, когда услышала за спиной скрип и шаги.

Слоан обернулась. Ноги прилипли к линолеуму. И ударила ножом.

– Твою мать! – Мэтт схватил ее за запястье, и какое-то время они смотрели друг на друга поверх ножа.

Слоан ахнула и вернулась в реальность. Она находится не в доме Темного в прошлом, а в квартире, в которой живет с Мэтью Уиксом.

– Господи!

Рука на рукоятке ножа ослабла, он упал на пол, подпрыгивая у ног. Мэтт положил ей руки на плечи, объятия его были теплыми.

– Ты тут? – спросил он.

Он спрашивал ее об этом раньше десятки раз. Их куратор Берт называл ее одиноким волком, он редко заставлял ее присоединяться к остальным во время тренировок или для выполнения заданий. «Пусть она занимается своим делом», – сказал он Мэтту, когда стало понятно, что именно он стал лидером группы. – «Именно так вы добьетесь лучших результатов». Поэтому Мэтт проверял ее только по необходимости.

«Ты тут?» По телефону, шепотом, в глубокой ночи, прямо в лицо, когда она отключалась от действительности. Поначалу Слоан это раздражало. «Конечно, я тут, твою мать, где же я еще могу быть?» Но теперь он понимал то, что раньше никак не мог принять: она не всегда могла утвердительно ответить на этот вопрос.

– Да, – ответила она.

– О’кей. Ты постой здесь, хорошо? Я принесу тебе лекарства.

Слоан облокотилась на мраморную столешницу. Нож лежал у ее ног, но она не осмеливалась снова прикоснуться к нему. Она просто ждала, дышала и смотрела на серые узоры, напоминающие ей контурами профиль какого-то старика.