Стрелы Времени (ЛП) - Иган Грег - Страница 15

– Разумеется, все так и есть. – Агата недооценила его, решив, что он, вероятно, просто хотел поддержать разговор. – Фактически Лила доказала, что газ, обладающий положительной температурой, не способен оставаться единым целым за счет собственной гравитации – если бы звезды не состояли по большей части из твердых минералов, они бы просто рассыпались в пыль! Тем не менее, существует вероятность, что неупорядоченное состояние, обладающее существенной силой тяготения, существует в достаточно больших масштабах Вселенной. Наше скопление движется в одну сторону, ортогональное – в другую…, и если бы мы взглянули на них с достаточно большого расстояния, то, вполне возможно, увидели бы множество скоплений, движущихся во всевозможных направлениях четырехмерного пространства. Поэтому нельзя исключать вариант, что решающий вклад в общую кривизну космоса вносит нечто вроде гигантского облака горячего газа, в котором роль частиц играют звездные скопления.

– Ждать осталось недолго, – сказала Серена.

Все, кто пришел на торжество, как раз поворачивались лицами к экрану, установленному наверху внутренней стены зала; на нем демонстрировался анимационный ролик в виде старинных механических часов, стрелки которых подбирались к шести склянкам. Позади часов, в темноте висела картина, на которой художник изобразил родную планету путешественников. Медоро поймал взгляд Агаты; ему не обязательно было говорить, чтобы донести до нее циничную мысль, которая крутилась в его голове – Совет просто играл на их эмоциях. Сомневаться на этот счет не приходилось, хотя справедливости ради следовало бы добавить, что Советники не стали помещать на картину гремучие звезды, готовые насквозь пронзить их горячо любимую планету.

Когда паузная стрелка на часах приблизилась к двенадцати, в зале наступила тишина. Агате казалось, что движение стрелки замедлилось, что каждый ее тик длится дольше предыдущего. Но затем она достигла заветной отметки, и комната взорвалась восторженными овациями. Вся семья Медоро оглушительно щебетала – и сам Медоро старался как никто другой. Чувствуя, как гудит ее тимпан, Агата знала, что разделяет всеобщее веселье, но шум толпы был настолько всепоглощающим, что у нее не было ни единого шанса распознать в этом гвалте свой собственный голос.

Преодолев дюжину вастопропастей пустоты, Бесподобная достигла дальней точки своего пути и, на мгновение остановившись, повернула обратно. Они больше не убегали; теперь они возвращались домой. Для прародителей с момента запуска прошло всего два года, и если путешественникам будет сопутствовать удача, то еще через два года они, наконец, достигнут своей цели.

Агата верила, что они вернутся вовремя, что по прибытии не станут свидетелями мира, объятого пламенем. Бесподобная исполнит свою миссию – и жизнь целых поколений, которые выдержали годы изоляции внутри горы, пережили голод и неурядицы, трудились не покладая рук и ушли из жизни, не получив никакой награды, не будет потрачена даром.

Поддавшись эмоциям, она упала на колени, склонив лицо и закрыв задние глаза. Она видела небо прародителей, она недвижимо стояла рядом с ними. На что еще она могла надеяться в оставшейся жизни?

Но этим моментам единения не суждено повториться. Ей оставалась лишь отдаленная перспектива обещанного воссоединения, которая была для нее столь же далекой, как и момент запуска Бесподобной.

Кто-то прикоснулся к ее плечу. Агата подняла глаза, ожидая увидеть руку Медоро, но это была его мать. При таком шуме от речи по-прежнему не было никакого толка, но лицо Валы говорило само за себя – ее наполняли те же смешанные чувства.

Агата поднялась на ноги, надеясь, что не поставила друзей в чересчур неловкое положение, но многие из присутствовавших были в смятении, разрываясь между чувством торжества и потери.

Медоро встал рядом и обнял ее одной рукой.

– Этого достаточно, – сказал он. – Должно быть достаточно.

– Конечно. – Агате хотелось убедить в этом саму себя.

– Я знаю, что ты не хочешь внуков, – поддразнивая произнес он, – но ты всегда сможешь рассказать свои истории детям моей племянницы.

Истории о торможении, необычной гравитации, сжавшихся звездах. Всю свою жизнь ей до боли хотелось пережить эти осязаемые признаки того, что однажды путешествие действительно подойдет к концу. Но теперь боль был сильна как никогда. Когда пол ее каюты снова занял горизонтальное положение, когда гигантские лестничные пролеты превратились в туннели, а звездные шлейфы, втиснувшись в полнеба, стали длинными разноцветными нитями – о чем еще ей было мечтать?

Серена примкнула к ним, встав рядом со своим братом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила ее Агата.

– Я счастлива как никогда! – Серена раскинула руки в стороны. – Я понимаю, все на эмоциях, все сбиты с толку…, но что тут скажешь? Восьмеруйте меня, если хотите: мы летим домой!

Агате стало стыдно. Сколько людей продолжали бороться, не видя конца пути? У нее по-прежнему была работа, были друзья, а воспоминания об этом дне останутся с ней до конца жизни. Чего еще ей хотелось?

– Мы летим домой, – согласилась она. – И этого достаточно.

Рамиро сидел за своей консолью в главном зале управления, наблюдая за видеопотоком с камеры, расположенной на поверхности горы. По его запросу небольшой привязной двигатель выполнил серию движений, вызвав натяжение нескольких ограничивающих пружин и силовых датчиков, благодаря которым можно было измерить величину его тяги.

К восхищению Рамиро простота и интуитивность правил, которым подчинялась испытательная установка, полностью соответствовала его пожеланиям: он мог повернуть сопло в любом нужном направлении, а тяга, которую двигатель создавал при включении была направлена точно в противоположную сторону. Никаких исключений или осложнений – и никакой зависимости от расположения отдаленных миров.

– Мне как-то не по себе, – сказал он Тарквинии. Врезка показывала, что она находится в своем кабинете у вершины горы; она проводила те же самые испытания, прежде чем предложить Рамиро их повторить.

– А ты чего ожидал? – спросила она. Тарквиния не смеялась над ним; вопрос был задан всерьез.

– Не знаю, – ответил Рамиро. – Возможно, часть меня всегда ожидала такой развязки, но я заглушал ее, считая чересчур наивной.

– А я никогда не знала, как к этому относиться, – призналась Тарквиния. – Когда я смотрела на двигатель в отрыве от всего остального, интуиция подсказывала мне, что он будет создавать тягу в любом направлении. Но стоило мне представить последствия, и я сразу понимала, что ошибалась: чтобы такое произошло, все пылинки и частички газа, заполняющие пустоту, должны были сговориться друг с другом. – С помощью своего корсета она переслала Рамиро схематичный чертеж; его миниатюрная копия появилась во второй врезке. А потом, – добавила она, – я снова меняла свое мнение, просто представив, что двигатель как по волшебству «знает», что не должен работать, когда его направляют не в ту часть неба. Смириться с этим было так же сложно, как и с альтернативным вариантом.

– Ну, теперь ты знаешь точно, – сказал Рамиро. – Так или иначе, что-то обязательно должно было пойти в разрез с нашей интуицией – так что нам стоит быть благодарными за то, что противоречие, на которое пал выбор, находится далеко и нам не видно. – Он увеличил чертеж Тарквинии, ставший решающим доводом: какое бы жуткое впечатление ни произвели бы на них выборочные отказы двигателя, настолько же обескураживающим было бы собственными глазами увидеть фактические результаты во всех подробностях, будь у них такая возможность.

Если сопло двигателя не было направлено в сторону самой Бесподобной, каждый выкачанный им фотон рано или поздно должен был столкнуться с каким-нибудь отдаленным объектом – скорее всего, это была бы просто частица газа или пыли, принадлежавшая одному из скоплений. Учитывая текущее движение Бесподобной, было несложно добиться такого расположения двигателя, при котором излучаемый им свет двигался из будущего пыли – а это с точки зрения ее собственной стрелы времени означало, что пыль не излучает свет, а, наоборот, поглощает. В свете этого факта весь фотонный выхлоп, с одной стороны, порождался самопроизвольным излучением бесчисленного множества крошечных источников, рассеянных по всему космосу, а с другой – излучался устройствами отдачи самого двигателя.