История жены Дьявола (СИ) - "Elena Fors" - Страница 45

— Я не ребенок, пью все как назначено! — усмехаюсь, чувствуя его железную хватку на мне даже сейчас. — Записалась на йогу для беременных.

— На которую ходят парами. — елейным голосом прохрипел он, глаза вновь недобро блеснули, вызывая у меня новый приступ смеха.

— Нет! Ты путаешь с курсами по подготовке к родам. Лука! Я беременна и очень надеюсь, что ты не ревнуешь брюхатую женушку к лучшему другу.

— Ревную. — спокойно говорит он. — Даже к Жаку, хотя он гей.

— Так может, к Жаку мне стоит ревновать тебя?

Лука усмехается и поднимает бровь. Гормоны пробуждают во мне прилив неконтролируемого желания, так и хочется к нему на руки. Чувствую как начинают пылать щеки и зона декольте. От него не укрывается моё возбуждение.

— Тебе привезут защищённый телефон для общения. — говорит Лука. — Через неделю в соседней квартире на этаже заселится ещё одна семейная пара, это ваша охрана. Я не знаю насколько затянутся поиски Эйна, пока я не найду его, не могу быть уверен, что Вы в безопасности. Пока, все, что от тебя нужно — слушаться и заниматься здоровьем, вкушать красоты Парижа.

— Как идут поиски, есть зацепки?

— Мониша… — Лука закатывает глаза и снимает галстук. — Все отлично, рутина. Уверен, что Эйнштейн скоро сам меня найдёт.

— Почему?

— У меня его сын. — Лука закуривает и выпускает колечко дыма. И мне кажется, что я даже чувствую запах его сигарет. Хочется найти внутри себя страх за мальчика или чувство отвращения к своему мужу, который спекулирует ребёнком, но я ничего такого чувствую. Хочу только поскорее забраться к нему на колени.

Лука.

Когда увидел ее с отвратительным каре, онемел, думал шею скручу дуре! Как она могла подстричься! Ее золотые локоны…

Выпорол бы, как родила, за то, что посмела покраситься и подстричься. А она шутила, играла со мной, смеялась, вся такая воздушная и улыбчивая. Даже злиться из-за розыгрыша на нее не стал, так очаровательна она была. Жизнь на свежем воздухе без конвоиров шла ей на пользу. Голубые глаза заиграли новыми оттенками, загорелись, завораживая своей синевой. Розовые губки растягивались в улыбку, обнажая ее аккуратные зубки. Сущий ангел. Такую жизнь я хотел для нее.

От одного упоминания ее сосков мой член налился кровью, болезненно оттопыривая штаны. Не позволил бы проколоть, испортить ее идеальные розовые бугорки.

Разве можно так хотеть другого человека? До безумия, до темных пятен в глазах. Твою мать! Я слышу, как звенят мои яйца.

Докуривая сигарету и успокаивая каменный член, смотрю на документы на столе, нужно подписать последние, в которых я передаю право владения недвижимостью Монише. Ей пока не нужно знать об этом. Только разволнуется. Случиться может что угодно, она должна быть защищена материально.

Когда мои штаны перестают топорщиться и я могу показаться на глаза Захару с Лидой, выхожу из кабинета. Чтобы он не говорил и как бы не шипел, его определенно тянет к Лиде, как и ее к нему. Пусть сами разбираются, бодаются и убеждают себя в обратном, лезть и сводить за ручки не собираюсь.

Но эти перемены им обоим к лицу.

Перед выходом в зал специально громко хлопаю дверью, чтобы не ставить никого из нас в неловкое положение; они стоят по разным углам, как школьники, только румянец на щеках Лиды выдаёт ее волнение. Делаю вид, что ничего не замечаю, хотя смеяться в голос хочется. Как же со стороны все это смешно. Вроде взрослые уже, а ведут себя все равно как дети.

— Как они? — не отвечаю на вопрос Захара, потому что чувствую себя львом в клетке, меня все раздражает. Мне хочется в самолет и в Париж, а жду у моря погоды, потому что пока ничего другого мне остается.

Эйнштейн никуда не денется, у меня единственный его сын. Именно эту информацию Габи хотела обменять? Ей там весь мозг вытрахали уже видимо.

Хочется, чтобы все закончилось уже.

— Думаю, что на сегодня все. Отдыхайте. Завтра в двенадцать у меня.

— До завтра. — Захар подхватывает Лиду и утаскивает, не сдерживаю улыбки. Пусть хотя бы ему будет хорошо.

В пустом номере невыносимо тихо и пусто. Перед глазами стоит нежный Птенчик в совсем легком платье с глубоким вырезом, моё воображение дорисовывает как я снимаю с нее это платье, открываю взору белую, нежную кожу, касаюсь губами сеточки тонких вен на груди, тонкой шеи. Чувствую, как она покрывается мурашками от моих губ.

Я хочу Монишу, уже и глаз дергается от недотраха, но еще больше хочу разложить ее на кровати рядом с собой, раскидать ее локоны по подушке, обнять и заснуть крепким сном, чувствуя ее персиковый запах. Сладкий сон рядом с любимой женщиной — райское наслаждение. Хочу ощутить спокойствие.

Захар.

Щеки Лиды покрыты забавным румянцем, она выглядит очень мило. Ей до сих пор очень неловко в присутствии Луки, она боится и стесняется его реакции на наши отношения, которые мы тщательное скрываем. Точнее она. Мне совсем не хочется ей говорить, что Лука, как бы пошло это не звучало, сделал ее моей помощницей не потому что решил разгрузить меня.

Этот Бес все видит и знает на перед. И его хлопанье дверью, при том, что он всегда беззвучен и скрытен, только подтверждение.

Я сам не понял, как попал в эти отношения. У меня никогда не было девушки, все мои связи были сведены к удовлетворению физической потребности, а теперь есть, сидит у меня в машине, лопочет что-то про ужин и готовку, про супермаркет. Когда я покупал продукты в супермаркете? Ни-ког-да. Посылать кого-нибудь туда — да. Но ходить с тележкой, как олень, никогда.

И несмотря на свой гонор и амбиции, неуемность характера, малышка еще та неженка, только строит из себя железную леди.

Сам не замечаю, как ухмыляюсь, при мысли о том, как по приезду домой раздену ее, войду в нее и буду укрощать ее сопротивление, пока она не начнёт меня молить о пощаде.

Наш первый раз был больше похож на войну титанов, на борьбу, войну, но никак на занятие любовью, слияние любящий двух тел. Нет. Это было жестко, на грани безумия.

Трудно вспомнить о чем именно мы спорили, у меня вообще сложилось впечатление, что этой женщине без разницы о чем речь, главное — пойти в разрез моей точки зрения, сделать что-нибудь на зло. И в тот раз, она просто заявила, что я бледная тень своего хозяина, пресмыкающееся существо. И залепила пощечину, скорчив самодовольное выражение лица и оттопырив губу. И тогда меня вскрыло.

Схватил ее за тонкую шею, которую мог сломать одним движением, заставляя замолчать. Хотелось остановить поток нецензурной брани, которую она бесконечно извергала из своего маленького ротика, которому нужно более приятное и правильное применение. Не придумав ничего лучше, повинуясь внутреннему порыву, поцеловал ее. Пробуя ее на вкус, не давал сделать даже вдоха без моего разрешения.

Ее выражение лица из гневного постепенно становилось растерянным, а тело становилось податливым. Лида боялась дышать, не смея даже пошевелиться, но потом вцепилась в меня ногтями, притягивая к себе и отвечая на поцелуй, вгрызаясь в меня, запрыгивая, обвивая ногами торс. Она стонала мне в рот.

Мне было мало этого дикого поцелуя. Я хотел ее всю. Даже если бы она сопротивлялась — меня бы ничего не остановило в тот момент. Я был готов совершить изнасилование. Эта женщина должна была стать моей. Целиком. Полностью. Вся. И нахер все.

Я срывал с нее одежду зубами, каждая секунда разделяющая меня от ее тела была невыносимой. Лида помогала мне избавляться от одежды, ловко развязала галстук, снимая пиджак, освобождая меня из брюк. Мы натыкались на мебель, переворачивая ее, сталкивая, разбивая и ломая все, что можно, вокруг себя и даже не замечая этого.

Мир поблек вокруг. Все было неважно.

Помутнение отпустило меня только, когда мы лежали на полу в ворохе уже не годной ни на что одежды. Она прижималась ко мне, спрятав лицо и краснея. Она больше не спорила со мной. Тонкая, совершенная и теперь уже моя.

Несмотря на наличие недвижимости, я никогда не жил в своей квартире, в этом не было необходимости, да и желания тоже. Я кочевник, который кочует от места к месту, которому было неважно, где заснуть, на кровати или на мешке картошки. Мне всегда было удобнее в гостиницах, где все было готовое и под рукой.