Страсть Волка (СИ) - Адьяр Мирослава - Страница 23

— Ты можешь представить, что есть те, кто не привык к твоим шуткам? — говорит она, а маг только закатывает глаза и отмахивается от ее слов, продолжая при этом пристально меня рассматривать, скользить взглядом по шее, коротким отрезанным волосам; но в этом внимании нет никакого мужского интереса — только какое-то детское любопытство исследователя, раздобывшего невиданного зверя для своей коллекции.

— Жаль-жаль-жаль, — повторяет он. — Мог бы выйти неплохой маг, даже очень неплохой. Не такой роскошный, как я, конечно, но огнекровных мало, и вот так просто загубить росток дара! Преступление!

Вздрогнув, он выныривает из собственных мыслей, и улыбка возвращается на его лицо.

— Тебе просто повезло, принцесса. Этим тварям в нас жарко.

Склонившись над волком, он что-то бормочет и впечатывает ладонь в лоб зверя. Халлтор дергается так сильно, что веревки натягиваются и трещат, из связанной пасти вырываются всхлипы и стоны, а тело неуловимо меняется, возвращаясь к привычному человеческому облику. В глазах волка столько боли и страха, что я толкаю мага в грудь и встаю между ним и Халлтором, заслоняя мужчину.

— Ты же убиваешь его!

— Я ничего не смогу сделать, пока он — зверь. С человеческим телом можно работать. Тем более лучше немного его усмирить, — голос у Фолки спокойный и привычно насмешливый, но чародейские глаза чуть темнеют, а в зрачках закручиваются красноватые опасные вихри. — Привыкай, колючая принцесса, ему еще ни раз станет больно.

Он достает из-за пояса короткий клинок и надрезает ладонь, позволяя тугим красным каплям стекать по лезвию.

— Виго, проваливай! Тебе тут делать нечего, — жестко чеканит Фолки и указывает ошеломленному тигру на дверь.

— Но я…

— Вон, я сказал!

Как ни странно, а Виго подчиняется, хоть и ворчит недовольно. Он запирает дверь за собой, и я слышу, как снаружи щелкает замок.

— А ты, принцесса, нам поможешь, — обращается маг ко мне, а затем подзывает свою спутницу. — Встань у двери, малышка. Ты знаешь, что делать.

Девушка чуть смещается, прислоняется спиной к темному дереву и снимает с пояса клинок. Острие упирается в пол, а мне становится по-настоящему страшно, потому что в ее взгляде нет жалости. Совсем-совсем.

Маг проводит ладонью над своим кинжалом — и лезвие вспыхивает, а отблески колдовского пламени танцуют в глазах Фолки, отчего мужчина кажется совершенно нереальным — будто этот мир для него чужой.

Опустившись на колени у связанного волка, маг надрезает руку снова и хлопает ладонями по полу, у самой головы Халлтора. Тонкие раскаленно-красные нитки обхватывают руки и ноги мужчины, растягивая его на полу, как на каком-то жутком орудии пыток.

Огненный круг охватывает нас, запирает в себе, а я чувствую горячее дыхание пламени, его обжигающие прикосновения к телу, которые не ранят, не причиняют боль, но пробирают до самых костей, кипятят кровь и стягивают кожу.

Ладони взмокают от одного только взгляда на Халлтора, который кажется еще беспомощнее, чем когда мы скрутили его веревками. Мужчина даже не шевелится — смотрит в потолок застывшим взглядом, и из рта не вылетает даже рычание.

Кажется, что волк мертв, и если бы не слабое подрагивание век, я бы не смогла сдержать горестных слез.

— Бери кинжал, принцесса! — приказывает Фолки, а я двигаюсь, как кукла, подвешенная на веревочках. Дергаюсь и спотыкаюсь на ровном месте, тяну к рукоятке клинка дрожащие пальцы. Маг вкладывает его в мою ладонь почти силой, обхватывает руку и подталкивает меня к себе, заставляя встать над волком. — Опустись на колени. Тебе должно быть удобно.

Удобно для чего?!

Фолки в одно движение разрывает рубаху на груди Халлтора, открывая мощную грудь, а я едва сдерживаю рвущийся из горла крик.

Смуглая кожа покрыта черными пятнами — как подпалинами, и странные узоры постоянно двигаются, перетекают из одного в другой и иногда исчезают, чтобы спрятаться поглубже.

Фолки щелкает пальцами перед моим лицом и указывает точно в центр груди волка.

— Кинжал нужно всадить сюда.

Я не верю своим ушам и пытаюсь отодвинуться, но маг держит крепко.

— Я же убью его!

— Его нельзя убить обычным оружием, детка. Мы теряем время!

— Я не смогу… не с-смогу!..

Фолки фиксирует мой подбородок и прибивает меня к месту холодным взглядом колдовских глаз.

— Нет другого способа. Бей! Или он никогда не станет прежним.

Я почти не вижу снов, но этот врезается в память и цепляется за нее паучьими лапками, накрывая меня волной тошнотворной паники и отвращения к себе. Что-то пробирается мне в глотку, ковыряется там, цепляет голосовые связки, проталкивается глубже и распирает грудь с такой силой, что ребра вот-вот треснут изнутри, раскроются, как какая-нибудь клетка, выпуская на волю колотящееся от ужаса сердце.

Я едва успеваю скатиться с кровати. Как раз за секунду до того, как рот наполняется вязкой черной слюной, а клыки саднит от жажды свежей крови. И кровь эта — вот она. Прямо передо мной! Нужно только подойти, впиться клыками в сочный бок и рвать-рвать-рвать, пока вся морда в красном не измажется.

Теплом, солоноватом, вкусном…

— Халлтор, — сонно бормочет невыносимо желанная и ароматная добыча; ее можжевелово-свежее дыхание щекочет ноздри, сводит зубы, а я в сторону шарахаюсь, как ошпаренный.

“Ты же хочешь ее, — нашептывает противный голосок в голове. — Возьми-возьми-возьми, погрузи клыки в сладкую плоть! Чувствуешь ее запах? Это запах свободы, запах твоего освобождения, ну так откуси кусок, насладись им сполна”.

Нет!

Почти ползу к двери, не чувствую лап.

Или рук?

В каком я облике — не разобрать. В голове все перемешивается, как в котле с кашей, а мысли кипят и выплескиваются прочь, оставляя после себя только гудящую раскаленную пустоту.

Скрипят доски палубы, кто-то кричит, а в горле противно булькает. Настойчивый голос лезет в уши, заглушает завывание ветра и крики брата, испуганный возглас Мерай.

Я почти добираюсь до нее.

Пресвятая Галакто, мои клыки щелкают всего в дюйме от ее лица, а в грудь прилетает мощный удар — и брат встает на защиту девочки так отчаянно, будто мы и правда можем умереть в бою и эта схватка — последняя. Во рту горько и солоно от крови, от какой-то вязкой жижи, скатывающейся в нутро тяжелыми полынными каплями.

“Убей! Убей-убей!”

Голос вопит, голос ревет, разрывая мне голову, но я упираюсь, как баран, не желающий подчиняться воле господина.

Крик Нанны — как ледяная пощечина, как щелчок пальцев фокусника, который останавливает на мгновение абсолютно все, — но только чтобы ненависть и жажда накатили с новой силой — сокрушительной, неудержимой.

Страшной.

Клацаю зубами, захлебываюсь собственным рыком, а потом все тонет во тьме. Мир и голоса глохнут, отходят на задний план, а под телом шуршит песок, дерево и веревки, что стягивают мое тело от кончиков лап и до самой морды.

И мрак такой плотный, что хоть ножом его режь, хоть зубами рви. И ничего не слышно, лишь чей-то настойчивый шепот, и грудь вот-вот наизнанку вывернется, а боль скручивает каждый мускул — не пошевелиться.

А потом приходит огонь и бьет в нутро раскаленным жалом.

И не увернуться от него, не вырваться из огненных пут, а крик рвет глотку — и не остается ничего, кроме смазанного белоснежного пятна перед глазами, в котором я едва узнаю лицо Нанны.

Она рыдает навзрыд, тихо подвывает и поскуливает, как побитая собака, а из моей груди торчит объятая пламенем сталь.

— Повезло тебе, волк.

Надо мной склоняется черноволосый мужчина и широко улыбается, будто ничего забавнее в жизни своей не видел. Пытаюсь приподняться, но жесткая ладонь толкает меня в грудь и опрокидывает на постель, как щенка какого-нибудь. Не могу сказать, возмущает меня такое отношение или вообще наплевать. В голове такой кавардак, что “наплевать” подходит больше.

— Что произошло? — поворачиваюсь на бок и с отвращением сплевываю в стоящий у кровати деревянный таз. Ком темной вязкой гадости тяжело плюхается в чернильно-черную воду, а я не в силах даже перевернуться обратно. Невыносимо тянет в груди, жжет под рубахой, точно я углей наглотался.