Город (СИ) - Белянин Глеб - Страница 4

Павел старался приободрить её. Проникал лучом надежды в маленькое сердечко и жёг чужую тоску.

Дверь неожиданно и широко распахнулась. Скрипач обернулся, чтобы разглядеть гостя, но с первого раза не получилось. Человек был одет в белое. Силуэт был смазан задним фоном в виде заснеженной улицы. Ветер остро подул внутрь, напёр на дверь, не давая закрыть её. Павел нырнул взглядом в дверной проём, различил в белом силуэте женские черты.

Двое мужиков в чёрном подоспели на помощь даме, напёрли на дверь, побадались с ветром чуток и захлопнули её. Отряхнулись, вернулись в свой уголок. Женщина принялась бегло рыскать глазами меж рядов столов и стульев.

Паша краем глаза заметил какое-то движение сбоку от себя. Это девочка пряталась под стол.

Парень нырнул вслед за ней, схватил её за локоть.

— Ты что, негодница, сбежала из лазарета? Так и знал! Сама ведь сказала, что болеешь.

— Не сбегала я! — Зашикала она на него в ответ, прикладывая указательный пальчик к своим маленьким губам.

— А кого тогда ищет медсестра?

— Не знаю. Не меня!

— А что ж ты тогда под стол лезешь?

— Хочу и лезу. Твоё какое дело?

Павел схватился за неё покрепче, выдернул силой из под стола и закричал уже было собиравшейся уходить девушке:

— Она здесь! Вот она!

Девчонка завертелась ужом в его руках, закрутилась волчком, норовила вот-вот выскочить.

Врачиха вовремя подоспела и схватила больную пациентку стальной хваткой. Держала за рукав и отчитывала.

— Что ж ты делаешь а, зараза такая? Куда ушла без спросу? Ну я тебе всыплю!

Обернулась на мгновение к музыканту и затараторила:

— Ох, спасибо вам, молодой человек, спасибо. Сбежала от нас, представляете. Сейчас обратно поведу. Ох и нагоняй мне будет, но… если бы вы не помогли мне с ней, то ещё бы больше дали. Ребёнок того и гляди с ног свалится.

— А я говорила, что я умираю! — Завопила девчонка. Медсестра пшикнула на неё и перекрестилась.

— Рад помочь, — музыкант доброжелательно улыбнулся девушке, подтягивая уголки губ. — Не возражаете, если я с вами пойду? Я, можно сказать, друг её.

— А работа?

— Рабочие часы позволяют. Можно я с ней буду?

— Нет! — Пищала фольцетом девчонка. — Нельзя! Предателям нельзя!

— Можно, можно. Пойдёмте скорее только, молодой человек.

* * *

Сотни пудов пушистого снега обрушились с вершины и скатились к её подножию. Человек внутри этой ледяной тюрьмы не мог двигаться, не мог думать, не мог дышать. Его конечности сковал снег, а разум сковал страх. Он не мог определить где вверх, а где низ. Он не мог понять в какую сторону копать путь на свободу.

Адреналин, а может давление, всё ещё било его по вискам. В глазах стреляло: то темнело, то светлело.

Мужчина ничего не слышал кроме стука своего сердца. Тук-тук. Тук-тук.

Вдруг он услышал своё дыхание. Тяжёлое, но напористое, будто грудь придавила наковальня. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Холодные, а от того едкие, мелкие крохи снега щипали нос изнутри.

Наконец-то к нему начало возвращаться чувство боли и чувство ощущения пространства.

Очнувшись, оглушительно пробудившись от нечто похожего на сон, он явно определил, что не находится вниз головой. Его придавливало куда-то в бок, но никак не к голове или к ногам.

Участник экспедиции задёргал руками и ногами, попытался отбить себе побольше воздуха.

Но что-то сверху по прежнему давило на него: то ли один большой кусок твёрдого снега, то ли целая груда таких кусков.

С одной из рук слетела перчатка. Это он заметил только сейчас. В этот же момент решил прислушаться к своему телу и обнаружил, что немало снега засыпалась внутрь под одежду. Благо слоёв было много и к самой коже ничего не пристало.

Страх и полученный от страха туман в голове развеивался, сходил на нет, убывал.

Человек начал чувствовать боль, стук сердца в ушах стал намного тише, а вот звук выдыхаемого им воздуха заполонил всю отведённую для него полость, выемку, которую он сам же сейчас и расчистил.

Будучи погребённым заживо, он от страха забыл экономить воздух, тяжело дышал. От этого у него совсем скоро начались головные боли.

Голыми пальцами он впивался в отвердевший снег, царапал его, смахивал его другой рукой и вдавливал в стены. Некоторое время мужчина ещё боролся: продолжал по-немного подкапывать снег в ту сторону, где предположительно была свобода. Но вскоре силы его покинули.

Он перевернулся на спину настолько, насколько ему позволяла эта тесная выемка, упёрся ногой в образовавшуюся от его царапаний щель, стал пинать её. Снег скатывался по небольшому склону и неприятно царапал лицо, но мужчина продолжал действо.

Вскоре сил не осталось даже на это. Хотелось лечь и отдохнуть. Хотя бы пару минуточек. Но сдаваться было нельзя. Голова болела всё сильнее.

Он стал менять очерёдности ударов, бил то левой, то правой ногой. Но это почти не помогало восстановить силы, они всё равно убывали.

Мужчина решил сделать перерыв и прислушаться к себе. В глазах мутнело, голова раскалывалась. Было ощущение, будто осиновый кол вбивают в самую сердцевину черепа, прямо в лоб.

Он запаниковал, снова заворочался, стал пытаться пробиться в других направлениях. Там, где ещё было помягче. Бил, царапал, глотал снежную пыль.

Вдруг рука, та, что была без перчатки, остекленевшая и окаменевшая, нащупала что-то. Понять что это было затвердевшими от сосущего холода пальцами было невозможно. Но это было однозначно тверже даже самого спрессованного снега.

В надежде увидеть что-то кроме окутавшего его белого полотна, он вонзил руку в снежную прореху, схватился за неизвестное настолько крепко, насколько мог, потянул на себя, упершись ногами в выступ.

Снег поддался, что-то брякнулось рядом с ним, а рука совсем перестала подавать признаки жизни. Он бегло распахнул случайную пуговицу и сунул её внутрь с намерением больше не доставать и не использовать, пока не окажется в тепле.

Глянул туда, куда предположительно должен был упасть предмет. Увидел его, это был крюк. Крюк, который он использовал не в первый и, как он сам для себя решил, не в последний раз.

Мужик схватился за рукоятку ещё работоспособной рукой, принял положение поудобнее, начал стегать окаменевший снег точно кнутом. Резал и долбил по нему металлическим остриём. Вонзал и выковыривал куски затвердевшего снега.

Внезапно в образовавшейся прорехе почудился луч света, проблеск. Снег в том месте, где он орудовал крюком, стал становиться светлее. И чем дальше он прокапывал это нору, тем отчётливее был виден свет.

Мужчина подтянулся на локте к заветному выходу, подгрёб под себя ошмётки снега, снова задолбил крюком. Вот она, свобода. Совсем рядом. Ещё чуть-чуть и появится шанс вновь увидеть глаза своей дочери.

Громадный снежный ком под которым он копал не выдержал, лишившись всех опор, обрушился на него всем своим весом.

Он почувствовал как что-то хрустнуло в груди и неприятно отдалось онемением по всему телу.

Мягкий горячий снег нырнул ему в лицо, перекрыв все дыхательные пути.

Из последних сил он закричал слова о спасении и утонул в снегу.

* * *

Он потрепал её по мелким вьющимся волосам, аккуратно завёл один из непослушных локонов за ушко.

В лазарете было настолько тепло, что можно было даже снять верхнюю одежду. Что, собственно, Павел и сделал.

Внутренний же его гардероб ничем не отличался от внешнего, был таким же вычурным: простенький свитер и рубашка, воротник которой выглядывал из под него.

Мужики, проходя мимо, сухо плевали.

Девушки оборачивались по-несколько раз.

Но всё внимание самого Павла было устремлено на эту маленькую девочку. Правда ли она доживала свои последние дни, дожёвывала жизненные крохи?

Она всё ещё дулась, сопела.

Музыкант пару раз ловил себя на мысли о том, что сейчас самое время её приободрить. Или самое время оправдаться за свой поступок. Но пока лишь только кидал на неё беглые взгляды.