Замок Альберта, или Движущийся скелет - неизвестен Автор - Страница 18

Заключив Брюншильду, герцог возвратился в комнату пленника. Он нашел его одного, распростертого без чувств на постели. Герцог вышел, заперевши дверь на замок, и соединился с своею дочерью, остававшеюся под смотрением Гримоальда.

Остаток дня протек в различных разговорах; наконец решились, чтоб Брюншильда провела ночь в своей комнате, и Альберт велел поспешить приготовлением того отделения, в коем виновная его супруга должна была окончить время своего наказания. Вечером один из стражей Брюншильды пришел уведомить герцога, что она совершенно лишилась разума.

— Это, я думаю, не новое, — говорил Гримоальд, — но пойдем посмотрим ее, ибо сие мнимое сумасшествие может быть не иное что, как умысел к успешнейшему произведению новых проказ.

Альберт встал и прочие за ним последовали. Они нашли герцогиню в сильной горячке и в жару, производящем бред, так что никак не можно было подозревать ее в притворстве.

Альберт, будучи от природы сострадательным, сжалился над нею: велел освободить ее от оков и оказывать нужные пособия для ее излечения; но его сожаление ускорило только смертию Брюншильды. В исступлении сумасшествия вырвалась она из рук стражи своей, и как двери были растворены для прочищения воздуха, то выбежала из комнаты и бросилась сверху лестницы, внизу которой нашли ее уже мертвою. Она раздробила себе череп, так что весь мозг из него выскочил.

Чувствительная Гильдегарда проливала слезы о своей матери; но не потерю ее оплакивала она, а поступки ее жизни и столь ужасный род смерти. Сие плачевное происшествие произвело в Альберте глубокое впечатление: он ощутил нужду в уединении, и заперся в комнаты свои на несколько часов.

В следующую ночь свирепый Губерт подвержен был новым опытам: около полуночи слышит он, что дверь его комнаты отворяется, и видит входящих шесть фигур одна за другою, в длинных черных одеждах. Каждая из них держала в одной руке бич, а в другой факел. За ними следовал сын Гродерна и настоящий граф Рихард, ведя с собою изувеченную, растерзанную и окровавленную фигуру, в которой устрашенный граф познает черты развращенной Брюншильды. Между тем как, содрогаясь от ужаса, взирал он на сие страшное зрелище: «О Губерт, — говорила ему фигура, — не для того провидение дозволяет нам возвращаться в сей свет, чтоб извещать живущих о наших страданиях, или о происходящем в страшных местах вечного мучения; не для того мы посылаемся, чтоб обнаруживать преступления других; но чтобы увещевать злых, и побуждать грешников к раскаянию. Жестока наша участь, и нас ожидают бесконечные страдания; страдания, о которых хотя мы и прежде были предуведомляемы, но не хотели им верить. Наконец познала я, но уже поздно, правосудие Бога и его Всемогущество. Но ты, Губерт, ты брат мой и соучастник во всех преступлениях, ты отказываешься оказать справедливость невинному и объявить виновного. Неужели сердце твое неприступно к раскаянию? Ты должен непременно принести покаяние и обвинить самого себя. Герцог скоро предстанет; готовься исповедаться пред ним во всех злодеяниях своих».

Минуту спустя герцог и Гримоальд входят; в величайшем удивлении видят они и слышат говорящую фигуру Брюншильды.

— Граф Рихард, — продолжала она, — пишите признание в его преступлениях.

Губерт, сраженный ужасом, оставался безмолвным и недвижимым; он даже не имел силы отвратить глаз от сего страшного позорища и хранил молчание. Тогда одна из черных фигур приближается и, велев настоящему Рихарду с его сыном обнажить плечи Губерта, начала сечь нещадно спину его своим страшным бичом. Губерт не испустил ни единого вопля, ни стенания, и пребывал непоколебим в молчании. Другая фигура, в свою очередь, поступила с ним таким же образом, но все было тщетно: бичевание не более угроз имело действия. Все шесть фигур по порядку раздирали плечи Губерта, кровь текла ручьями, но он не преставал быть безмолвным.

— Начнем его пытать, — вскричал граф в кирасах, и вдруг четыре человека предстали. Губерт содрогнулся, а герцог не мог промолвить ни слова от удивления.

— Теперь, Губерт, станешь ли говорить? — вопрошала его фигура в кирасах.

— Нет, никогда, — отвечал он охриплым голосом.

— Привяжите его, — сказала фигура, и тогда же началась пытка. Бодрость его исчезла и, побежденный скорбию, говорил он герцогу, что учинит признание во всем, коль скоро престанут его мучить. Его велели развязать; но, приведенный в чрезмерней) слабость, не мог он исполнить своего обещания и просил до следующего дня отсрочки, на которую с приметным неудовольствием согласились мучители его. Настоящий Рихард, или фигура в кирасах, просил герцога удалиться из комнаты, доколе Губерт не придет в состояние сделать признания своего. Альберт согласился и звал Гримоальда за собою; но он имел намерение остаться: для того, говорил он, чтоб посмотреть, что произойдет во время его отсутствия. Граф Рихард, услышав то, сказал ему, положив руку на его плечо:

— Поверь мне, господин рыцарь, что здесь любопытство твое не у места; разве ты намерен подвергнуться таковому же бичеванию, какое сейчас видел?

Мститель побледнел, и страх его столь был приметен, что Альберт не мог удержаться от смеха. При всем том рыцарь, стараясь скрыть робость свою, угрожал, что претворит в прах все привидения; но герцог, сжалившись, звал его в другой раз с собою. Они возвратились вместе к Раймонду, который страдал еще немало от раны своей, и занимался разговорами с прекрасною Гильдегардою. Наконец по столь беспокойном дне все почувствовали нужду в отдохновении и разошлись очень рано по своим комнатам.

На другой день собрались к слушанию исповеди Губерта; но нашли его к тому нерасположенным, так что для преодоления его упрямства должно было снова готовиться к пытке. Но один вид ужасных орудий возымел желаемое действие: Губерт прервал молчание, и, обратясь к герцогу, говорил ему следующее:

— Внимай мне, и да наполнится сердце твое горестию! Чтоб более растерзать оное, начну я повесть свою со времен Брюншильдиной матери.

Князь Людвиг провождал спокойные и щастливые дни с первою своею супругою. Благоденствие его было совершенно: он был любим и почитаем подвластными ему народами, находился в мире со всеми своими соседями, и добродетельная его супруга обладала всеми любезными качествами. Малое время спустя после их брака, княгиня разрешилась от бремени дочерью, которая с летами учинилась столь же милою, как и ее мать, хотя и уступала ей в красоте. Никогда не было примера трех особ, живших между собою в лучшем согласии, и более уважаемых от всех их окружающих. Сравни это, дерзкий Альберт, с своею участию, и да причинит в тебе сия повесть столько горести и смущения, сколько я от всего сердца желаю. В таком положении находился Людвиг, как в первый раз увидел он Гунильду. Ее прелести имели для него приманчивость новости и затмевали красоту его супруги. Будучи чрезмерно опечаленною его холодностию, не щадила она никаких способов к возбуждению в муже своем погасших чувствий, составлявших прежде взаимное их благоденствие; но все ее старания, угождения и ласки не токмо что не тронули его, но произвели противное действие, так что его супруга, лишенная всей надежды, впала в глубокую меланхолию, которая в скором времени расстроила ее здоровье.

Она не могла уже находить удовольствий в обществах, потому что в них муж ее занимался единственно Гунильдою, предупреждая во всех случаях ее желания и не совращая с нее взоров своих. Нечувствительно отказалась она от света и, заключившись в свои комнаты, обитала одна с своею горестию. Гунильда употребила отсутствие ее в пользу для возбуждения в любовнике своем подозрений. Она внушала ему, что сие мнимое отвращение от света было обманчивою маскою для прикрытия какой ни есть порочной приверженности. Людвиг, не удовольствуясь тем, что оказывал к своей супруге холодность, равнодушие и отвращение, учинился еще подозревающим, грубым, взыскательным и даже жестоким. Здоровье его супруги давно уже находилось в худом положении, и сие новое прискорбие ускорило ее смертию. Она лишилась жизни своей, произведя на свет сына.