В танце жизни (СИ) - "Алин Крас" - Страница 54

— Ну, ты и умница! — восхитился Сергонэль. — Вроде так просто, а никому в голову не пришло.

— Нет тут особого ума, — возразила я. — Просто, об этом никто никогда не думал, потому что, у эльфов есть Целители, легко исправляющие такой недостаток. А гномы не додумались до этого потому, что у них никогда не было подзорной трубы, им она не нужна в горных туннелях.

Жак, гном-караванщик, как мы с ним и договаривались, отыскал меня через месяц, что в нашем Мире составляет пятьдесят дней. После взаимных приветствий, я посадила его в комнате отдыха на кресло, рядом со стеной. А на противоположной стене повесила белое полотно, на котором я изобразила таблицу с буквами, расположенными в шесть строк. Размер букв в каждой строчке уменьшался сверху вниз.

Встав рядом с гномом, я надела на него оправу очков. Напротив левого глаза вставила в оправу темное, абсолютно непрозрачное стекло, чтобы закрыть необследуемый глаз. Затем открыла шкатулку, в которой, в щелевидных индивидуальных ячейках были аккуратно уложены пятьдесят различных линз, результат моего труда занявшего почти месяц. Половина линз имела вогнутую форму. Такие линзы способны сделать изображение более четким, на дальнем расстоянии. Другая половина линз была выпуклой формы, и такие линзы исправляют зрение тех, кто плохо видит вблизи.

Меняя линзы одну за другой, вставляя их в оправу напротив обследуемого глаза, я подобрала для Жака, по очереди для обоих глаз те, при которых он хорошо видел даже самые мелкие буквы в последней шестой строчке.

— Жак, как поступим? Я сделаю подходящие очки и подарю их тебе, или ты купишь у меня весь диагностический артефакт? Тогда ты сможешь сам предлагать всем нуждающимся, подобрать им необходимые стекла для очков.

— Ари, ну что за глупый вопрос? — изумился гном. — Если ты согласна продать этот чудесный артефакт, то я готов последнюю рубаху отдать, но купить его. Я бы объединил диагностическое исследование с производством стекол и оправ для них, и быстро разбогател. Здесь-то, в Лесу, нуждающихся не много, но в Гномьих Горах спрос будет большой. И там, я бы доверил это дело своему брату, деля прибыль с ним пополам. Весь вопрос — хватит ли у меня денег выкупить у тебя эту волшебную шкатулку со стеклышками?

— Ну, а как ты считаешь, сколько она стоит?— спросила я, с трудом сдерживая улыбку, видя, как после моего вопроса, на лице гнома отразилась борьба жадности со справедливостью.

— Дорого, — хмурясь, неохотно признал гном, через долгую паузу. — И основная цена здесь не за стекла, а за твою идею. Я могу заплатить только тысячу золотых, это все, что мне пока удалось накопить.

— Договорились, Жак. Я продаю тебе немагический артефакт, созданный мной, за эту сумму.

Обрадовавшись и засуетившись, гном уточнил:

— Хочешь получить наличными или переписать деньги с моего вклада на твой, в гномьем банке?

— Лучше оформить сделку в банке, — ответила я.

— Ну, тогда пошли прямо сейчас? — с надеждой предложил гном, видимо опасаясь, что я передумаю.

— Хорошо, — согласилась я. — Сейчас, все аккуратно сложим, и можешь забирать, — и, сворачивая буквенное полотно, задумалась, чем бы мне еще заняться в ближайшее время, уже потеряв всякий интерес к своему готовому изделию.

Но, как показала жизнь, беременность странно повлияла на меня. Я, в этот период, как будто поглупела и обленилась. Никаких идей, да и желания для создания новых артефактов не возникло. По мере роста живота, из-за смещения центра тяжести, появилась какая-то неуклюжесть, вынудившая меня сначала отказаться от уроков танца, затем, от физических тренировок, а потом, и от бегунков. Сергонэль купил мне тихого, неспешного, послушного, степного ездового ящера и фаэтон, на котором я и ездила по городу.

Сначала совершенно не готовая к материнству, я постепенно все больше и больше привыкала к этой мысли, и к концу беременности как-то незаметно прониклась любовью к своему, еще не рожденному, ребенку, и чувством ответственности за него. Эти новые глубокие чувства наполняли меня ощущением важности происходящего, свершения главного предназначения. И вытеснили, куда-то на задворки сознания, все переживания связанные с Кирсатэлем и мужской неверностью. Тем более, что Сергонэль ни разу не дал мне повода усомниться в своей любви и верности. Его внимание, опека, страстная привязанность ко мне и желание контролировать каждый мой шаг, даже казались мне утомительно чрезмерными, но я надеялась, что с рождением ребенка он перестанет так надо мной трястись, разделив свою заботу между двоими, мной и сыном.

Ни что не длится вечно. Хотя к концу беременности я уже начала сомневаться в этом. Казалось, что я чуть ли не всю свою жизнь беременна, неуклюжа, пассивна. Несмотря на то, что в целом все со мной было нормально, это подтверждали и Целитель, и Александрэль, но я чувствовала себя физически уставшей, и вместо страха перед родами хотела очень, чтобы они, наконец, случились.

Это незабываемое для любой женщины событие, все-таки, произошло. Благодаря помощи Целителя и все державшего под своим контролем Александрэля, роды прошли благополучно. Правда, переживавший за меня Сергонэль, так искусал свои пальцы, что потом тоже нуждался в помощи Целителя.

Нашего зеленоглазого сыночка мы назвали Янисорэлем.

Пышным цветом расцветшие собственнические чувства Сергонэля и его запредельную ревность в отношении меня и ребенка, постепенно, шаг за шагом, мне удалось, где хитростью, где уговорами, где мелким шантажом и намеренными капризами, в какой-то степени преодолеть. И добиться от него согласия чаще бывать в доме моих родителей. Даже, на некоторое время, оставлять Янисорэля с Эли. Сама же, тем временем, я отправлялась за покупками, или на работу в контору, чтобы привести в порядок финансовые документы, или посещала вновь возобновленные уроки танца.

— Ты знаешь, что Кирсатэль собирается уйти в Орочью Степь? — спросил меня Михас на одном из занятий, вдруг подняв запретную тему о Кирсатэле.

— Как уйти? Зачем? Надолго? — почувствовала я ненужное и давно забытое волнение.

— Новый Владыка орков, твой родственник, Эракус, ищет в свое ближайшее окружение Целителя. И хоть обещана большая плата, никто из эльфов не соглашается надолго отправиться в Степь.

— А Кирсатэль согласился? Но, почему?

— Мне он объяснил, что ненавидит себя за все случившиеся между вами. Что это ему послужит наказанием — и Степь, и орки, и невозможность тебя видеть. Говорит, что останется там, если не навсегда, то на долгие годы, — с неподдельной грустью объяснил Михас.

— Ох, Михас, мало того, что там условия жизни для эльфов неподходящие, так это же и очень опасно. Мы-то с тобой видели, какие эти орки дикие и агрессивные, — испугалась я за Кирсатэля.

— Он любит тебя, и эта любовь совсем свела его с ума. По-моему, он просто жить не хочет. Поэтому опасность его и влечет — с раздражением вздохнул Михас.

— Михас, что же делать? Я не хочу, чтобы он страдал, а тем более загубил свою жизнь! Ты можешь ему передать, что я больше не обижаюсь на него? Теперь, повзрослев, я считаю, что он должен простить себя. И простить меня, за излишнюю категоричность и не желание с ним разговаривать и общаться. Ему надо постараться все забыть, найти себе подходящую женщину, и стать счастливым.

— Передать-то я передам, да только толку от этого не будет, — уверенно заявил Михас. — Я ему не раз говорил, чтоб посмотрел вокруг. Пусть не такие сильные, не такие яркие, не такие душевные, но есть и другие удовольствия, и радости в жизни. Себя в пример ставил. Но он не хочет этого понимать, а только одно на это отвечает — не нужна никакая другая. Даже и смотреть вокруг не собирается. Заявляет мне каждый раз, как речь об этом заходит, что жизнь, без надежды получить свою любимую, ему не нужна.

Не все поняв в словах Михаса, но посчитав это неважным, я поспешила высказать мелькнувшую у меня спасительную мысль:

— Ну, так дай ему эту, пусть ложную, но надежду. Хоть это никогда и не случится, но ты обмани его, чтобы спасти, — торопливо произнесла я слова, которые раньше бы мне в голову не пришли, но жизнь как-то постепенно выветрила из меня излишнюю принципиальность и юношеский максимализм. — Скажи, что если он хочет когда-нибудь быть мне интересен, он должен не хоронить себя заживо, а жить активной жизнью. Чтобы стать сильным, решительным, не сдающимся, успешным, богатым, умеющим любить и заботиться, в общем — привлекательным, во всех смыслах с точки зрения женщины, — на одном дыхании, торопливо выговорила я. — А пока он будет к этому стремиться, уйдут годы. Он тем временем успокоится и забудет обо мне, найдя новую любовь, — и, не сдержавшись, заревела, уткнувшись Михасу в грудь носом, жалея Кирсатэля, и сокрушаясь несправедливостью жизни.