Штурмовик (СИ) - Гуминский Валерий Михайлович - Страница 60

Тяжелый смрадный запах ощутимо скопился в самом низу корабля, в трюмах, где находится большая партия каторжников. Седьмой день шторм мотает шхуну по морю, и на людей страшно смотреть. Многие посерели, кто-то бессильно валяется на заблеванном полу. Небольшие клети забиты до отказа. В каждой — по десять-пятнадцать человек. Теснота неимоверная, душно, где-то просачивается вода сквозь щели плохо проконопаченной обшивки. Того и гляди: одна хорошая волна — и корабль развалится на куски. Благо, что кандалы только на руках, и нас не стали приковывать к металлическим стержням, идущим вдоль трюма. Так бы и пошли все на дно дружным косяком.

Судя по уменьшающейся качке шторм пошел на убыль. Конечно, еще прилично болтало, но люди стали оживать. Кто-то жадно, взахлеб пил тухлую воду из бочки, где-то с надрывом причитали: тоскливая атмосфера обреченных на страдания людей.

— Сколько нам еще здесь гнить? — недовольно спросил Ардио, не забывая дернуть плечом. — Пора бы уже гостям показаться….

— Не болтай языком попусту, — отозвался Рич, лежа на грязном соломенном матраце. Он предпочел спать до одури, просыпаясь лишь для своих личных нужд. — Ушей и здесь хватает.

— Если шторм застал нас на траверзе Ратисбона, то мы уже давно проскочили пролив Вороний, и нас несет в сторону архипелага, — предположил Ансело.

— Или прямо в каменоломни Салангира, — ухмыльнулся я, потягиваясь от неудобного сидения на полу. Да еще спина одеревенела. Размяться бы, да нельзя привлекать внимания к своей персоне. Лорд предупредил, что среди каторжан могут быть лазутчики, которые исправно все замечают: какой контингент везут на каторгу, кто за что провинился, вступают в доверительную беседу, умело выпытывая всю подноготную человека. Такие люди — опасные типы, прекрасно владеют психологией. Человек, попавший в тяжелую ситуацию, инстинктивно ищет того, кому нужно пожаловаться на судьбу, на несправедливое обвинение. И первый же, кто проявит сочувствие, получает подробный рассказ о своей жизни, о невольных спутниках и о своих планах. Как правило, такие сочувствующие на девяносто процентов и есть «подсадные».

Я такого вычислил на второй день нашего необычного путешествия. Молодой, верткий как ящерица парень, сидящий в клетке напротив, усиленно добивался расположения своих сокамерников. Он много шутил, говорил ободряющие слова, похлопывал по плечу унывающих — в общем, компанейский человек. Во время шторма он не лежал на грязных досках, не блевал от морской качки, что указывало на опыт нахождения в открытых водах. Живчик, чего уж там.

— Как тебе вон тот юноша? — ради интереса спросил я Рича, кивком головы показывая на соседнюю клеть.

— Какой? С длинными патлами, перевязанными в косицу? — товарищ даже не глядел в ту сторону. — Взгляд у него весьма мерзкий, словно змеиный.

— А я думал, что ты все время спишь, что тебе наплевать на своих соседей, — притворно удивился я. — Однако, я бы про змеиный взгляд так не говорил. Скорее, блудливый….

— Да сколько можно смотреть на эти рожи? Больше половины — висельники и душегубы. Это мы здесь — невинные пушистые овечки, — Рич даже шутить пробовал.

— Что-то он больно активный, не находишь?

— Ты думаешь, что наш высокий знакомый говорил именно о таком человеке?

— Ну, подозреваю, — тихо ответил я.

Мы вообще не повышали голос, когда разговаривали между собой, отчего все сокамерники инстинктивно сторонились нашей четверки, хотя мы и старались не афишировать, что знаем друг друга очень хорошо. Нас даже заводили в трюм порознь, чтобы не привлекать лишнего внимания. Во время пути мы как бы невзначай перезнакомились, легализуя свои отношения. Особенно пугал Ардио, когда начинал дергать плечом во время разговора. Приговоренные к каторге шарахались от него, на контакт не шли. И все же мы выяснили, что пятеро наших сокамерников — обыкновенные горожане, попавшиеся на воровстве. Захотели увести то, что плохо лежит, да не преуспели. Еще четверо — бывшие солдаты с южных гарнизонов. Здесь лорд прокололся. Леон и Михель могли быть узнанными рядовым составом, так как тоже служили в южной провинции. Благородные доны с большим волнением первые два дня внимательно присматривались в бледные лица заключенных, но потом сделали вывод, что знакомых среди них нет.

— Эй, парни! А что вы все такие скучные! — звонкий голос, взлетевший в протухшем трюме, заставил вздрогнуть. Ну, конечно, тот самый, вертлявый, решил раскачать ситуацию.

Парень крепко держался за решетку, звеня браслетами, склепанными между собой прочной цепью, и внимательно оглядывал полутемное нутро плавучей тюрьмы.

— Нам уже два дня свежей воды не приносят! Жрачку не дают! — стал надрываться он. — Эй, народ! Чего молчите? Скотину — и ту жалеют!

— Как думаешь, он нарочно людей заводит? — с ленцой поинтересовался Ансело, подсаживаясь ко мне.

— Ясен пень, — хмыкнул я, — сейчас доведет до бунта, капитан бросит все силы на подавление народного восстания, а тем временем из-за горизонта выскочит эскадра пиратов.

— А как он узнал, что пора? — не унимался Михель.

— Помнишь, вчера здесь парочка охранников проходила, и как раз один из них остановился напротив соседней клетки? — я пошевелил плечами и поморщился от легкой боли. Совсем суставы закостенели. — Я предполагаю, что они мило пообщались, и провокатор получил данные, где находится шхуна.

Подсадной добился своего. Ропот по трюму нарастал. Где-то зашумели яростно и громко, а где-то — робко, словно сомневаясь в правильности происходящего. Загремели цепи, какой-то идиот в упоении стал долбить браслетами по металлической решетке.

— Парни, а вы что же такие тихие? — провокатор заметил, что в нашей клети все себя ведут спокойно. Глядя на наши расслабленные тушки, остальные тоже валялись на матрацах, но напряжение ощущалось. — Все устраивает?

— Да вы шумите, шумите, — лениво ответил Ардио, — мы позже присоединимся, ладно?

— Странные вы парни, — хмыкнул зачинщик, внимательно срисовал наши физиономии, словно до этого не занимался сим трудом, — потом поговорим.

Может быть, мы зря выделяемся своим поведением, мелькнула мысль. Стукач оценил по-своему нашу компанию, и черт его знает, что он расскажет своим нанимателям. Но мне уже было плевать. Настолько вымотала дорога и ожидание нападения пиратов, что не хотелось шевелиться.

Каторжники забуянили по-настоящему, и шум, наконец, достиг ушей капитана шхуны. Послышался дробный стук каблуков. В трюм спускалась дежурная команда, ведомая бравым усатым сержантом и гладко выбритым черепом.

— Взвод! — заорал он, взмахнув палашом. — Стой! Первое отделение — вперед! Второе — приготовить аркебузы! Третье — на перезарядку!

Первые десять человек с обнаженными тесаками пошли вдоль камер, безжалостно колотя ими плашмя по конечностям, которые торчали из-за решеток. Кто-то заорал от боли, получив по костяшкам пальцев, кто-то еще больше разъярился.

— Прекратить бунт! — заорал сержант, выступив на середину трюма. — Повторять не буду! Если через пять минут здесь не наступит тишина — открываю огонь! Мне плевать, что к месту заключения придет пустой корабль! Я не буду держать смердящее дерьмо на борту, и просто выкину его за борт!

— Н-да, хреновые дела, — вздохнул Ансело. — Шмальнут по нашей уютной комнатке — и плакать о нас будет только один человек.

— Или вообще не будет, — хмыкнул Рич.

— Господин сержант! — воспользовавшись тем, что нестройный гул голосов стал затихать, я встал у дверей. — Позвольте людям привести себя в порядок! Нужна свежая вода, да и помыться не помешает. Сами же чувствуете, каким дерьмом отсюда несет!

— Умник, что ли? — рявкнул сержант, подходя ко мне. — Кто такой?

— Обычный солдат, приговоренный к каторге, как и все здесь, — я пожал плечами, поглядывая на заинтересовавшегося разговором парня. — Вот увидите, бунт сам заглохнет, если организовать несколько партий для помывки. Скажем, выводится отдельная клетка на палубу, моется — и обратно. Заодно и поест, и попьет. Разве это трудно?